— За то, что она меня не любила. Я думаю оттого, что мой отец ее бросил. И никакие дети ей были не нужны. Да у нее и был-то только один ребенок — я. Зато она любила моего отца.

— А где она сейчас?

Альфия подумала, как лучше ответить.

— Со мной.

— Тебе, наверное, казалось, что мать тебя не любит. Многие подростки думают так.

— Ничего не казалось. Сколько себя помню, я жила с бабушкой. Матери было все равно — где я, с кем я. Сыта или голодна… Она жила своими переживаниями. Думала она только о моем отце, говорила только о нем. А меня она била. Думаю, потому, что я очень на него похожа. И ее это очень раздражало. Она видела в моем лице знакомые черты и чувствовала разочарование — похожий человек, но не тот.

— Бедная ты моя. — Володя сел рядом и притянул Альфию к себе. — Тебе было тяжело, наверное. Ты любила отца?

— Я видела его только один раз. Украдкой. Мать даже не знает об этом. Я была тогда уже взрослой. Он ведь уехал, когда я еще не родилась. Он и на матери моей не был женат. Просто попутался с ней немного, а потом, когда окончил в Москве институт, уехал на родину. Женился на женщине своей крови, родил от нее много детей. Сейчас большой человек. А о моем существовании даже знать не хочет. — Она помолчала. — В общем, как-то так. Ну, мне на него наплевать. Я любила бабушку. Она меня вырастила, выучила. Хотя была строга. Но я многому от нее научилась.

— А она тебя любила?

Альфия задумалась.

— Не знаю. Любила, наверное. А может, просто чувствовала за меня ответственность. Меня, вообще-то, не за что было особенно любить. В школе я дралась. В детском саду одну девочку укусила.

— За что?

— За то, что она на всю группу кричала, что у меня нет ни папы, ни мамы. Из-за этого со мной почти никто не играл. Да и одета я была плохо. И у меня никогда не было не только красивой куклы, но даже самого захудалого пупса. Я очень стеснялась своей бедности.

— Во что же ты играла?

Она улыбнулась:

— Будешь смеяться… У меня была такая лиса разрисованная, из папье-маше. В синем сарафане. С роскошным хвостом. Ее было ужасно неудобно заворачивать в тряпочки, как в пеленки, как другие заворачивали пупсов. Но я все-таки ее завертывала в разные лоскутки, которые украдкой воровала у бабушки из специальной коробки. И никому не показывала свою лису, чтобы все думали, что я тоже нянчу пупса. Бабушка ужасно ругалась — я ведь могла на тряпки и какое-нибудь платье ее изрезать — и называла меня татарчонком проклятым.

— Бедный ты мой татарчонок… — Володя прижал ее к себе.

— Господи, боже мой! Зачем я все это тебе рассказала? — Альфия резко встала. — Извини. Проводи меня, мне пора…

Но Володя держал ее крепко.

— Аля, почему? — Он прижался к ее щеке.

— Почему, почему… — Она смотрела не на него, а куда-то в сторону. — Вот ты сказал: «бедная моя»… А я тебе не верю. — Ее губы сложились в одну горькую ломаную линию.

— Почему?

— Потому что там, со второго этажа твоего дома, смотрела на нас в окно эта девка.

— Я ее прогнал.

— А это уже ничего не изменит. Я ведь навсегда запомнила, что она здесь была…

Он убрал руку.

— Она — это не ты. Таких, как ты, больше нет.

Альфия почувствовала, что очень устала. Почему она должна все время сопротивляться?

Он почувствовал ее слабость и поднял на руки.

— Мы будем одни. Никого больше не будет в нашем доме. Тебе будет хорошо!

Ей показалось, что она вся покрыта льдом. Что нужно сделать, чтобы оттаять?

— Налей мне еще вина.

Он, торопясь, понес свою добычу в дом.

— Я обязательно налью. Вино, шампанское, коньяк, водку — что хочешь. Только чуть позже. Хочешь горячую ванну? Я сделаю тебе сам.

— В ванне я еще засну.

— Я тебя разбужу.

Она подумала вдруг об этом парне, Сурине. Она сказала ему: «Пойдемте со мной!» А он не пошел. Ну, что ж, пусть тогда ему будет хуже. Где он сейчас? Наверное, ютится на кушетке где-нибудь в коридоре?

Она сказала:

— Нет, ванну не надо. Только вино и постель.

И услышала в ответ Володин голос:

— Все будет, как ты захочешь, моя дорогая.

Настя

Чьи-то смутно знакомые руки стали ее тормошить.

— Глупая девчонка! Вставай! Держись за мою шею! Ведь ты совсем окоченела!

Настя с трудом разлепила глаза, но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой — все ее существо спрессовалось, заледенело, околдовалось. Кожа не чувствовала прикосновений.

— Ну что это такое! Зачем ты сбежала? Устроила переполох на всю больницу!

