Магдалена была вне себя от горя. Теперь взгляд Гая был всегда холоден, и, даже когда он держал ее в своих объятиях, она ощущала его отчуждение. Но продолжала цепляться за надежду, что, пока он с ней, пока прижимает ее к себе, обязательно случится то, что вновь свяжет их, и уже навсегда. Он поймет, что они предназначены друг для друга и навеки связаны узами любви, теми, что крепче любых уз, созданных руками человека, вроде таких, которыми связал ее и Эдмунда Джон Гонт во имя собственных целей.

День выдался жарким. Рано проснувшаяся пчела деловито жужжала под окном. Магдалена подтянула колени к подбородку и прислонилась спиной к оконной амбразуре. У подъемного моста послышался повелительный призыв герольда. Магдалена лениво прислушалась к обмену сигналами, не совсем понимая, что они означают. Она сонно глянула во двор. В последнее время в замок прибывало столько людей, что она только для порядка поинтересовалась, что изображено на штандарте вновь прибывших.

Герольд с эскортом въехали во двор. На трубе развевался сокол де Брессе.

Магдалена медленно подалась вбок, чтобы лучше видеть. От казарм широким шагом шел Гай де Жерве. Магдалена не слышала, что именно он сказал герольду. Но уже через несколько минут Гай отвернулся и направился к башне, исчезнув из поля зрения Магдалены. Герольд и его сопровождение спешились, отдали поводья конюхам. Подбежавшие пажи проводили гостей в отведенные им помещения.

Гай так и не понял, откуда знает, где найти Магдалену, но ноги сами привели его к маленькой комнате. Дверь была приоткрыта, и он увидел Магдалену, сидящую на подоконнике. Голова лежала на поднятых к подбородку коленях. Взгляд устремлен вниз.

— Твой муж приезжает завтра, — сообщил он, ступив в комнату.

Магдалена осторожно повернула голову. Взгляд серых глаз был прям и спокоен.

— Да? Я так и предполагала.

— Теперь тебе придется перебраться из женской половины в хозяйские покои. Ты должна жить вместе с мужем.

— А ты?

— Я переселюсь в дом для гостей, а после турнира вернусь в Англию.

— Ты не можешь уехать. Не можешь уехать и оставить меня здесь.

— Идем со мной. — Он подождал, пока она соскользнет с подоконника, и шагнул к двери. — Идем.

Ошеломленная безразличием его напоминающего маску лица, ощущением того, что он собирается совершить нечто бесповоротно страшное, чего она не сумеет предотвратить, потому что не знает, в чем оно заключается, Магдалена последовала за ним вниз, на залитый солнцем двор. Там кипела обычная жизнь. Всюду царило волнение: челядь суетилась, воины возбужденно перекликались, собаки лаяли, от холма позади замка, где строили ристалище, слышался стук молота, из кухонных труб. поднимался густой дым, аромат жареного мяса, смешанный с запахом солода из ближайшей пивоварни и резкой вонью навоза из конюшен, наполнял воздух. Ничем не примечательный майский день, отмеченный лишь приятным предвкушением праздника и ожиданием пятидесяти рыцарей, обещавших прибыть вместе со своими дамами, коих следовало принять и развлечь в манере, подобающей богатству и могуществу де Брессе.

Гай де Жерве устремился в церковь. Магдалена едва поспевала за ним. Внутри было прохладно и сумрачно. Пьянящее благоухание ладана еще не развеялось после полуденной службы. У гробницы святого Франциска, покровителя церкви де Брессе, горели свечи.

Могила находилась в отгороженной колоннами нише, справа от алтаря, и именно сюда направился Гай, ни слова не говоря своей молчаливой спутнице. Там он зажег еще одну свечу и высоко поднял. Дурное предчувствие овладело Маргаритой.

— Что мы делаем здесь? — шепотом спросила она впервые за целую, как ей казалось, вечность. Язык отказывался ей повиноваться, словно она онемела и теперь, после долгого молчания, дар речи вновь к ней вернулся.

— Ты должна поклясться на мощах святого Франциска, что никогда ни словом, ни деянием не дашь своему мужу, Эдмунду де Брессе, повода сомневаться в своей верности и происхождении своего ребенка.

Магдалена покачала головой:

— Ты требуешь, чтобы я отреклась от тебя… от нашей любви… от всего, что было между нами?

— Именно. Именно этого я и требую. Клянись мощами святого, что никогда не дашь мужу ни малейшего повода заподозрить, будто между нами что-то было.

— А если я откажусь?

Она схватилась за горло, осознав бесплодность своего вопроса. Если он отказался от нее, какой же смысл упорствовать?

— Клянись.

Он схватил ее руку и насильно прижал к холодному мраморному изваянию. Огонек свечи, которую он держал, слабо мерцал в этом полутемном, холодном священном месте. На руку Магдалены упала капля расплавленного воска. Крохотное пятнышко ожога горело, резко контрастируя со смертельным холодом под ее распластанной ладонью.

Магдалена с трудом сглотнула.

— Почему ты это делаешь?

— Клянись. А потом исповедаешься и получишь отпущение грехов.

Он говорил тихо, даже мягко, но Магдалена нисколько не сомневалась, что за всем этим кроется железная решимость.

— На могиле святого Франциска я отрекаюсь от нашей любви.

Она задохнулась, судорожно втянула в себя воздух. Рука на надгробии задрожала, а душа плакала кровавыми слезами, отторгая только что сказанные слова.

