Каким-то образом он понял ее страх.

— Не бойтесь, я поеду не быстро.

Она подумала: «Снова спать в кабинете на кушетке? Не высплюсь и завтра буду плохо выглядеть. Нет, лучше ехать домой».

— Вы еще пойдете к жене?

— Да. Зайду попрощаться. — Он помолчал. — И заодно посмотрю внимательно, как она выглядит.

И в этой фразе Давыдова Альфия услышала оттенок предательства по отношению к жене. Потому что сказана она была в качестве легкого комплимента, этакого кокетства, намекающего на их разговор.

Ей стало неприятно.

— Пожалуй, я лучше останусь здесь.

Он почему-то опешил.

— Ну, как хотите.

— Спасибо за предложение. До свидания. Вы завтра появитесь?

Он помолчал.

— Мне очень неприятно оставлять жену, но завтра я должен быть на приеме у министра. Приеду послезавтра.

Альфие опять не понравилось выражение его лица. Уж слишком оно показалось ей значительным.

Дима

— Как же тебя зовут, девочка? Настя? Давай, ложись-ка на спину, — пожилая докторша пыталась понять, зачем эту больную к ним привезли. Температуры нет, анализы почти в норме. — Так больно? А так? Вот здесь я трогаю. Не болит? Нигде не болит?

Настя лежала вполне спокойно и улыбалась. Ее серые блестящие глаза безмятежно рассматривали потолок. Ни малейших признаков боли или дискомфорта.

Врач стала внимательно читать переводной эпикриз. Жалобы на острую боль, рвоту, потерю сознания… Где это все? Может, они больных перепутали?

— Как твоя фамилия, девочка?

— Полежаева.

Врач сверила данные. Все вроде сходится. Но она не нашла ни единого симптома, который подтверждал бы необходимость госпитализации в хирургическое отделение, и уж тем более операции.

Доктор еще раз пробежала глазами эпикриз. «Находится на лечении в 17-м отделении психиатрической больницы по поводу…» Диагноз зашифрован. Психиатры не пишут диагнозы в историях болезни. Она испытала сочувствие к больной. «Такая молодая, хорошенькая… Пути господни неисповедимы. Может, все-таки просто какая-нибудь депрессия на фоне несчастной любви?»

Она задумалась. Гинекологу надо обязательно показать. Но это уже утром. Доктор знала: сейчас в гинекологии было жарко — женщина с кровотечением и сложные роды.

— Ладно, Настя. Давай-ка спи до утра.

Утром придет заведующий, снова сделают анализы, осмотрит гинеколог — может, что-то и прояснится.

— А куда вы меня положите? — нежно прошелестела Настя.

— Будешь спать пока на кушетке, возле сестринского поста. Места в палате сейчас у нас нет. Если что — зови медсестру.

— Хорошо, как скажете.

Дмитрий сидел в коридоре возле ординаторской и с тоской оглядывал отделение. Боже, какая дремучесть! Крашеные стены, старые кушетки, двери, когда-то белые, выглядели убого, по-сиротски. И вместе с тем он чувствовал острую неудовлетворенность. Впервые в жизни доктор Сурин сидел на скамье запасных, когда другие играли ответственный матч. Сидеть и ждать — вот была теперь его участь.

Вот медсестра в темно-зеленом халате быстро прошла мимо него, обдав таким знакомым запахом операционной. У Димы защипало в глазах.

«Что это со мной? Неужели я плачу? Какой я стал чувствительный за один день!» — он попытался посмеяться над собой. Однако вдруг неожиданно запершило в горле, и он закашлялся. Сначала не сильно — будто просто поперхнулся, — а потом сильнее, сильнее… Он задержал дыхание — кашель не останавливался. В груди словно образовалась мокрая губка — она мешала пройти воздуху. Он не смог вдохнуть — кашлевые толчки тотчас выбрасывали воздух наружу. Дима почувствовал: задыхается. Постовая медсестра стала коситься на него со своего места. Он встал, подошел к ней.

— Можно водички?

Зубы его стучали о край стакана. И тут Дима вспомнил: врач советовал всегда носить с собой таблетку быстродействующего лекарства. Пошарил в кармане — таблетка была. Пальцем продавил серебряную фольгу, опрокинул таблетку в горло, запил. Немного воды выплеснулось на рубашку. Он отдал сестре стакан, попытался улыбнуться и подошел к окну, отворил створку. Сестра умчалась куда-то, он остался один.

«Я что теперь, инвалид?» — подумал он о себе и ощутил вязкий, липкий страх.

— Это вы здесь из психбольницы? — раздался вдруг за его спиной немолодой уже голос.

Он обернулся: пожилая докторша стояла в коридоре возле поста, Настя выглядывала из-за ее спины.

— Вот твоя кушетка.

Доктор властно указала Насте ее место. Настя робко подошла и села. И вдруг Дима подумал, что он и эта девушка — друзья по несчастью. Беда свалилась на них обоих, оба в равной степени одиноки. Украдкой, правда, шевельнулась оправдывающая его родителей мысль: уж они-то никаким образом не способствовали его теперешнему положению, они просто всегда были далеко. Вот и сейчас работают за рубежом и даже не знают о его болезни. Вдруг в сознании отчетливо прозвучало: «Разве это правильно — взваливать на четырнадцатилетнего подростка полную ответственность за его жизнь?»

