Когда мы по длинной аллее подъезжаем к железным воротам, Табита начинает сигналить.

По истечению нескольких секунд слышится высокомерный гнусный голос в ответ.

– Да?

– Привет, мам.

Мама? Это ее дом?

Я смотрю мимо ворот на дом, который с легкостью можно было бы назвать дворцом.

– Можешь открыть для меня ворота? – нервно спрашивает Табита.

– Где твой пульт? – раздраженно спрашивает мать Табиты.

– Эм, на работе, – кусая губы, признается девушка.

– Ну, Табита. Ради Бога. Да что с тобой происходит?

И тут телефонная связь обрывается.

Табита застенчиво смотрит на меня, пока мы ждем, когда ее ворота откроются полностью

– Моя мама... – она делает паузу, и я вижу на ее лице смущение и растерянность.

– Сучка, – добавляю, когда она не может подобрать слово.

У Табиты дергается рот, и не могу понять, то ли она в ярости, то ли ей смешно.

В любом случае я должна хоть немного думать, о чем говорю.

– Прости, – я виновато опускаю глаза, – Это не самая лучшая вещь, которую я сказала за сегодня, – извиняюсь я, надеясь, что не потеряю единственного друга, которого успела завести.

Табита молчит некоторое время, пока открываются ворота.

Но потом я вижу, как мерцают ее глаза, и она делает то, чего я действительно не ожидала.

Она смеется.

Смеется так сильно, что слезы начинают катиться по ее пухлым щекам. Девушка в полном восторге стучит по рулю.

Я нервно кусаю свои губы. Я определенно в замешательстве. Она что не будет психовать?

– Ты права, – говорит Табита, задыхаясь, между приступами смеха. – Она – сучка, – говорит девушка, ускоряясь по дороге к дому. На мой взгляд, раньше она так точно не делала.

Табита паркуется на дорожке из гравия в передней части дома и заглушает мотор, но мы не выходим сразу из машины.

– Я хочу, чтобы ты знала... моей маме, вероятно, ты не понравишься, – признается она, глядя на меня с сочувствием.

– Да все нормально, не каждой маме я буду по душе, – отвечаю я, пожимая плечами. – Ничего страшного. Один лишь взгляд на пирсинг, волосы, тату и сразу складывается впечатление, что этот человек-катастрофа.

– Нет, дело не в этом, – говорит она, встряхивая своими волосами. – Просто... даже я ей не нравлюсь, считай я ее собственная дочь, а у тебя не будет даже ни малейшего шанса.

Табита уставилась в белый особняк задумчивым взглядом.

Смотрю на Табиту и чувствую, что внутри меня просыпается теплота. Как она может кому-то не нравится? А особенно ее маме.

– Ну, твоя мать многое теряет, – отвечаю я со всей серьезностью.

Если бы мне не было неловко от прикосновений к кому-либо, то я бы потянулась, чтобы обнять ее, утешить, но ей приходится довольствоваться лишь кивком и полуулыбкой.

– Ты так думаешь? – спрашивает она, кусая губы, – Потому что она – моя мать, и если твоя собственная мать не любит тебя, то начинаешь надеяться, что кто-то посторонний полюбит тебя... или захочет, – добавляет она грустным голосом.

Я оглядываюсь на Табиту, то есть я действительно внимательно смотрю на нее сквозь счастливую улыбку и приветливый характер. Я вижу под всей этой маской напуганную, неуверенную в себе девочку, жаждущую одобрения кого-либо.

Она просто хочет быть нужной кому-то.

Святое дерьмо, она так похожа на... меня. Под это завесой скрывается страх и одиночество, и она просто хочет быть нормальной.

Прямо как я.

– Пейдж, с тобой все в порядке? – спрашивает она, из-за того, что я так надолго погрузилась в свои мысли.

– Да, все в норме, – отвечаю я, и не признаюсь ей вслух, что мы с ней так похожи.

Что ж у каждого есть свои секреты, и я думаю, что только что нашла себе друга, которого понимаю.

И этот друг сможет понять меня.

– Хорошо, давай зайдем в дом через заднюю дверь, – усмехается Табита с озорным огоньком в глазах.

Я захлопываю дверцу ее авто и спрашиваю, вскидывая бровь:

– Мне кажется или ты действительно раньше не заходила в дом через заднюю дверь? – спрашиваю я, ступая ботинками по гравию.

И каждый раз как я ни задаю какой-нибудь вопрос, ее лицо озаряет яркая улыбка.

Мы проходим через ухоженный газон, мимо фонтана в виде дельфина, изо рта которого выливается вода, и подходим к задней части дома, где лужайка освещена яркими огнями.

Табита ведет меня к небольшой лестнице. Я немного нервничаю, и запинаюсь о верхнюю ступеньку.

– Ты уверена, что не получишь за это пинок по заднице? – шепчу я, все вокруг погружается в тишину.

Оглядываюсь по сторонам, чтобы на горизонте все было чисто, и вдруг слышу жужжание какого-то жука. Именно это заставляет меня мигом помчаться по лестнице вниз. Останавливаюсь буквально в дюйме от спины Табиты, которая пытается спасти меня от этого назойливого жужжащего звука.

Жуки, ненавижу их.

