– Леди Сирхэй, – начала она, когда Эмили подошла поближе.

Улыбка Эмили тотчас погасла.

– Иет-нет, прошу вас, не называйте меня леди Сирхэй. Я… я думала, что мы друзья.

Джессалин удалось улыбнуться в ответ.

– Ну тогда здравствуйте, Эмили.

– Мы с милордом думали, что вы еще в Лондоне. – Эмили оглянулась, словно надеясь увидеть позади мужа, который подтвердит ее слова. Джессалин не удержалась и проследила за ее взглядом. Маккейди стоял к ним спиной – она не видела его лица. Впрочем, это не имело значения, сама мысль о нем заставляла ее сердце неистово биться. А ведь ей, как никогда раньше, нельзя ничем выдать себя. О Господи, только бы не выдать себя!

– Сельский воздух идет вам на пользу, – говорила тем временем Эмили. – Вы выглядите чудесно. Милорд тоже так считает.

– В самом деле? – Джессалин не верила своим ушам. Эмили мелодично рассмеялась.

– Честно говоря, я сама заговорила об этом. Но он со мной полностью согласился. Вы давно в Корнуолле? Мы – уже почти три месяца, с самого Рождества;– Она вздохнула и с мягкой улыбкой огляделась по сторонам. – Здесь так красиво. И в то же время так дико…

Честно говоря, когда Сирхэй сказал, что хочет поселиться в своем родовом поместье, я очень расстроилась. Но теперь я бы ни за что отсюда не уехала.

Джессалин сделала глубокий вдох. О том, что Маккейди приехал в Корнуолл вместе с молодой женой, она знала от Кларенса. Кларенс же сказал ей, что граф Сирхэй снова, по уши в долгах, потому что на содержание поместья уходят огромные деньги, и вдобавок он строит в Пензансе новый локомотив для предстоящего конкурса. И даже зачем-то решил открыть старый, заброшенный рудник, презрительно добавлял Кларенс, покачивая головой.

– Он рассчитывает спасти свою железнодорожную компанию, ввязавшись в новую авантюру. На этот раз с рудником. Только Трелони может пойти на такой безумный риск.

И вот перед Джессалин стояла женщина, вышедшая замуж за человека, которого Джессалин любила. Но мягкое лицо Эмили было настолько светлым и безмятежным, что Джессалин невольно чувствовала к ней симпатию. У нее не было причин ненавидеть эту милую женщину, ведь та невиновна в причиненной ею боли. Но, Господи, как же это все было тягостно и невыносимо!

– Я очень рада, что вы нашли здесь свое счастье, – проговорила Джессалин.

– Счастье? – неуверенно переспросила Эмили. – Ах, да, видимо, я его нашла… – Но в ее взгляде, устремленном на мужа, читалась затаенная боль.

Очередной порыв ветра чуть не сбил Эмили с ног. Она покачнулась и упала бы, если б Джессалин не поддержала ее за руку. Ветер распахнул голубой плащ, и Джессалин увидела уже довольно большой живот, в котором шевелился ребенок. Его ребенок.

– Мы ждем ребенка через четыре месяца, – покраснев, объяснила Эмили, проследив за ее взглядом.

Мы… Сердце Джессалин пронзила такая резкая боль, что, казалось, оно расколется пополам. На мгновение она снова перенеслась в бальный зал особняка Гамильтонов и услышала голос Кларенса: «За помолвку он получил ровно столько, чтобы оплатить долги своего брата. Остальное получит после того, как родится наследник».

– Как удачно все складывается для милорда, – невольно вырвалось у Джессалин. Но она тотчас же устыдилась этих своих слов. – Я хотела сказать, как замечательно, что после всех этих лет в Сирхэй-холле опять зазвучит детский голос.

Эмили снова вспыхнула.

– Доктора говорят, что у меня слабое здоровье, но, признаться, я никогда не чувствовала себя лучше. И все же мне следует избегать верховой езды и дальних прогулок. Джессалин, может быть, вы как-нибудь навестите нас?

Лорд Сирхэй закончил беседовать с преподобным Траутбеком и теперь, сильно хромая, направлялся к ним. Джессалин невольно подумала о том, что его старая рана, должно быть, особенно сильно болит в сырую погоду. Его жена, наверное, заботится о нем. О Господи, она даже мысленно не могла произносить этого слова – жена.

– Извините, я… мне пора идти, – быстро сказала она. – Бабушка не очень хорошо себя чувствует. Переезд из Лондона слишком утомителен в ее возрасте.

Лицо Эмили омрачилось, и она с искренним сочувствием сказала:

– Простите, я не знала. Пожалуйста, передайте ей от меня привет и пожелания скорейшего выздоровления.

– Спасибо. Обязательно…

Маккейди подошел уже почти вплотную, и их взгляды снова встретились. Джессалин почувствовала, что на глаза снова набегают предательские слезы.

Она резко развернулась и побежала прочь. Рыдания душили ее. Остановившись у ограды, Джессалин прильнула к холодному камню и попыталась унять слезы. Сжатые кулаки с такой силой вжались в грубые камни, что кожа треснула до крови. Но она не чувствовала боли, снова и снова повторяя себе, что самое главное – не оглядываться. И все равно не смогла удержаться.

