Наконец они извлекли Эдмунда из стального кокона, и Гай сумел его поднять. Магдалене пришлось отнять палец от раны. Она с отчаянием наблюдала, как вместе с кровью из Эдмунда уходит жизнь.

Гай вынес его из крепости и зашагал по молчаливым, опустевшим улицам города. Жители покинули свои дома в самом начале схватки и растеклись по равнине, прекрасно понимая, что их ждет в случае победы разбойников.

В лагере остались только лекари, Священники и подростки, ухаживавшие за вьючными животными. Гай осторожно положил свою ношу на землю, а Магдалена устроила ребенка рядом и снова прижала палец к ране. Паж побежал за лекарем, но Гай немедленно его окликнул:

— Сначала священника, Раймон.

— Он еще жив! — опять вырвалось у Магдалены.

Глаза Эдмунда открылись, ясные, все понимающие. На минуту в них промелькнуло узнавание. Он попытался что-то сказать, но голос был так слаб, что Магдалена прижалась ухом к его губам.

— Я любил тебя…

— Знаю, — прошептала она, сжимая его руку. — И я любила тебя как могла. Прости, что этого оказалось недостаточно.

Эдмунд отчаянно искал взглядом Гая, который тоже наклонил голову, чтобы уловить обрывочные слова.

— Хорошо… хорошо…

Магдалена вытерла показавшийся из уголка рта кровавый ручеек и попыталась заставить Эдмунда замолчать, но он упрямо продолжал.

— Хорошо, что теперь вы… сможете быть вместе.

Его голова бессильно откинулась, словно это последнее усилие стоило ему жизни. Подоспел священник, бормоча над умирающим привычную формулу отпущения грехов. Магдалена держала руку мужа, заливаясь слезами, ненужными, бесполезными. И, явственно ощутив тот миг, когда душа Эдмунда покинула тело, взглянула на Гая и увидела, как повлажнели его глаза. Она осторожно сложила руки мертвого на груди и поцеловала еще теплое лицо.

— Да почиет с миром…

Какой окончательный, какой суровый приговор звучал в благословении священника!

Магдалена подхватила уснувшую Зои и, все еще рыдая, отошла, оставив Гая наедине с тем, кто столько лет заменял ему сына.

Глава 18

Эдмунда похоронили в тополиной роще. Из крепости по-прежнему доносились звон стали, вопли боли, воинственные или победные крики. Воздух почернел от дыма. И среди этого безумия они завернули Эдмунда в его штандарт и опустили в землю, воздав все почести, подобающие столь храброму рыцарю. Потом священник отслужил заупокойную мессу, и это было все, что могли сделать живые для мертвого.

В середине дня с донжона крепости свалился штандарт де Борегаров, и люди де Брессе и де Жерве стали возвращаться в разбойничий лагерь, оставив самих разбойников пожинать плоды победы — грабить и разорять замок и город. Никто не должен был знать, что вассал герцога Ланкастерского нагло штурмовал замок, принадлежащий самому французскому королю, да еще во время перемирия между двумя странами. О нет, это разбойничья армия Дюрана по собственному почину напала на Каркасов, желая поживиться богатой добычей. Невероятная дерзость, но никто не посчитает это чем-то необычным. Люди, подобные Дюрану, не нуждались в веском предлоге, чтобы захватывать твердыни и города, не боялись адских мук. Очевидно, они предпочитали земные радости вечному покою души, и в Каркасоне некому было поведать повесть о похищенной женщине с ребенком и об их спасении, замкнувшем кровавый круг событий, начавшихся при ее рождении.

Поэтому люди Брессе и Жерве, резонно решив, что их вынужденный и неприятный союз с Дюраном подошел к концу, собрались вокруг дракона де Жерве и, как только солнце исчезло за горами, направились прочь по северной дороге.

К ночи расстояние между ними и лагерем составило десять миль. Они расположились на ночлег на берегу притока Гаронны, неподалеку от маленькой деревушки, жители которой затряслись от страха, когда по единственной улице проскакал вооруженный отряд усталых воинов с лицами, почерневшими от осадных костров, в

окровавленных туниках. В хвосте плелись вьючные животные, к которым были приторочены носилки с ранеными. Но никто пальцем не тронул крестьян. Неизвестные развели огонь на земле, не считавшейся хорошим пастбищем и не засеянной пшеницей или рожью.

Магдалена ехала рядом с Гаем, но по дороге они обменивались лишь односложными словами. Смерть Эдмунда словно разделила их, хотя все значение случившегося они еще не успели ни осознать, ни понять. Оруженосцы Эдмунда сумели вынести из крепости вещи Магдалены, так что она смогла перепеленать Зои. Малышка, похоже, забыла ужасы минувшего дня и, спокойно лежа на руках матери, задремала, убаюканная качкой. Очевидно, она успела привыкнуть к такого рода передвижениям за время долгого путешествия от Брессе к Каркасону.

Маленький шатер Магдалены был раскинут подле большого, принадлежавшего Гаю, и когда она накормила и помыла девочку, показалось вполне разумным вынести ее на луг, в залитые светом факелов сумерки, где за маленьким столом сидел Гай с чашей вина в руке, глядя куда-то в пространство. Он был совсем один. Пажи и оруженосцы держались на почтительном расстоянии.