Лицо ее нового врача оказалось близко-близко. Так вот, оказывается, чьи руки взметнули ее до небес! Что ж, это даже к лучшему: не надо самой тащиться назад, пускаться в дурацкие объяснения, как да что… В фильмах, которые Настя любила смотреть, настоящие герои всегда носили девушек на руках. Она даже вспомнила один эпизод. У девушки был избранник. В начале фильма она еще не знала, что это именно тот парень. Но потом он ей признался. «За что ты избрал меня среди тысяч других?» — спрашивала его девушка. «Ты не такая, как все. Ты — особенная. Поэтому я выбрал тебя». — «Ты мой ангел — хранитель?» — «Называй, как хочешь. Я постараюсь всегда быть рядом с тобой». — «Ты будешь меня беречь? Защитишь от родителей?» (Про родителей Настя уже добавила от себя.) — «Да, потому что ты не всегда можешь знать, что хорошо для тебя и что плохо». В этом месте она случайно повторила слова, сказанные Альфией. «Почему же ты так долго не приходил?» — «Ты не видела, не различала меня в толпе. Я ждал».

— Настя! Что ты бормочешь?

Она посмотрела на Дмитрия с удивлением. Может, это действительно тот человек, который послан ее защищать?

— Как ты могла спрыгнуть в окно? Там же крапива выше человеческого роста!

— Да? — удивилась она. — А у меня нет ни одного волдыря. Я, наверное, в ней и спала.

Он внес ее в отделение. Больные, все, кто мог, выглядывали из дверей всех без исключения палат. Слух о том, что из отделения сбежала больная, носился от койки к койке с раннего утра.

Дежурная докторша поправила на седой голове колпак.

— Ну, девушка, вы даете! Спать на земле! Вы о чем думали?

Настя молчала.

«Какие они грубые, эти доктора!» — подумал Дима.

— А если пневмония разовьется? Я уже не говорю об аднексите и радикулите…

Настя поморщилась. Все эти слова витали вокруг нее, как назойливая осенняя муха. «Ничего со мной не будет!» — думала она.

Дима спросил:

— Что мы сейчас должны делать?

— Анализы сдавать! Вон лаборантка в отделение пришла. Идите. Ловите ее в коридоре.

Дима взял Настю за руку и повел сдавать анализы. Докторша, молча качая головой, посмотрела им вслед.

После анализов был снова осмотр, наконец, пришла гинеколог. Дима стоял у ординаторской и прислушивался к рокоту голосов за дверью.

Докторша словно почувствовала его присутствие. Вышла. Строго взглянула.

— Надо подождать результаты анализов. Как все будет ясно — я вас приглашу.

Он вернулся назад в коридор. Настя — с утра опять бледная, одинокая, худая — сидела, как маленькая старушка, на кушетке, свесив голые ноги.

— Залезь под одеяло. Еще простудишься.

Больные, кто мог, потянулись к завтраку. Небольшой холл отделения преобразился в столовую.

— Хочешь есть? — спросил он Настю.

— Меня тошнит от этого запаха.

Раздатчица из столовой шлепнула перед Настей алюминиевую миску с какой-то серой кашицеобразной бурдой.

— У нас в психушке и то кормят лучше.

Он взял миску и отнес назад. На кухню.

— Можно чаю?

— Кружка у вас есть? — В раздаточном окне мелькнула толстая фигура в халате.

— Нет, мы только первый день здесь.

Фигура посмотрела на него, почесала в затылке и плеснула чай в большую фаянсовую кружку.

— Только кружку потом назад принесешь. Эта — лично моя.

— Спасибо. Я принесу.

Он понес кружку Насте.

— Выпей горячего чаю.

Она взглянула на него.

— А мне можно?

Какую доверчивость он прочитал в ее взгляде!

— Можно немного.

Она сделала несколько глотков, как синичка.

— Спасибо. Больше не хочу.

Дима взял из ее рук кружку, хотел отнести. Ему захотелось горячего чаю. С сомнением он посмотрел на кружку, языком ощупал внутреннюю поверхность губ. Вдруг гепатит, дизентерия, сифилис, СПИД — что там еще можно подцепить через ранку в слизистой оболочке? Неожиданно весело взглянул на Настю. Все-таки в больнице при поступлении ей все анализы делали. А за полтора месяца что она могла подцепить? Он смело выпил весь чай из кружки и почувствовал себя так, будто он скрепил с Настей кровью свою любовь.

— Зайдите-ка в ординаторскую. — Хирург положила перед ним только что принесенные из лаборатории анализы.

— Значит, все-таки аппендицит?

— Не исключено. Боли в животе опять нарастают.

Дима вспомнил, что за целое утро не только не посмотрел Настин живот, но даже не спросил, болит ли он. И Настя ничего ему не рассказала. Его это и огорчило немного, и несколько обрадовало. В этом он увидел признак развившейся между ними более тесной связи, чем отношения «доктор — пациентка».

— Вы пока будьте тут рядом. Покажем еще заведующему, подождем часика два и снова возьмем анализы.

— Только не отсылайте ее пока обратно!

Доктор снова внимательно на него посмотрела.

— Да пусть пока лежит, чего кататься туда-сюда! Только уж теперь смотри за ней лучше! Хочешь, вон попей чаю с медом. У меня свежая заварка есть.

— Спасибо, вы чуткий человек. Но я пойду к больной.