Промозглая сырая вонь старого, никогда не высыхающего камня доносилась из утробы крепости. Магдалена, предвидя, что их ожидает, дрожала в ознобе, а Зои неожиданно залилась криком. Покрасневшее личико сморщилось от непонятного страха.

Детский плач помог Магдалене прийти в себя.

— Ш-ш-ш, голубка, — успокаивала она дочь, целуя пухлые щечки.

Они проехали под аркой и оказались на плацу, забитом воинами, среди которых шныряли францисканские монахи в коричневых подпоясанных шнурами сутанах. Бог и война были неразделимы здесь, как и в умах всех мужчин.

Вскоре они оказались во внутреннем дворе. Из донжона высыпали конюхи и пажи, чтобы взять поводья коней. Магдалене помогли спешиться, и рядом тут же оказалась женщина в монашеской сутане. Из-под белоснежного апостольника выглядывало мрачное лицо с грубыми чертами.

— Я сестра Тереза, госпожа. Пойдемте за мной.

Магдалена последовала за монахиней в донжон. Несмотря на жару, здесь было холодно. На полах не лежали обычные тростниковые подстилки, стены не были украшены шпалерами, так что по проходам гуляли сквозняки. Монахиня вела ее через настоящий лабиринт коридоров, винтовых лестниц и наконец остановилась перед дубовой, окованной железом дверью.

— Пока что вы будете жить в этих покоях, — объявила она и, подняв засов, пропустила Магдалену в маленькую, хорошо подметенную каморку, куда пробивался свет из единственного окна, вырезанного высоко в каменной стене. Правда, на длинном сосновом столе под окном горели сальные свечи. В очаге не горел огонь, зато прикроватный полог выглядел чистым, а рядом с кроватью стояла деревянная колыбель-качалка. — Отхожее место за гардеробом, — пояснила монахиня, показывая на дверь в противоположной стене. — Для вас и ребенка будут приносить горячую воду, мясо и питье. Если понадобится еще что-то, рядом с дверью есть колокольчик.

Выражение ее лица в продолжение речи ни разу не изменилось, оставаясь таким же отталкивающим. Да и говорила она с каким-то безразличием, словно заучила наизусть то, что ей велели сказать. Она не проявила к пленнице ни малейшей симпатии, ни капли сочувствия, и все вопросы Магдалены замерли на губах при виде тупого равнодушия, лучше всяких слов показавшего, как мало интереса питает сестра Тереза к судьбе похищенной женщины.

Дверь за монахиней закрылась, и тяжелый деревянный засов с похоронным стуком встал на место. Магдалена обошла комнату. Из обстановки здесь было только самое необходимое. Через несколько минут засов подняли, и появилась служанка с дымящимся кувшином, который она отнесла в гардероб. Под мышкой она держала полотенца. Им нашлось место рядом с кувшином.

— Большое спасибо, — поблагодарила Магдалена. — Буду рада смыть дорожную пыль.

Она улыбнулась служанке, но та молча посмотрела на нее испуганными глазами и бросилась вон из комнаты. Начало трудно было назвать ободряющим, но Магдалена занялась ребенком. Она как раз купала девочку, когда дверь снова отворилась и на этот раз двое дюжих слуг внесли ее сундуки. Магдалена и обрадовалась, и огорчилась этому обстоятельству. Впервые за несколько недель она могла переодеться в уединении, но, глядя на знакомые вещи, стоявшие в темной каморке, не могла не думать о том, что отныне ей предстоит обитать здесь и, возможно, научиться называть это место своим домом.

Она успела покормить Зои и переодеться, прежде чем служанка принесла хлеб, мясо и вино. Магдалена обнаружила, что не может проглотить ни кусочка. Мясо оставалось жестким, сколько она ни жевала, хлеб комом застревал в горле. Теперь, когда все дела были сделаны, дурное предчувствие и паника вновь завладели Магдаленой. Она выпила немного вина, надеясь обрести утраченное мужество, и нервно заходила по комнате, ожидая самого худшего.

День клонился к вечеру, когда монахиня вернулась за Магдаленой. Солнце все еще пекло, но в окно проникало мало света. Магдалена все время мерзла и растирала ладони, чтобы хоть немного согреться. Услышав стук засова, она повернулась к двери, и холод охватил душу.

Вошла сестра Тереза, и Магдалена только сейчас разглядела ее мутно-карие глаза без малейших искорок тепла.

— Пойдемте со мной. Они готовы вас видеть.

Магдалена нагнулась над Зои, сидевшей в подушках на постели и с крайне сосредоточенным видом игравшей деревянной погремушкой.

— Ребенок останется здесь.

— Нет! — вскрикнула Магдалена, позабыв свои страхи перед лицом надвигавшейся опасности. Они не отнимут у нее Зои! Только не здесь, в этом проклятом месте! — Девочка будет со мной.

— Она останется здесь, леди. Монахиня многозначительно оглянулась. В дверях маячили двое воинов самого разбойничьего вида.

— Сначала вам придется убить меня! — убежденно заявила Магдалена, интуитивно понимая, что пока никто ничего ей не сделает и поэтому нужно стоять на своем и заставить их согласиться с ее требованиями.

Крепко обняв Зои, она с непоколебимой решимостью смотрела на своих тюремщиков.