Гай не сразу заметил Магдалену, а она вдруг поняла, что ей требуется приглашение, чтобы сесть рядом с ним. Поэтому она нерешительно переминалась поодаль, пока Зои, увидевшая пролетевшего мимо светлячка, не взвизгнула, в полном восторге от необыкновенного зрелища.

Гай поднял голову и устало улыбнулся девочке.

— Дай ее мне, — попросил он и усадил Зои на колени. Она хихикнула, схватив толстенькими пальчиками вышитого на тунике дракона. — Как ты выросла, маленькой голубенок, — пробормотал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее. Проказница со смехом вцепилась ему в волосы.

Магдалена села на низкий табурет.

— Можно мне тоже вина?

Он пододвинул к ней чашу и принялся щекотать животик девочки. Зои откинулась ему на руку, заливаясь смехом. Магдалена отхлебнула из чаши и спросила:

— Что мы теперь будем делать?

— Вернемся в Брессе. Я должен позаботиться о том, чтобы укрепить стены замка после атаки Дюрана. Конечно, гарнизон уже вернулся, но мне самому нужно обо всем позаботиться. Пустое гнездо — заманчивая приманка для хищников.

Магдалена ответила не сразу, потому что смысл ее вопроса был несколько иным.

— Оливье отправился в Лондон, к Ланкастеру, с известиями о случившемся, — продолжал Гай, рассеянно гладя щечку девочки. — В одиночку он может проскакать не меньше ста миль в день. Добавим время на неизбежные задержки и ожидание судна в Кале, и, если ветер будет попутным, он уже через три недели окажется в Саутгемптоне.

— Да, — кивнула Магдалена, теряясь в недоумении. Как достучаться до Гая? Правда, ведет он себя не враждебно, но явно отчужденно и почти не обращает на нее внимания.

Бесшумно ступая по траве, к собеседникам подошел Тео.

— Вы будете ужинать, господин? Все готово.

— Буду, но не вместе со всеми. Можешь подать еду сюда.

Магдалена прикусила губу и, поняв, что ее никто не собирается приглашать к трапезе, встала. Ее вдруг обуяла странная неуверенность.

— Я заберу Зои, чтобы ты поел спокойно, — едва слышно пролепетала она. — Тео, ты принесешь ужин ко мне в шатер?

Гай не остановил Магдалену и, казалось, не слышал ее слов. Просто отдал девочку и задумчиво нахмурился, явно не собираясь продолжать разговор.

Магдалене ничего не оставалось, кроме как уйти.

Всю ночь она беспокойно ворочалась на тонком тюфяке, не понимая, почему они не могут вместе скорбеть над погибшим Эдмундом. Неужели его смерть разделила их? Он был близок им обоим, и ничто не мешает им утешать друг друга.

На рассвете она поднялась и вышла. Гай по-прежнему сидел за столом, но она так и не поняла, бодрствовал он всю ночь или просто проснулся засветло.

— Доброе утро, господин.

Мокрая от росы трава промочила ее ноги до самых щиколоток, но Магдалена смело приблизилась к Гаю. Он поднял хмурое лицо.

— Ты чересчур рано встала, Магдалена.

— Как и ты.

Она подошла к столу и легко оперлась на столешницу.

— Мы оба несчастны, Гай. Неужели не можем помочь друг другу?

Синие глаза еще больше помрачнели.

— Чем? Эдмунд погиб из-за нас. Нашу вину ничем нельзя смыть. И горю не поможешь, — сухо сказал он.

Она прижала руку к губам, остро ощущая его боль и тоску, пытаясь защититься от его разящих наповал, как стрелы, слов и найти свои, необходимые, чтобы убедить его.

— Да, Эдмунда нет, и нашу печаль, глубокую, почти бездонную, ничто не в силах утолить. Но разве именно мы виноваты в его смерти?

Тоска в глазах Гая мгновенно сменилась яростным блеском, и она инстинктивно сжалась.

— Если бы ты не нарушила клятву, Магдалена, Эдмунд был бы жив.

Магдалена ошеломленно покачала головой, изнемогая от боли.

— Но… но я не нарушала клятвы. Я ничего не сказала…

— Он узнал правду от тебя.

— Но… но это мой кузен… он заставил его поверить…

— А ты ничего не отрицала, верно? — гневно возразил Гай. Его ладони легли на столешницу, а синие глаза прожигали ее насквозь. Магдалена инстинктивно отпрянула и зажмурилась. Но обвинения все падали и падали, тяжелые, словно камни. — Стой ты на своем, он поверил бы тебе, потому что любил. Любил так, что верил каждому твоему слову. Мало того, хотел слышать, как ты все отрицаешь, а получил в ответ молчание. Ничего этого не случилось бы, будь ты верна клятве.

— Ты утверждаешь, что смерть Эдмунда на моей совести, — едва слышно прошептала она, читая в его взгляде брезгливое отвращение, чувствуя, как ее собственная оскверненная кровь едва-едва течет в жилах подобно застоявшейся воде.

Гай не ответил.

— И все потому, что я дочь своей матери, — продолжала она слабым, монотонным голосом. — Эдмунд любил меня, и эта любовь довела его до гибели. Все те люди, кто умер вчера, — тоже мои жертвы, вернее, жертвы любви Эдмунда ко мне. Именно это ты хочешь сказать.

И снова Гай промолчал.