Граф Сирхэй и его жена стояли у калитки, не касаясь друг друга. Но злобный ветер, как бы желая напомнить Джессалин об истинном положении вещей, снова распахнул голубой плащ Эмили Трелони. Это было последней каплей, и Джессалин зарыдала. Только теперь она поняла то, чего даже там, в церкви Святой Маргариты, во время венчания не понимала, – то, что теперь он навсегда потерян для нее.

«Домой, – подумала Джессалин, – я хочу домой». Ей неистово захотелось поскорее оказаться в Энд-коттедже, где все было таким родным, знакомым и привычным. Она побежала. Сильный ветер дул в лицо, в глазах по-прежнему стояли слезы, от которых цветущие примулы, первые в этом году, сливались в желтое марево. Джессалин не остановилась, чтобы нарвать цветов.

А на следующее утро их уже не было – нежные растения уничтожил свирепый ночной шторм.

В Корнуолле говорили, что у моря переменчивое настроение. В ту ночь оно было злым и суровым. Шторм бушевал вовсю, особенно вокруг бухты Крукнек. Огромные волны разбивались о скалы. Низкое небо сплошь закрывали темные дождевые тучи.

Сирхэй стоял на ветру с непокрытой головой, ветер трепал его длинные волосы. Плаща он тоже не надел, как бы желая ощутить на себе все неистовство шторма, полностью соответствовавшее его собственному настроению. Ему хотелось взреветь так же, как ревело море, и биться о скалы подобно ветру. Он ощущал на губах привкус ярости бури, привкус соленых брызг и морской пены.

Внезапно краем глаза Маккейди уловил на берегу какое-то движение, и тотчас же у него перехватило дыхание, а тело напряглось. Хотя он совсем не удивился, увидев ее здесь. В его воспоминаниях она всегда бежала босиком по песку, и ее волосы развевались по ветру рыжеватым облачком.

Вот и сейчас она в одиночестве стояла у самой кромки воды, как будто бросая вызов разбушевавшейся стихии. Огромная волна, разбившись о берег, обдала ее тучей брызг. Но Джессалин не шелохнулась, не обращая внимания ни на холод, ни на то, что ее платье промокло и плотно облепило тело. Она стояла там словно обнаженная.

Ни один мужчина не способен вечно сдерживать свое желание. Ни у кого нет такой силы воли. И Маккейди позволил себе помечтать о том, что он мог бы шагнуть к ней, сжать в объятиях, повалить на мокрый песок и наконец-то сделать своей.

Это было нельзя, но Маккейди слишком поздно понял свою ошибку. Страсть и почти нестерпимое желание погнали его к ней по мокрому песку. Где-то, будто предупреждая об опасности, вскрикнула одинокая чайка, и Джессалин резко обернулась. Видимо, в его лице было что-то такое, что напугало ее, и в серых глазах появилось выражение неприкрытого ужаса и смятения. Это подействовало на Маккейди, как удар кулака.

Она побежала прочь, проскользнув совсем рядом, и мокрые рыжие волосы хлестнули его по лицу.

– Джессалин! – крикнул Маккейди, но догонять не стал, хотя и мог бы. Джессалин карабкалась вверх по тропинке так, словно за ней гнались все дьяволы ада.

А он еще долго стоял на берегу, глядя на бушующее море. Чайка снова закричала, но ее крик заглушил рев ветра.

Леди Летти презрительно фыркнула и постучала тростью по земле.

– Кто бы мог подумать, что это когда-нибудь произойдет? Вот пройдоха. Правда, Трелони всегда были пройдохами.

– Мне казалось, бабушка, тебе приятно будет узнать, что старый рудник опять открывают, – сказала Джессалин, глядя по направлению «Уил Пэйшенс». Рудник разукрасили красными и белыми флажками, хлопавшими на ветру, как сотни маленьких ладоней. Главное здание было тщательно отремонтировано – выпавшие кирпичи заменили новыми, а рамы выкрасили в жизнерадостный желтый цвет. Из трубы валили клубы Дыма и, уплывая, таяли в нестерпимо ярком голубом небе. – Подумай, как это важно для жителей Маусхоула. Теперь у них круглый год будет работа.

Леди Летти снова фыркнула, однако на этот раз выглядела довольной.

– Все это, конечно, замечательно. Однако он сорит деньгами направо и налево. А ведь говорят, что остаток денег по брачному контракту он получит лишь после рождения наследника. Нельзя же жить в счет весьма призрачных надежд. Впрочем, тут уж ничего не поделаешь – он типичный Трелони. А вдруг родится девочка? А что, если ребенок родится мертвым? Да и его жена не выглядит достаточно крепкой, чтобы родить без риска для своего здоровья.

Эмили и впрямь казалась слишком хрупкой, для того чтобы выносить и родить ребенка. Она сама была похожа на ребенка. Особенно сейчас, когда стояла на высокой деревянной платформе, рядом со своим рослым, широкоплечим мужем. Открытие рудника было событием не менее важным, чем спуск на воду корабля, а потому все жители Корнуолла на много миль окрест сгрудились возле «Уил Пэйшенс», чтобы поглазеть на торжество.

Граф и его жена взобрались на верхнюю площадку, чтобы окрестить самую большую балку. Здание рудника было выстроено на узком выступе между почти отвесным утесом и морем, туда вела лишь узенькая горная тропка. Джессалин удивилась, что граф Сирхэй позволил беременной жене присоединиться к нему. Возможно, Эмили просто настояла на своем, желая быть рядом с мужем в эту минуту. На ее месте Джессалин бы сделала то же самое.