Про приметы она рассказывала майору Степану Григорьеву уже с удовольствием. Приметы тех двоих она хорошо запомнила. И про длинные волосы одного, в мышиный хвостик собранные, рассказала, и про короткую ершистую стрижку другого, и во что одеты, и про цвет глаз, и про рост-комплекцию…

– А они, случаем, за тобой не рванули? – озабоченно переспросил Степан. – Еще не хватало нам погони с участием ребенка…

– Нет. По крайней мере, пока не видно.

– Ладно. Все. Отключаюсь. Потом перезвоню…

– Да я сама тебе перезвоню, Степан! У меня батарея села! Или мне сразу в милицию звонить? Ты скажи мне номер телефона…

Последние слова ее застряли меж короткими гудками отбоя. Без толку и без надобности. Можно сказать, даже во вред. Потому что от слова «милиция» водитель дернул головой и пробормотал себе под нос, судя по всему, что-то очень неодобрительное. Вроде того – еще и ментов ему здесь не хватало. Глянув на него коротко, Кира тут же набрала еще один номер – Ирина Васильевна, в отличие от Степана, ответила моментально. Даже и не ответила, а выкрикнула отчаянно в трубку свое «да, слушаю!».

– Ирина Васильевна, это Кира… Вы поезжайте сейчас к Стасу в больницу, Егорушка у меня… Что? Да, да, я потом расскажу… Нет, к вам я его не повезу, Ирина Васильевна… Мало ли что… Ну да, спрячу… Куда? Я пока не знаю куда. Я сейчас придумаю. Извините, не могу больше говорить…

– Да уж, вляпался я в историю, похоже! – проворчал водитель, сбавляя скорость перед постом ГАИ на въезде в город. – Ты уж меня, девушка, это… В свидетели не привлекай, если что… Куда ехать-то?

А правда, куда ей ехать? Вопрос интересный, конечно. Может, домой? Заявиться к маме с Егорушкой? Ну да, это можно, конечно… Нет, мама не злой и не жестокий человек, она все поймет, но… не сразу. Надо будет долго рассказывать, объяснять, успокаивать, убеждать в необходимости, взывать к пониманию, выслушивать предостережения… Нет. Нету у нее сейчас на это ни сил, ни времени.

К подругам напроситься? Так все сейчас на работе еще. А может… к отцу? А почему бы и нет? Тем более Егорка в ее руках вдруг перестал дрожать, засопел подозрительно в ухо и будто отяжелел сразу. Заснул. Наверное, так на него пережитое подействовало. Детский организм – он лучше знает, как ему от стресса спасаться. Ну и замечательно, ну и пусть поспит. Дотащить бы только его, спящего, до какой-нибудь безопасной кровати. Тоже проблема, между прочим, – сил-то почти не осталось, одно вместо них дрожание нервно-мышечное. И она б сейчас так же вот, как Егорка, провалилась в спасительный сон, появись такая возможность…

– Мне в старый город, пожалуйста. На Магистральную улицу, знаете? Я потом покажу, где свернуть…

– Да знаю, знаю. Быстрее бы тебя выгрузить, чертова пассажирка. Про двойной тариф не забыла?

– Нет. Не забыла… – потянулась торопливо Кира в задний карман джинсов, неудобно выгнувшись в кресле. – Как я могу забыть? Вы ж меня так выручили! Даже сами не знаете, как вы меня выручили…

– Да? Тогда, может, мне и на тройной тариф стоит претендовать?

– Нет, простите. Тройного мой бюджет уже не выдержит.

– Да ладно, шучу я… А хвоста за нами вроде как не было.

– Да? Вы точно знаете? Не было или все-таки вроде как?

– Да откуда я знаю? Я ж не шпион и не бандит, я простой шоферюга… Говорю, что думаю. Мне показалось – вроде не было… И куда, говорите, тут сворачивать?

Он подвез ее к самому подъезду, только что капотом в дверь не ткнулся. Простой грубый парень, обеспокоенный двойным тарифом. Спаситель Егорушкин. Ангел небесный. Святой Николай-чудотворец. Получив расчет, подскочил со своего сиденья, в два прыжка махнул к двери с Кириной стороны, помог ей выбраться из машины вместе со спящим на ее руках ребенком. Они, словно сговорившись, повертели дружно головой, глядя по сторонам, – хоть никто за ними во двор и не въехал, но береженого, говорят, Бог бережет. Потом парень заботливо возложил Кире на плечо свесившуюся с ее руки Егорушкину голову, забежал вперед, распахнул дверь подъезда. Кира улыбнулась ему на прощание, проговорила тихо:

– Удачи тебе, парень. Спасибо за доброту…

– За доброту?! За какую доброту? – уставился он на нее удивленно.

– Ну, не хочешь за доброту, тогда спасибо за расторопность. Тоже ценное качество. Как хоть зовут-то тебя?

– Колей… Николаем то есть…

– Ну, я так и думала! – тихо рассмеялась она. – Всего тебе доброго, Николай…

Отец был дома. И даже в состоянии более или менее сносном. Не в идеально-трезвом конечно же, но это уж, как говорится, берите, что дают. И за то спасибо.

– Ой, доченька… А я и не ждал тебя… Это кто, доченька? Чей ребенок-то?

– Мой, чей еще… – тихо проговорила Кира, осторожно укладывая Егорушку на диван.

– Как это – твой… – испуганно заморгал отец. – Ты что такое говоришь – твой…

– Пап, я потом тебе все расскажу, ладно? Пусть он у тебя пока побудет. Когда проснется, испугается, конечно, но ты его успокой как-нибудь, ладно? Ну, скажи, что папа за ним скоро придет… И вообще – развлеки как-то…

– Так его ж накормить, наверное, надо будет…

– Обязательно накормить! У тебя еда какая-нибудь есть?