— Пойдемте поговорим. — Доктор пригласила Сурина в кабинет.

Дима последовал за ней и по дороге с облегчением отметил, что кашель его стал прекращаться.

— Вашу больную мы оставляем, а вам ночевать негде, свободных мест нет, — сказала хирург, когда они вошли в ординаторскую.

— Как вы находите ее состояние?

Доктор задумчиво провела пальцами по лбу.

— Пока ничего экстренного нет. Полежит до утра — там будет видно.

Дима почувствовал разочарование.

— Знаете, когда я ее смотрел, — он посмотрел на свои часы, — около двух часов назад, у нее были положительные симптомы…

Доктор выслушала его внимательно. У нее сложилось совсем другое мнение о больной, но за свою жизнь и работу она повидала всякое…

— Ну вот я и говорю: нужно подождать. Полежит, посмотрим… — Она ободряюще улыбнулась Сурину. Симпатичный парень, заботится о больных — нечасто теперь встречаются такие доктора.

— Вы поезжайте, доктор, домой. Что вы здесь будете делать? В ординаторской у меня кушетка одна… — Она повела рукой, и Дима подумал, что ночевать в больничном коридоре действительно неразумно. Хотя ему очень не хотелось оставлять Настю одну. — Я буду проверять ее состояние, часа через два-три подойду, посмотрю. А так — медсестра на посту. Оставьте телефон — если что, мы вас вызовем.

— Хорошо, я сейчас подойду к больной и решу, что мне делать.

— Вот и отлично! — Хирург занялась своими делами.

Дима вышел из ординаторской в коридор и пошел к Насте. Перемена обстановки подействовала на нее прекрасно. Личико опять выглядело загорелым, губы порозовели.

«Наверное, действительно, ошибся. Хотя не понимаю, как это могло произойти».

Он взял Настю за руку. Она приоткрыла сонные глаза.

— Ты спишь?

Губы ее тронула легкая улыбка.

— Мне хорошо. Я сейчас буду спать.

— Ничего не болит?

Она качнула отрицательно головой. Ему захотелось поцеловать ее, такую он вдруг испытал нежность.

— Ну, спи. Все будет хорошо.

Постовая сестра вернулась и стала писать что-то в толстой тетрадке.

— Вы присмотрите за ней? — Дима тихонько кивнул в сторону Насти. Сестра не подняла головы от своего занятия.

— Это за психической, что ли? Да что с ней сделается? У нас тут была одна в прошлом году — здоровее меня. С перитонитом лежала, а лопала все подряд!

— А перитонит отчего развился? — осторожно спросил Дима.

— Не помню уже. Заворот кишки был, кажется.

Дима постоял еще некоторое время в холле, посидел на скамейке, подумал.

Настя спала. Медсестра по-прежнему сидела на своем посту, сняв свой колпак. Уютный свет ночной лампы освещал русую макушку. Стемнело. Все больные расползлись по своим палатам. Наступала ночь. Дима вдруг почувствовал, что очень устал. Такой сегодня выпал ему неожиданно длинный день. Он опять посмотрел на часы. Ехать в Москву было бесполезно. Он даже не знал расписания электричек. В кармане джинсов лежал ключ от комнаты в общежитии. Дима решил съездить туда и вернуться.

— А как добраться до поселка? — Он подсел к медсестре и назвал официальное название населенного пункта, где располагалась психиатрическая больница.

— Маршрутки ходят до двенадцати и с шести утра.

Он подумал, что надо купить что-нибудь поесть. За целый день он только несколько раз пил с Альфией чай.

— А магазин здесь где-нибудь есть?

— На остановке. Маленький, но круглосуточный.

Он снова ощупал ключ. Уже много лет он был почти безраздельным хозяином московской квартиры — родители приезжали и уезжали снова. Но все-таки собственное жилье — это нечто особенное. Оно дает упоительное чувство свободы и независимости. Ты добился хотя бы небольшого, но собственного пристанища, в котором ты — безраздельный хозяин. Диме захотелось скорее посмотреть свою комнату. И его посетила еще одна мысль. Он подумал, что, может быть, очень скоро приведет посмотреть эту комнату Настю. Он улыбнулся, еще раз взглянул на свою подопечную и, решив, что расстается с ней ненадолго, вышел из отделения.


На первом этаже общежития гордо восседал комендант дядя Паша, он же охранник, ключник и кастелянша в одном лице.

— Вы кто будете, молодой человек? — спросил он, изучающе оглядев Диму поверх спущенных на кончик носа очков.

— Я новый доктор.

— Фамилия?

— Сурин. — Дима показал ключ охраннику.

— А ордер на вселение где? — Дядя Паша бдительно выполнял свой долг.

— В отделении остался, — вспомнил Дима.

Действительно ордер он оставил в своем рюкзаке в папке с документами и вспомнил об этом только теперь. Из небольшого пакета, который он держал в руках, доносился аппетитный запах белого хлеба и краковской колбасы.