– Нет. Не надо. А… скажите, майор Григорьев, а ребенок… Со Стасом сын был, Егорушка… Что с ним? Где он сейчас?

– А Егорушку Татьяна забрала… Надо же, забрала все-таки… Не уберегли… – тихо, на одном дыхании проговорила женщина. – Это я, я одна виновата…

Она всхлипнула и заплакала тихо. Не заплакала даже, а затряслась мелко-мелко, по-прежнему не отрывая глаз от Кириного лица. Горошинки слез быстро выкатывались из распахнутых наивно-удивленных глаз, бежали торопливо по щекам, и она убирала их дрожащей ладошкой с подбородка. И одновременно проговаривала такими же дрожащими губами:

– Он… Он утром позвонил мне из города на мобильный… Я смотрю – номер какой-то незнакомый высветился… А он так торопливо говорит – это я, мол, мам, ты не пугайся… Я просто с чужого телефона звоню… Ты, говорит, посмотри, может, ушли эти…

– Эти – это кто? – быстро переспросил майор Григорьев, наклонившись к самому лицу женщины. – Вы успокойтесь, Ирина Васильевна, расскажите все по порядку…

– Да-да, сейчас… Сейчас я попробую, конечно… – торопливо закивала Ирина Васильевна, изо всех сил стараясь справиться с мелким дрожанием губ. Помотав головой и с силой глотнув, продолжила, обращаясь почему-то только к Кире: – Я вышла за ворота, посмотрела – нету никого… И говорю ему в трубку – ушли они… А через час где-то Стасик с Егорушкой приехали, чтоб вещи собрать… Он же быстро хотел! Быстро собраться и уехать… И зачем я, идиотка, в магазин побежала? Как будто нельзя было продуктов в дорогу в городе на вокзале купить! Ну почему все так-то? Я ведь могла и сама с вещами к нему на вокзал приехать…

– Ну? А дальше что, Ирина Васильевна? – нетерпеливо спросила Кира. Хотя зачем спросила – и так уже ясно, что было дальше…

– Я прибежала из магазина, захожу в дом, а там… а там… Стасик лежит на полу, весь в крови, и нож торчит… А Егорушки нету! О боже… За что, за что?! Что ж это за изверги такие…

– А он что, в сознании был, Ирина Васильевна, когда вы пришли? Что он вам сказал? Куда они Егорушку повезли?

– Да-да, он сказал… Он сказал: мама, на вокзал беги… Или в аэропорт… Ой, что же это я! Мне же и правда бежать надо!

Она стала суетливо оглядываться, будто что-то искала. Потом, быстро подхватившись, пошла к дому. Потом побежала, по-девичьи развернув плечи, птицей взлетела на крыльцо…

– Ничего не понимаю, – досадливо развел руками толстенький майор Григорьев. – Здесь и впрямь бытовуха, что ли? Кто ребенка-то увез?

– Да мать, мать его увезла… В пятницу суд был, и судья вынес решение – отдать ей ребенка на воспитание… – нехотя пояснила ему Кира. – Теперь понятно?

– Теперь понятно. А вы потерпевшему кто будете, девушка? Вы так и не представились…

– Меня зовут Кира Воротынцева. Я работаю как раз в той адвокатской конторе, которая защищала в суде права истицы на ребенка…

– Хм… А здесь тогда вы что делаете?

– Пытаюсь исправить положение. Хотя как вот теперь его исправишь, скажите? Она ж ребенка по полному праву забрала…

– Ну да. Получается, по полному. Только я не понял – мужа-то калечить зачем?

– Так сами же сказали – он сопротивлялся до последнего. И правильно, что сопротивлялся. Тут такая история… Понимаете, она, Татьяна эта, членом секты какой-то является или общины… В общем, она Егорку увезти собралась вместе с общиной туда, где людей нет. Чтоб на природе с чистого листа новую общность святых людей вывести. Сумасбродство полное, конечно. И никому, получается, до этого сумасбродства дела нет… Пришли, чуть не убили человека братья-общинники…

– Ну, с братьями-то этими мы как раз и разберемся! Тут состав преступления налицо. А насчет мамаши с ребеночком – это да. Это вы правы. Мы ее возьмем, а она скажет – знать ничего не знаю, кто там кого бил да калечил. Скажет, я взяла своего законного ребеночка и пошла с ним спокойненько. И не видела ничего, и не знаю… Даже, скорее всего, так оно и было на самом деле! Не станет же она ребенку показывать, как отца его ножом в живот…

– Скажите, а рана у него опасная? Что медики говорят?

– Да говорят – ничего. Выживет. Ножичек-то так себе оказался, лезвие короткое да тупое. Таким только карандаши чинить. Что оказалось под рукой, тем и пырнули…

– А куда его увезли? В какую больницу?

– Да в нашу, в дорожную. Там у нас хорошие врачи, мигом залатают. До свадьбы заживет.

– Господи, что же теперь делать-то… – прижала дрожащие ладони ко рту Кира. – Они же теперь увезут Егорушку…

– Да вы-то чего так переживаете, девушка? Пусть вон бабка за внука переживает. Дело семейное, сами разберутся…

– Да как вам не стыдно говорить такое, господи! – всплеснув руками, раздраженно проговорила, почти прокричала Кира. И даже ногой отчаянно топнула. – Ребенка увозят на верную гибель, а вы – дело семейное! Какое оно семейное-то?!