– Есть. Картошка есть. Огурцы соленые есть. И еще – сало копченое…

– Ну, пап! Ну какие ему огурцы с салом, ты что? Ладно, я сама сейчас посмотрю…

Пройдя на кухню, она произвела торопливую ревизию кухонных шкафов, извлекла оттуда и выложила на стол нераспечатанный пакет с манной крупой, банку сгущенного молока, упаковку вермишели в хрустящем целлофане. Потом открыла холодильник, задумчиво уставилась в его полупустое нутро… Впрочем, времени на особо долгие раздумья у нее и не было. Схватив початую бутылку водки, она решительно опрокинула ее над раковиной горлышком вниз и обернулась испуганно на дверь, когда содержимое бутылки звонко захлюпало и заурчало-побежало в сливную дырочку. Спрятав пустую бутылку за шкаф, позвала громким шепотом:

– Папа! Иди сюда!

Отец тут же появился в дверях, глянул на нее с доверчивой и наивной готовностью.

– Так, папа. Слушай сюда. Вот, сваришь Егорке кашу манную на сгущенке…

– Значит, его Егоркой зовут?

– Да, да, Егоркой! А если он от каши откажется, то вари суп молочный. Он, знаешь, в еде привередливый, ты у него поинтересуйся сначала, чего он будет, кашу или суп. Ладно?

– Хорошо, доченька… Я понял, понял… – быстро закивал он.

– Теперь слушай дальше, папа. К двери не подходи, если даже очень долго звонить будут! Понял? Нет тебя, и все тут. Я сама дверь закрою, ключи с собой возьму. Сама и открою, когда приду. Если что – звони мне на мобильный. Ах ты, черт… У меня ж батарея села… – стукнула она себя ладошкой по лбу досадливо. – Погоди, я тебе сейчас другой номер на бумажке запишу. Если что, по нему звони. Женщину зовут Ирина Васильевна. Скажешь, что ты Кирин отец… Ну все, пап, я побежала! К двери не подходи и даже к глазку дверному не подходи! – повторила она строго уже из прихожей. – Я скоро!

Выйдя на лестничную площадку, Кира постояла, прислушиваясь к густой тишине, наполненной разнообразными и крепко устоявшимися запахами неприхотливой пенсионерской еды, потом торопливо провернула ключи в замочных скважинах и шустро засеменила вниз по лестнице, на ходу соображая, как бы ей половчее добраться до той самой дорожной больницы, в которую утром доставили Стаса. Где эта дорожная больница располагается, она представляла себе лишь грубо приблизительно – на окраине где-то. Можно было, конечно, машину поймать, но на такую поездку денег не хватит – вся ее наличность перекочевала в карман Николая-чудотворца, прости, Господи, за такую аналогию всуе… Ничего, доберусь как-нибудь, успокоила она себя, выходя из подъезда и направляясь на остановку автобуса. Язык, он до Киева доведет…

Две разговорчивые старушки на остановке с большим удовольствием обрисовали предстоящий Кире путь, то есть расписали в подробностях и деталях каждый ее шаг, следующий после выхода из автобуса на нужной остановке. Все втолковали – и как «мимо продуктового магазину пройти», и как выйти на «высокий железный мосточек меж путями», и куда потом свернуть правильно с этого мосточка, чтоб покороче путь был… Потом старушки еще и в спор меж собой вступили на тему, чем же по качеству лечения разных болезней эта самая дорожная больница отличается от их местной, районной, но до истины, которая в споре должна была родиться, так и не добрались – заторопились на свой автобус. А вскоре и нужный Кире автобус подрулил, переполненный возвращающимся с работы домой народом. Как раз час пик начался. Хорошо, что ехать оказалось совсем недолго.

В палату к Стасу пришлось проходить тайными партизанскими тропами. В гардеробе не оказалось лишнего халата, и автомат по выдаче тапочек-бахил сломался как раз на ней. А в дверях такая нянька стоит – будто только и ждет, на кого бы свою малозарплатную досаду вывалить. Вон, смотрит как из-под белой шапочки! Уже наметила, видно, в ее замученном образе себе жертву… И время, как назло, поджимало – допуск посетителей к больным, судя по строгому объявлению на дверях, ограничивался ровно семью часами. Можно было бы, конечно, и с боями прорваться, но сил на такие бои у нее не осталось. Кончился лимит сил на сегодня. Поэтому и пришлось ползти неизведанными партизанскими тропами, то есть через окно…

Открытое это окно она заприметила тогда еще, когда вокруг больницы бегала в поисках входной двери, той самой, которая для посетителей предназначена. Заглянула туда осторожно – никого… И комната была какая-то странная – на облезлой кушетке бумаги горой навалены, в углу стол допотопный со штативами с пустыми пробирками, у двери – металлическая рогатина вешалки… А на вешалке – халат! Беленький, отглаженный, чистенький. Легко перемахнув через подоконник, Кира воровато сдернула его с вешалки, быстро продела руки в рукава. «Медсестра Голубкина Мария Сергеевна» – аккуратной синенькой вышивкой мелькнуло имя его законной владелицы на нагрудном кармашке. Что ж, пусть простит ее Голубкина Мария Сергеевна – она ж ненадолго ее имущество экспроприировала… Она потом вернет! Обязательно вернет! Только вот незадача – могла бы ты росточком-то и повыше быть, дорогая моя Мария Сергеевна… Уж больно короток мне твой халатик – совсем уж как не пришей кобыле хвост смотрится…