Последовало короткое молчание, накалившее, однако, атмосферу в комнате. Магдалена, унаследовавшая характер Плантагенетов, не двигалась с места и, кажется, даже ни разу не моргнула. Сестра Тереза нерешительно коснулась апостольника.

— Ребенку не причинят вреда, — медленно выговорила она.

Магдалена устремила взор на мужчин и ничего не ответила.

— Клянусь, ей ничто не грозит, — повторила монахиня, и на этот раз в грубом голосе послышалось нечто вроде умиротворяющих ноток.

Магдалена задумалась. Предстоящее испытание не позволит ей отвлечься. Нужно быть собранной и спокойной, а с Зои это вряд ли получится. Малышка — ее сила и одновременно слабость, и она не может позволить себе проявить эту слабость перед врагами.

— Клянись на кресте, который висит у тебя на шее, что мой ребенок останется цел и невредим, — тихо произнесла она.

Монахиня сжала распятие.

— Клянусь. В ваше отсутствие девочка будет жива и здорова. Если желаете, я останусь с ней. Мужчины вас проводят.

Магдалена осторожно положила ребенка в колыбель, получше укутала. Зои сонно моргала, по-видимому, вполне довольная такой заботой. Магдалена поцеловала ее в лоб и выпрямилась.

— Так и быть. Оставляю ее на твое попечение.

Как ни странно, их роли переменились, и теперь она была главной и принимала решения, вместо того чтобы следовать чужим приказам. Это придавало ей храбрости.

Она вышла из комнаты, и монахиня бережно прикрыла за ней дверь. Это немного успокоило Магдалену: значит, женщина все-таки заботится о Зои и не хочет напугать ее стуком. Стражники молча встали по бокам Магдалены и повели по бесконечным коридорам, мимо сновавших туда и обратно пажей и челяди. В отличие от них рыцари и солдаты шагали неспешно, но целеустремленно, а монахи шествовали с некоторым достоинством. Никто не обращал особого внимания на женщину и двух стражников: вероятно, подобные сцены не были редкостью в этой крепости, в которой кипела как мирская, так и религиозная жизнь.

У двери, врезанной в стену бастиона, провожающие остановились. Один постучал, и дверь немедленно отворилась. Стоявший на пороге мужчина улыбнулся своей змеиной улыбкой.

— Какое удовольствие видеть вас, кузина! Прошу, заходите!

Шарль поклонился и широко развел руками.

Магдалена привычно ощутила исходившее от него зло, но уже успела к этому привыкнуть и хорошо приготовилась к первой встрече. Однако ничто не могло подготовить ее к настоящему валу коварства и подлости, ударившему прямо в лицо, едва она прошла мимо кузена и уставилась в лица еще четырех мужчин, находившихся в круглой комнате за прямоугольным столом, стоявшим в самом центре. Тонкие лучи света тянулись из окон, пробитых по всем стенам на уровне глаз. Четыре пары одинаково серых глаз уставились на женщину, нерешительно остановившуюся на пороге.

— Добро пожаловать в семью твоей матери, Магдалена, дочь Изольды, — заговорил массивный немолодой человек, восседавший во главе стола. Никто из мужчин не соизволил подняться при ее появлении. — Я Бертран де Борегар, брат твоей матери и старший в роду. Ты будешь обращаться со мной почтительно, как того заслуживает твой дядя и глава семьи.

Значит, он ее дядя. Видимо, так и есть, если судить по его лицу. Нет, он мало похож на нее, и все же что-то безошибочно подсказывало ей, что в их жилах течет одна кровь. Совсем как в тот раз, когда она впервые увидела Шарля д'Ориака. Законы вежливости требовали, чтобы она представилась и склонилась перед дядей.

Магдалена презрела законы вежливости.

— Меня привезли сюда насильно.

— Тебя отобрали у родных без их согласия, так что пришлось вернуть украденное.

Голос звучал резко, но она чувствовала, что повелительный тон привычен для него и что пока он не рассержен ее отказом выполнить требование.

— Я никогда не знала семью моей матери. И не понимаю, почему меня в детстве увезли от нее.

Она держалась очень спокойно, хотя ощущала присутствие Шарля за спиной, так близко, что его дыхание колыхало волоски на затылке. По коже снова поползли мурашки, но она уже знала, чего можно от него ожидать, и на несколько минут выбросила его из головы и сосредоточилась на незнакомом мужчине с мохнатыми седыми бровями и большим острым носом.

— Со временем тебе все объяснят. А пока ты должна знать свое место в семье.

— Я дочь герцога Ланкастерского, — гордо ответила она, вскинув голову. — И ему обязана дочерним почтением.

Она шагнула к торцу стола и оперлась ладонями о прохладную поверхность дубовой столешницы.

В воздухе блеснула кроваво-красная вспышка, словно лучи солнца отразились от чего-то прозрачного, и в следующее мгновение она изумленно уставилась вниз. Между указательным и средним пальцами руки подрагивало лезвие кинжала. Рубиновый глаз змеи зловеще мигал. Невозможно поверить, что острие не пригвоздило ее палец к столу, и все же она не чувствовала боли и не видела крови.

Магдалена медленно подняла возмущенный взгляд на человека, сидевшего на противоположном конце.