– Ой, а что это вы на меня кричите, уважаемая Кира Воротынцева? – спокойно улыбнулся толстенький майор Григорьев. – У меня, между прочим, сегодня выходной… Мне ребята из линейного отделения позвонили, попросили приехать, разобраться тут на месте… Они там зашиваются совсем! Сказали – бытовуха обыкновенная, подрался кто-то… А у меня, между прочим, тоже дел невпроворот! Я сел за руль и приехал, ночь не спавши! Мы с братаном тут, в соседней деревне, дом строим…

– Погодите, погодите! С каким братаном? Его не Саней ли зовут, случайно?

– Ага, Саней… А ты откуда знаешь? – удивленно уставился на нее майор, моментально забыв про свое вежливое выканье. И впрямь – какое тут «вы», если она его брата знает! Тут выканью вовсе уже не место, получается. Тут уже для нормального человеческого панибратства в полном смысле этого слова дверь приоткрылась.

– Да мы учились вместе в институте, в одной группе! Пять лет, плечом к плечу… А два дня назад встречались, и он мне хвастал, что дом в деревне купил…

– Ну, купил – это громко сказано, конечно. Хозяин и сам готов был нам приплатить, чтоб мы его рухлядь к рукам прибрали! – засмеялся он довольно. И вновь стал рассматривать ее внимательно, но только по-другому уже. Как свою. И даже улыбнулся уже по-другому, и руками всплеснул совсем по-деревенски. – Нет, это ж надо, а? Как мир-то тесен… Пять лет, говоришь? Ну да, ну да… А меня, значит, Степаном зовут! Будем знакомы! Нет, это ж надо…

– А скажите, Степан, что теперь делать? Может, мы как-нибудь их перехватим? Нельзя же допустить, чтоб они ребенка увезли… Давайте с вами на вокзал съездим, а? Вы ж на машине…

– Да не могу я, Кира… Ну и имечко у тебя какое городское-неудобное – Кира! Прямо на язык не ложится! Назвали ж родители – Кира… Нет чтоб Катей иль Машей там…

– Ну да, ну да… – согласно закивала Кира и даже улыбнулась слегка заискивающе. Мол, хоть как назови, хоть горшком, хоть Машей с морковкой… И продолжила на той же просительной ноте: – Так что, поедем, Степан?

– Нет. Не могу. Выпивши я, понимаешь? Приехал домой с ночного дежурства, накатил с устатку да спать лег. И полчаса не проспал – ребята звонят, будят… Съезди, говорят, в Каменку, там со «скорой» врачи просили подъехать, вроде как семейная разборка какая-то с членовредительством… Я им говорю – не могу, мол! Выпивши я! А они – ничего, говорят, страшного не случится, там и ехать-то всего ничего, дорога проселочная, на ней гаишников нету…

– Да по вам и не видно, что вы… выпивши! Поехали, Степан!

– Нет. Не могу, и не проси. Это ты девка городская, у тебя тут и папа с мамой, наверное, и крыша над головой есть… А нам с Санькой в такие риски входить нельзя, сама понимаешь. Один раз рискнешь – потом уж не отмоешься. Этот город ваш – штука жестокая. Нас, деревенских да неотмытых, не шибко жалует… Ты не обижайся только, ладно?

– Да ладно… – безнадежно махнула рукой Кира. – Чего мне обижаться-то, я понимаю…

– Ну вот и хорошо. А я тут сейчас протокол составлю, дворы обойду, поспрошаю – наверняка видел их кто, братьев-разбойников этих. Ничего, поймаем, не переживай…

– Да как, как вы их поймаете-то? Они сейчас сядут в поезд да уедут, пока мы тут… беседуем… Надо же что-то делать, Степан! Увезут же они ребенка!

– Ну, ты тоже не мешай все в одну кучу-то… Ишь, раскомандовалась! Прямо сейчас вся милиция должна бросить свои дела и только твоим ребенком и заниматься… Забыла, что ли, где живешь? Чай, не в Америке… Это они там из такого вот происшествия истерику бы раздули…

– И правильно бы сделали!

– Да я согласен, что правильно! Кто спорит-то? А у нас тут, понимаешь ли, другие жизненные обстоятельства, и против них не попрешь… Ты давай-ка лучше руки в ноги да дуй сама на вокзал! Если увидишь там всю компанию, сразу в милицию беги, поднимай шум! А я ребятам позвоню, предупрежу… Хотя вряд ли они с бабой да с ребенком будут связываться… Это им, знаешь, тоже чревато… А братков этих… Или как их там? Братьев-общинников запросто повяжут! И это… Запиши мой номер мобильника на всякий случай! И свой мне дай!

– Во дела! – сердито проговорила Кира, ныряя в сумку за своим телефоном. – Я сама вместо милиции преступников оперативно искать должна… Говорите ваш номер, я запишу…

Сосредоточившись на этом процессе, Кира и не заметила, как появилась на крыльце дома Ирина Васильевна, как торопливо прошла к ним по двору легкой походкой. Была она в серой футболке, джинсах и кроссовках – резкая, легкая, стремительная, лишь в глазах по-прежнему плескалось отчаяние. Хотя и не было оно уже отчаянием горя, а, скорее всего, было отчаянием решимости. Отчаянием человека погибающего, но решившего бороться до конца, чем бы это для него ни кончилось.

– Я на вокзал еду! – взглянула она Кире в глаза, опять проигнорировав стоящего с ней рядом майора Степана Григорьева. – Стасик меня даже с собой в «скорую» не пустил, сказал, чтоб я на вокзал ехала! Вы со мной?

– Да! Да, конечно же!

– Тогда пойдемте быстрее! А еще лучше – бегом! Электричка через десять минут…

– Ой, так до станции-то я вас подкину! – виновато засуетился Степан. – Садитесь в машину, поехали! И это… Смотрите там… Сами ничего не предпринимайте! Если увидите их – сразу в отделение бегите!