Жаль только, что он бывает один раз в году, как день рожденья,- сказал Гена.

Гена, а когда у тебя, к слову сказать, день рожденья? - спросила Светлана.

У меня он уже прошел, я родился в самом конце мая - обычно говорят, всю жизнь маяться, наверное, так и есть.

И сколько же тебе стукнуло? - спросила Света вроде бы безразличным тоном, внутренне находясь в напряжении от ожидаемого ответа.

Тридцать шесть.

Ну и что? Для мужчины - это возраст расцвета,- сказала Света, в глубине души порадовавшись, что он оказался на год старше предполагаемого ею предельного возраста.

А мне уже скоро сорок два будет - здесь придется отмечать,- вздохнул Сережа.

Возраст зрелости - тоже прекрасный возраст, не вздыхай,- успокоила его Света.

Ну, о твоем возрасте мы спрашивать не будем, потому что знаем, что такие вопросы женщинам не задают, и к тому же ты для нас двадцатипятилетняя, потому что на большее не тянешь,- слукавил Сережка.

Хорошо иметь добрых друзей,- улыбнулась Света.- Так, глядишь, всю жизнь и проходишь в девичьем возрасте. Но в принципе я согласна и на тридцать, двадцать пять - как-то не очень круглая цифра, а мне больше нравятся на ноль оканчивающиеся, юбилейные, так сказать.

Желание женщины - закон для мужчины. Нет проблем. Есть еще какие желания? - поднял брови Сережа.

А ты все выполняешь?

Стараюсь, по крайней мере.

Можно учесть на будущее?

- Даже нужно. Буду твоим Коньком-Горбунком. Света заметила, как у Гены поскучнели глаза, и хотя он

ничем не выразил словесно своего отношения к ее разговору с Сергеем, но она поняла, что обещание Сережи быть для нее Коньком-Горбунком ему не понравилось. Все нюансы Гениных чувств и настроения можно было легко читать по выражению его глаз, и Света почти уже научилась этому.

Она перевела разговор на другое:

Сереж, а что-то я тебя вчера совсем не видела, и Гена вечером один был.

Вчера я на экскурсию в Ленинград ездил, как говорится, организованно. Приехали мы уже к отбою. Побывали только в одном Эрмитаже, но впечатлений много, пожалуй, ничего другого уже нельзя было осилить. У меня от всех этих залов один сумбур в голове остался. Как ты три раза на выставку Глазунова ходила, так я тоже не отказался бы еще раза два, а то и три посетить Эрмитаж, чтобы уложить хоть какую-то часть увиденного в памяти, а то одно на другое наслоилось: впечатлений много, а в памяти мало что задержалось.

Ну, это тебе сейчас так кажется, а со временем все заслуживающее внимание останется в памяти, а остальное - отслоится. Я тоже всего один раз была в Эрмитаже, давно уже, но до сих пор многое помню, а казалось, что перегруженность информацией все уничтожит. Гена, а ты был в Эрмитаже?

Был, тоже давно уже, но кое-что помнится, а больше всего - как устал я от хождения из одного зала в другой.

Мне почему-то запомнился своей красотой малахитовый зал,- сказала Светлана.

А все же в Москве и Ленинграде интересней жить, чем где-то на периферии. Здесь тебе и выставки, и театры, и музеи. И купить можно все, что надо,- заметил Сергей.

Это так кажется. Москвичи, если присмотреться,- самые задерганные люди. Одна дорога на работу и с работы столько сил и времени отнимает. А по магазинам бегать и времени не остается. Из других городов приезжают, хоть намучаются, но все магазины объездят, что надо - купят и опять спокойно живут на своей периферии. А москвичи и покупают-то что поближе да подешевле. Спроси у некоторых - всю жизнь проживут в Москве, а, кроме как в кинотеатре, ни в одном театре никогда не были. Это со стороны все в розовых тонах смотрится. Москвичи - в постоянном цейтноте, так что не завидуйте. Скорее вам можно позавидовать, потому что у вас более размеренная и потому спокойная жизнь, а у нас - сумасшедший дом,- Светка поморщилась.

Только что-то никто из Москвы уезжать не хочет, а в Москву все рвутся, начиная с "трех сестер" Чехова,- сопротивлялся Сергей.

Так это просто заколдованный круг. Потому из Москвы и не уезжают, что все в нее рвутся, а поскольку никто из

нее не уезжает, то все думают, что здесь рай, и всем в нее хочется. Как-то один знакомый товарищ из Элисты, представляешь откуда, оконечность страны, одетый с иголочки, посмотрел на москвичей и спрашивает у меня: "А почему в Москве все так плохо одеваются?" Я ему отвечаю: Так ведь половина здесь - не москвичи, гости, а москвичам - хоть что-то по своему размеру купить, когда им мотаться по магазинам да искать что-то необыкновенное". Он подумал, подумал и говорит: "Да, я здесь, пожалуй, не хотел бы жить: у себя дома я - человек, а здесь бы я букашкой был". Так что, ребята, ей-богу, не очень большое удовольствие жить в Москве. Вот если бы моя квартира превратилась в домик, и этот домик поднялся бы в воздух, как самолет-вертолет, и опустился бы в каком-нибудь спокойном маленьком городке, то я была бы очень рада. Но чтобы никаких хлопот, именно поднялся и опустился, потому что не зря говорят, что два переезда равносильны одному пожару. У москвича на переезд, кроме всего прочего, просто сил не хватит, он и так замотанный. Ну и живет, где живет, а не где хотелось бы.

