На ее месте… На Джессалин нахлынули воспоминания. Воспоминания о том дне, когда они вместе спускались в заброшенный рудник. Они тогда поссорились, и Маккейди хотел оставить ее наверху, но она все равно спустилась и, как дура, провалилась в шахту. А потом они нашли ребенка Сэлоум, а Джессалин так никогда и не спросила его, отыскал ли он руду. Но, не спросив, она знала, чувствовала, что он обязательно когда-нибудь откроет этот рудник. Только в глупых мечтах шестнадцатилетней девчонки вместо Эмили рядом с ним стояла она, Джессалин.

Церковный хор затянул «Боже, храни Короля». Преподобный Траутбек подошел к краю деревянной платформы и попросил Господа благословить это новое начинание богатыми жилами высококачественной руды. Где-то снизу заревела приведенная в действие паровая машина. На место преподобного Траутбека встал лорд Сирхэй. Он произнес короткую остроумную речь, и вскоре пронизанный солнцем воздух зазвенел от веселого смеха рудокопов.

Все окружающие не сводили глаз с графа, и Джессалин ничего не оставалось, кроме как последовать их примеру. В ярко-синем сюртуке, светло-желтых брюках и белом жилете с жемчужными пуговицами он выглядел просто потрясающе. Легкий бриз шевелил его волосы, выбивавшиеся из-под цилиндра, в ухе по-прежнему сверкала золотая серьга.

Граф закончил свою речь, и со всех сторон послышались приветственные возгласы. Он повернулся и привлек к себе стоявшую рядом жену. Золотые волосы Эмили сияли на солнце, как нимб. Толпа замерла, потрясенная красотой этой хрупкой женщины. Лицо Эмили, обращенное к мужу, светилось обожанием.

Джессалин потупила взгляд.

По-прежнему не сводя с мужа сияющих глаз, Эмили взяла бутылку французского бренди и разбила ее о большую балку. Осколки и янтарные капли вспыхнули на солнце, словно бриллианты. Толпа радостно зашумела, и леди Летти удовлетворенно постучала о землю своей тростью. Только Джессалин стояла молча, не разделяя всеобщего ликования.

Маккейди поднял голову, и его взгляд зашарил по толпе в поисках Джессалин. Она всегда чувствовала на себе его взгляд, словно прикосновение, как будто он мысленно ласкал ее. Джессалин слегка покачнулась и невольно вздохнула. Ей показалось, что не взгляд, а руки ласкают ее тело. Несколько Мгновений на лице Маккейди отражались чувства настолько сильные, что у Джессалин сжалось сердце. Правда, это длилось совсем недолго – рот Маккейди снова сжался в узкую полоску, и он отвернулся. После Джессалин даже гадала, уж не померещилось ли ей все это.

Граф лично открыл клапан собственноручно построенной машины, и оттуда вырвались клубы пара. Заработали поршни. Котел стонал и вздыхал.

Но рудник был пока еще черен и мертв. Рудник, в котором могло таиться несметное богатство. Богатство и риск.

Бекка Пул дождалась, пока поедят другие, и лишь после этого направилась к установленным на козлах столам, ломившимся от еды и напитков. Она почти не стеснялась знакомых, тех, кто привык к ее лицу, но сегодня здесь толпилось огромное количество чужих. Некоторые, в надежде получить работу на новом руднике, приехали даже из Труро. Мисс Джессалин уверяла ее, что они вовсе не хотят ее обидеть, когда невольно слишком пристально смотрят на ее лицо. И действительно, чаще всего Бекка видела в их глазах жалость. Но это-то и было хуже всего. Грязные насмешки она еще могла стерпеть. Но жалость – никогда.

Хотя она и подошла к столам последней, там еще оставалось предостаточно еды – настоящей корнуолльской еды, а не той ерунды, которой им приходилось довольствоваться в Лондоне. Всевозможные морские моллюски и угри, имбирное пиво и домашнее вино, жареные кроншнепы и разные пироги. Щедрый лорд Сирхэй не поскупился на угощение. И все же Бекка не могла бы с уверенностью сказать, что он ей нравится. От его сурового лица и пронзительных черных глаз становилось страшно. Как у дьявола, подумала Бекка, и тотчас же схватилась за амулет на шее, чтобы отогнать мысли о нечистом. Господи, как же он сегодня глазел на мисс Джессалин! Странно, как воздух не загорелся. Бекка очень хотела, чтобы какой-нибудь мужчина тоже так посмотрел на нее – с голодом и вожделением, но она прекрасно понимала, что такому не бывать. О чем она может мечтать с таким-то шрамом!..

Бекка как раз откусила приличный кусок пирога, когда заметила прямо перед собой чью-то тень. Потом возникли сапоги, начищенные до такого блеска, что в них можно было смотреться, как в зеркало. Машинально прикрыв шрам прядью волос, она подняла глаза и увидела сначала длинное, стройное тело, а потом пару глаз цвета старого бренди, обрамленных золотистыми ресницами. О Господи, это же был он – мистер Дункан!

Бекка так спешила проглотить застрявший в горле кусок, что даже поперхнулась.

Дункан похлопал ее по спине, и она закашлялась еще сильнее.

– Надо быть осторожнее, мисс Пул, – раздался голос с мягким шотландским акцентом. – А сейчас нужно обязательно чем-то это запить.