— Клянись, что никогда не дашь мужу причины усомниться в отцовстве твоего ребенка или заподозрить, что между нами что-то было.

Голова Магдалены понуро опустилась.

— Клянусь, — выдохнула она едва слышно, но Гай мгновенно отпустил ее руку, которую все еще прижимал к надгробию.

— Ты примиришься с Богом, когда сама захочешь этого, — сказал он все так же тихо и мягко. — Как и я.

Они оставили церковь и вышли на неуместно яркое солнце.

Наутро сьер Эдмунд де Брессе подъехал к замку, чтобы предъявить права на свои владения и жену, которая выехала навстречу вместе с лордом де Жерве, отрядом рыцарей и их оруженосцев, дабы приветствовать вернувшегося господина на равнине перед городскими воротами.

Эдмунд еще за две мили услышал трезвон колоколов со всех четырех башен Брессе: звук разнесся по равнине в ясном утреннем воздухе. Он понял, что его увидели и узнали. Сердце воина глухо заколотилось о ребра. Безумное возбуждение гнало вперед. Как там его жена? Как она встретит его? А их ребенок?

Вопросы, которые он задавал себе снова и снова все последние недели, не давали покоя. Ничего, уже через час он получит все ответы.

Магдалена сидела на своей чалой кобылке. Она впервые после родов ехала верхом, но, окаменевшая, пораженная в сочетании душевной болью, не испытывала обычного наслаждения скачкой. Она была одета в платье из серебряной парчи. Унизанная жемчугом серебряная сетка скрывала волосы. Гаю казалось, что серебро и жемчуг в сочетании с молочной белизной ее кожи придавали ей неземной вид. Даже губы, обычно такие теплые, красные и полные, сейчас стали бледно-розовыми, а в глазах не было обычного веселого блеска. Они превратились в большие серые бездонные озера, полные таинственной грусти.

Гай никогда не видел ее более прекрасной и желанной, никогда так остро не ощущал ту бурю страсти, которая бушевала под этой внешне спокойной поверхностью. Контраст между той жаждой жизни, которую не смогла потушить даже бесконечная печаль и тихая мирная скорбь, воспламенял его куда сильнее, чем казалось возможным. Это было неестественно, неправильно, отдавало колдовством. И если присущая ей невинность когда-нибудь исчезнет, эту волшебную силу будет так легко обратить во зло…

Сам он едва держался. Жил одной минутой. Существовал как во сне, занимаясь обычными делами, терпеливо дожидаясь момента, когда сможет избавиться от пытки ее присутствия и снова забыть тоску в бешеном азарте битвы. В звоне стали, в дымном смраде крови, агонизирующих воплях раненых и умирающих он найдет себя, освободится от сознания вины и вновь утвердится в мрачном образе воина.

Эдмунд увидел женщину, ехавшую через равнину рядом с лордом де Жерве, и, хотя не мог разглядеть ее лица, знал, что это его жена. С торжествующим криком он пришпорил коня и помчался вперед галопом, оставив за спиной свой отряд. Конь остановился как вкопанный, не доскакав нескольких шагов до обоих всадников, и ощерил зубы, когда ездок резко натянул поводья.

— Госпожа, — начал Эдмунд, — я счастлив видеть вас в добром здравии.

— Добро пожаловать, господин мой, — ответила Магдалена. — Я благодарю Господа за ваше благополучное возвращение.

— А ребенок?

— Девочка, крепкая и здоровая. Эдмунд улыбнулся, и в этой улыбке сияли невыразимая любовь и радость. Он оглядел залитую солнцем равнину, вбирая взглядом каждую травинку, каждую глазастую ромашку, к только потом повернулся к Гаю.

— Я многим вам обязан, господин. Эти бесхитростные слова ударили Гая в самое сердце, но он упрямо растянул губы в улыбке.

— Господь в самом деле милосерден, Эдмунд.

Он повелительно поднял руку, и отряд повернул лошадей. Эдмунд ехал между своей женой и лордом де Жерве.

— Как назвали мою дочь при крещении, мадам? — спросил он, поспешно поворачиваясь к Магдалене.

— Зои. Дар жизни. Ее рождение было долгим и трудным.

Судя по его ошеломленному лицу, Эдмунд не знал, как отнестись к ее сообщению. Ее бледные губы улыбались, но глаза по-прежнему оставались печальными.

— Такое часто бывает, господин, при первых родах, но все уже в прошлом.

— Да, — кивнул Эдмунд, улыбаясь в ответ. — Но Зои — не христианское имя миледи.

— Языческое? — удивилась она, слегка подняв брови. — И это смущает вас, господин?

Эдмунд нахмурился. Какие-то нотки в ее голосе тревожили его, и, кроме того, его действительно смущало имя, которое она дала дочери. Филиппа, Элинор, Катарина, Гертруда — вот приличные имена для девочек королевской и благородной крови.

— Второе имя малышки Луиза, — вмешался Гай, — и я уверен, что твоя жена как раз собиралась сказать тебе это.

— Да, господин, — кивнула Магдалена, презирая себя за желание поиздеваться над мужем и одновременно понимая, что все дело в инстинктивном гневе на его попытку оспорить решение, принятое ею и Гаем в отношении их ребенка. — Но Эдмунд ни в чем не виноват. Она никогда не должна забывать об этом. — В замке Брессе устраивается грандиозный турнир в честь вашего возвращения, господин, — заметила она. — Господин де Жерве посчитал это подходящим случаем для такого празднества.