У меня в Москве тетка живет, она тоже так же говорит,- подтвердил монолог Светы Геннадий.

Да так и есть, я вас уверяю, за редким исключением. Поэтому люди, которые живут ближе к природе, намного чище и добрее, чем москвичи, которым все приходится брать с боем и бороться с трудностями, о которых люди, живущие в маленьких городах, и представления не имеют, хотя я понимаю, что там свои проблемы. И потом в крупных городах всегда больше всяких преступных элементов, им здесь легче спрятаться и раствориться среди большой массы людей. Так что везде хорошо, где нас нет. И дело, мне кажется, не в том, где жить, а как жить. А вопрос качества жизни - опять же сложный вопрос, и каждый понимает его по-своему. Однако одно я знаю точно: если человек во что- то по-настоящему влюблен, в науку, искусство, работу, короче, в любое дело, или хотя бы в собственную жену, то ему и живется неплохо, и легче справляться с разными проблемами, потому что есть в душе такой уголок, в котором он потом получит отдохновение от всех забот и удовольствие от общения с тем, что ему любо.

Да у тебя - целая философская концепция,- сказал Сергей.

Какая это концепция? Это выработанная не одним поколением человечества основа сносного существования, которую я взяла на вооружение.

-А лес-то мы Свете так и не показали,- вспомнил Гена.-Пока есть время - давайте осилим хоть одну лесную тропу.

Давайте,- откликнулись Сергей и Света одновременно.

По какой пойдем? - спросила Света, потому что три тропы вели в лес в радиальных направлениях.

Пойдем по срединной,- сделал выбор Сергей,- Про середину всегда говорят - золотая. А то там: налево пойдешь... направо пойдешь...

И пошли они по тропинке, на которой лежали причудливые тени от деревьев и над которыми нависали разросшиеся кроны ясеней, осин, а кое-где хвойных деревьев. Тропинка была узкая, поэтому шли они гуськом, а потом и вовсе Сережа, который шел впереди, свернул с тропы и со словами: "Куда-то я вас приведу..." стал петлять между деревьями и булыжниками, предусмотрительно протягивая Свете руку в тесных лазах между кустарниками и помогая одолевать валуны и подъемы, потому что местность была холмистая. Гена, видно, еще не освоил науку красиво ухаживать за женщиной, не было у него в этом особой практики, но чувствовалось, что он учился этому у Сережи, и небезуспешно, потому что в одном труднопреодолимом участке пути он тоже подал Свете руку, и они опять обменялись красноречивыми взглядами.

- Спасибо,- ласково сказала Света, хотя Сережу она за такую же помощь не благодарила, так как тогда ей пришлось бы без конца говорить ему это "волшебное слово".

Наконец Сережа вывел их на поляну, светлую и красивую, сплошь покрытую низким кустарником, осыпанным сине-черными ягодами черники, спелой и крупной.

Садись, Света, вот на этот пень и отдыхай,- строго приказал Сережа, а сам присел несколько в стороне и стал быстро-быстро собирать чернику с низкорослых кустарников. Руки у него двигались с такой скоростью, что казалось, он всю жизнь только этим и занимался, пальцы так и мелькали, ловкость в них была необыкновенная. В одну минуту он собрал целую пригоршню и принес Свете.

Ой, Сережа, спасибо,- Света приняла чернику в ладонь и стала отправлять в рот ягодку за ягодкой.

Гена тоже стал собирать чернику одновременно с Сережей, но у него не получалось так быстро. Тем не менее, спустя две-три минуты он тоже принес Свете пригоршню черники и пересыпал в ее уже пустую ладонь,- Света успела справиться с Сережиной черникой.

- Спасибо, Гена, вы прямо меня забаловали.

- Ешь, Светик, здесь ее видимо-невидимо,- Гена опять пошел в заросли черники.

А Сережа нес уже новую порцию матово поблескивающих на солнце ягод.

- Ребята, да я же есть не успеваю, ешьте сами,- а самой так приятно, что сидит она на пенечке, как красная девица, и два молодца, пригожие собой, собирают для нее ягоды, как в сказке, но ведь сказка - она и есть сказка, а здесь на самом деле вот такая сказочная картина.

"Господи,- подумала Света,- вот это и есть те звездные минуты, которые делают нашу жизнь яркой и никогда не забываются. Они всю жизнь греют нашу душу, и уже то, что они были в твоей жизни, делает тебя богатой и счастливой навсегда, несмотря на все негативные моменты, которые, быть может, наслоятся потом. Поэтому они и называются звездными - короткие и прекрасные мгновения".

И уже не считала Света, сколько раз ребята опять приносили ей ягоды, и теперь уже ели сами, вместе с ней, смеясь над ее и своими черными губами и черными руками, и опять удалялись, чтобы вернуться с полными пригоршнями вяжущих рот фиолетовых бусинок, и Света была так им благодарна не за эти ягоды, которые она могла насобирать сама, а за эти звездные мгновенья, когда она чувствовала себя счастливой Золушкой, еще не потерявшей свою хрустальную туфельку.