Не успела Бекка оглянуться, как у нее в руках оказалась кружка с имбирным пивом. Мисс Пул… Он назвал ее мисс Пул. Никто никогда не называл ее так. Для всех она была просто Бекка. А этот красавчик обращается с ней так почтительно, будто она и впрямь что-то из себя представляет.

Бекка залпом проглотила пиво и опять-таки чуть не поперхнулась.

– О Господи, у меня жажда, словно у кошки с девятью котятами, – выпалила она, когда наконец снова смогла дышать. Вытерев пену с губ тыльной стороной кисти, она украдкой взглянула на Дункана, чтобы убедиться, что он не видит ее изуродованной щеки. Ведь сам он был так необыкновенно, потрясающе красив.

– Неплохой получился праздник, правда? – спросила она, потому что больше ничего не приходило в голову.

– Да, удачный выдался денек для праздника, – согласился Дункан, и его голос был таким же ласковым, как и взгляд.

Бекка по своему обыкновению пробормотала что-то маловразумительное, и на лице Дункана появилось озадаченное выражение.

– Прошу прощения, что вы сказали?

Бекка вспыхнула.

– Мистер Дункан. Сэр, – добавила она, проклиная себя за дурные манеры и недостаточно уважительное обращение к такому солидному человеку. Затем, пытаясь унять дрожь в руках, она принялась теребить свою грубошерстную юбку.

Оба молчали. Дункан смотрел на лицо Бекки, но в его глазах не было жалости. Как не было ее и тогда, в первый раз, когда он пришел в их дом в Лондоне, и она открыла ему дверь. Но ведь не мог же он не заметить шрама. Наверное, он просто слишком хорошо воспитан. В конце концов, он хоть и слуга, но слуга джентльмена. И сам настоящий джентльмен.

Господи, как же он красив. Бекка с благоговением смотрела на него. Странно, что до сих пор никакая женщина не прибрала его к рукам. А впрочем, может, он женат или имеет любовницу где-то в Лондоне. Внезапно Бекка подумала, что совсем ничего не знает о нем, кроме того, что он служит у лорда Сирхэя. Но в его глазах по-прежнему не было и намека на жалость.

Дункан посмотрел туда, где горел костер. Почти все гуляющие уже столпились там и, попивая джин, ожидали, когда испечется картошка. Он нерешительно переступил с ноги на ногу.

– Вы обязательно должны попробовать этот пирог, – сказала Бекка только для того, чтобы не дать ему уйти.

Дункан взглянул на стол, и его глаза расширились от ужаса. Бекка как-то не подумала, какое впечатление может произвести классический корнуолльский пирог на неподготовленного человека. Из хрустящей корочки торчали головы сардин, уставившись на вас мертвыми, белесыми глазами.

Красивое лицо Дункана приобрело оттенок нежной зелени.

– Уф… Нет, спасибо, я, пожалуй, воздержусь, – пробормотал он. – Честно говоря, у меня сейчас совсем нет аппетита.

– Наверное, на вас так морской воздух действует. От него у многих происходит разлитие желчи, – заявила Бекка. Оседлав любимого конька, она наконец обрела твердую почву под ногами. Бекка любила не только потолковать о своих многочисленных несуществующих болезнях, но и давать советы другим. – А от негодования внутренностей я вам рекомендую принимать ревень.

– От негодования внутренностей? – слабым голосом переспросил Дункан. Очевидно, бедняжке и впрямь было нехорошо.

Бекка энергично закивала.

– Ну да, ревень вас быстро поставит на ноги. Я сама была в проституции целую неделю, ревматизм совсем замучил, я даже ночью не могла глаз сомкнуть – то потела, то такой озноб бил, что грудь колыхалась, как крышка на кипящей кастрюле. И проснулась совершенно убитая.

– Убитая? – На красивом лице Дункана появилось странное, болезненное выражение. Бекка от души надеялась, что с ним не случится заворот кишок.

– Ну да. И такая слабая, что не смогла бы побороть даже собственную тень. Совершенно убитая.

Дункан прочистил горло.

– Ну да, понимаю. Верно, ваш ревматизм – очень опасная штука. Вам следует очень внимательно следить за собой.

– Да разве ж я этого не делаю! Я уже и воду, настоянную на дегте, пила, и пилюли из паутины принимала, и грудь растирала жиром гадюки. Ничего не помогает.

Светлые брови Дункана задумчиво сошлись на переносице.

– Моя мать знает очень надежное средство от ревматизма. Это мазь, и, хотя я не помню точно всех компонентов, у меня есть немного с собой, в Сирхэй-холле. Мама утверждает, что эта мазь лечит даже бронхит. – Бекка завороженно следила за тем, как красивые, чувственные губы изогнулись в нежной улыбке. – Я принесу вам ее в Энд-коттедж. И вот увидите – вы выздоровеете в считанные часы. Правда, я вряд ли смогу прийти раньше полуночи.

Сверху раздался пронзительный крик, чайка ловко спикировала на стол и выхватила из пирога сардину. В животе у Бекки разлилось какое-то странное ощущение, будто она проглотила тысячу бабочек.

– Боюсь, что не смогу встретиться с вами после того, как стемнеет, – игриво улыбнулась она.

Еще три чайки закружились над их головами, примериваясь к пирогу.

– Уверяю вас, мисс Пул, – сказал Дункан, стараясь перекричать чаек, – что мои намерения самые что ни на есть честные. Меня волнует исключительно ваше здоровье, а вовсе не ваша добродетель.