Табита коротко улыбается мне и тянет ручку двери, которая поскрипывает в знак протеста. Девушка просто в восторге, что нарушает некоторые негласные правила. Я захожу за ней, когда она зовет меня, а затем тихо прикрывает дверь за нами.

Я вообще ни черта не вижу, поэтому жду, пока Табита включит свет.

– У тебя есть телефон? – шепотом спрашивает она у меня.

– Да, – шепчу я за ее спиной.

– Можем ли мы посветить им? Я бы не хотела включать свет, тогда мама узнает, что мы здесь.

Ха-ха, кто бы мог подумать, что такая порядочная девочка как Табита, может вести себя как хулиганка. А она начинает мне нравиться все больше и больше.

Я включаю свой телефон, и для нас появляется немного света. Поворачиваю телефон в разные стороны, чтобы понять, где мы. Мы в подвале.

Вдруг мои руки становятся холодными и влажными, и у меня захватывает дыхание. В последний раз, когда я была в подвале, я была со своим отцом. Я до сих пор помню оглушительный звук выстрела.

А еще я помню кровь. Много крови.

– Миа.

Это последние слова, которые слетели с губ отца, когда он лежал на холодном жестком полу.

Мое сердце просто готово вырваться из груди, и у меня начинается гипервентиляция (прим. пер.: Гипервентиляция – это явление, которое происходит при частом поверхностном дыхании, когда вдох производится в верхней части грудной клетки, что приводит к тому, что уровень углекислого газа в крови снижается).

Мне срочно нужно вырваться отсюда.

Используя свой телефон в качестве фонарика, я двигаюсь вокруг по помещению, скорее пытаясь найти выход. Вижу деревянную лестницу слева от меня, я тут же взлетаю по ней, оказавшись на последней ступеньке, пинаю дверь.

Я делаю глубокий вдох, испуганно дышу через нос, чтобы как то сдержать себя от истерики.

– Пейдж, Боже, с тобой все в порядке? – испуганно спрашивает Табита, положив свою руку мне на плечо. Я падаю на пол и кладу свои руки на колени.

Святое дерьмо, что это такое?

Это в первый раз за четыре дня, когда на мою голову свалился этот приступ.

– Все в порядке, Табита, извини, – бормочу я, поднимаясь в полный рост, после того, как сложила свое тело чуть ли не пополам.

Я вижу в ее глазах страх за меня. Она действительно заботится обо мне. Табита действительно волнуется, все ли со мной хорошо.

– У меня просто клаустрофобия, – отвечаю я, когда замечаю, как девушка таращится на меня в ожидании объяснений.

Это полная ложь, так как однажды я заперлась в кладовке на два часа, скрываясь от полиции, и я нормально перенесла это. Но я не могу рассказать ей об этом, правда?

У Табиты просто отвисла челюсть, и девушка закрывает рукой свой раскрытый в удивлении рот.

– Прости, я ведь не знала.

– Все нормально. Я сейчас в порядке, – отвечаю я быстро, не хочу, чтобы она чувствовала ответственность за этот случай.

Ну а я что? Я не очень хорошо себя чувствую. Я буквально в шаге от того, чтобы тут же впасть в позу эмбриона и раскачивать себя, словно усыпляя.

– Ты хочешь что-нибудь попить? Ты очень бледная, – нежно говорит Табита.

Я киваю, потому что это все на что я способна.

– Хорошо, не беспокойся, пойдем за мной, – говорит она, направляясь вниз по коридору. Я смотрю на нее, чтобы убедиться, что действительно иду куда надо.

Я иду по коридору и каждый раз вздрагиваю, когда мои тяжелые ботинки гулко ступают по нетронутым белым плиткам.

– Прости, я, кажется, испортила наше незаметное проникновение, – тихо извиняюсь я, обвивая вокруг себя руки в надежде, что меня не стошнит.

– Да не думай ты об этом, – машет она рукой. Мы заходим за угол и попадаем на кухню, которая намного больше, чем моя комната в мотеле.

– Ничего себе, – вздыхаю я, и обвожу взглядом всю мраморную кухню.

Табита натянуто улыбается мне, а сама встает на носочки и тянется, раскачиваясь, к деревянному шкафчику за стаканом.

Стекло стакана, похожее на стекло, из которого изготавливают бокалы, красиво переливается и отражает радужные пятнышки по всей комнате.

Девушка ставит стакан в отверстие в двойных дверях холодильника, сделанного из нержавеющей стали. Когда она нажимает на рычаг, пара кубиков льда падает в мой стакан, и льется вода.

Такие холодильники я видела в квартирах только богатых людей, например у Блоу. Да уж, лучше бы я не вспоминала те времена.

– Табита Джейн Хендерсон!

Я оборачиваюсь и вижу стройную женщину, одетую в платье в виде туники кремового цвета на черных каблуках и с поясом на таллии в тон. Ее ногти, окрашенные в красный цвет, барабанят по ее узкой талии. Накрашенное лицо все в морщинках выражает только злость. Огненно-красные волосы этой женщины элегантно убраны вверх в шиньон, а набор серег и ожерелья из жемчуга грациозно устроились на ушах и шее.

– О чем ты только думала, когда так быстро ехала по дорожке? Ты же прекрасно знаешь, что я только недавно все там переделала, – огрызается она, ее пальцы до сих пор продолжают свою чечетку.