— Почему он хотел убить меня? — прерывисто выдохнула она, бросаясь к Гаю и вся дрожа от пережитого ужаса. Он прижал ее к себе, нагую, трепещущую, шепча нежные слова, пока она не успокоилась. — Не думала, что кто-то услышит мои крики, — выдавила она. — На улице так шумно…

— Я проходил мимо двери, — пояснил он и, угрюмо насупившись, добавил: — Иначе ни за что не услышал бы.

Она снова затряслась, и он вдруг отчетливо ощутил ее наготу: шелковистый изгиб ягодиц под его руками, грудь, вздымавшуюся от неровного дыхания. Гай вынудил себя оторваться от нее, но Магдалена с тихим протестующим стоном крепче прильнула к нему.

— Держи меня. Мне так холодно и страшно. Что он мог поделать? Только снова обнять ее и позволить рукам остаться на прежнем месте.

— Где твои женщины, крошка? — строго спросил он, озирая пустую комнату.

— Я разрешила им посмотреть представление на площади, — пояснила она, устраиваясь поудобнее, ощущая не только как тепло его тела проникает сквозь кожу, но и кое-что еще…

Там, где его руки касались ее, словно загорались огненные цветы, а внизу живота скапливалась приятная тяжесть.

— Какая неосторожность! В таком месте нужно быть крайне осмотрительной. Им нельзя было уходить вдвоем, — высказался он, хотя не так сердито, как намеревался, потому что как раз в этот момент ее отвердевшие соски укололи его грудь и непокорная плоть невольно дрогнула и поднялась. Сверхчеловеческим усилием воли Гай оторвался от нее, отступил и поднял упавшую простыню. — Накинь на себя, и немного согреешься.

Она с видимой неохотой взяла простыню.

— Я бы предпочла, чтобы ты согрел меня в своих объятиях.

Гай беспомощно уставился на нее, бессильный противостоять ее решимости затянуть их обоих в омут опасности и бесчестья.

— Ты совершишь смертный грех, — повторил он, сам слыша, насколько неубедительно звучат его сентенции. Уже не было смысла отрицать силу его желаний. Он даже не был больше уверен, стоит ли пытаться сдерживать эти желания. Но пока Джон Гонт не объявит официально о ее вдовстве, игра, которую она затеяла, будет называться адюльтером. Правда, в подобных играх участвовали едва ли не все придворные, но для него это было почти немыслимым шагом.

— Я люблю тебя, — сказала она, как говорила уже не раз. — И уверена, что и ты меня любишь.

Конечно, он любил, хотя ни словом ей не обмолвился.

Гай, не отвечая, подошел к окну и попытался разглядеть, что происходит на площади. Буйное веселье переросло в настоящую вакханалию. Вино лилось в канавы, в тени извивались сплетенные тела, а многие и не трудились искать даже столь ненадежного укрытия. Из переулка слышался женский визг то ли страха, то ли удовольствия. Похотливые служанки Магдалены наверняка воспользовались случаем. Оставалось надеяться, что исходом этой ночи не послужит чье-то набухшее младенцем чрево.

Магдалена, успевшая завернуться в простыню, подошла, встала рядом и, положив руку ему на рукав, взглянула в лицо, словно пытаясь найти некое подтверждение своим словам, но когда заговорила, в голосе не было и следа обуревавшей ее страсти.

— Почему меня хотят убить?

— Подобная ночь безумного разврата и распутства порождает грабителей, убийц и разбойников, — объяснил он, вовсе не собираясь открывать ей истинную причину покушения. Сегодняшнее нападение не было случайным, но как мог он сказать ей правду?

Магдалена не нашла в его словах ничего необычного, и Гай отвернулся, чтобы поднять с пола монашеское облачение без всяких меток, ничего не говорившее о своем владельце или о том, кто его носил, если это два разных человека, что казалось вполне вероятным.

— Я поставлю стражника у твоей двери, — решил он. — Думаю, женщины еще не скоро вернутся.

— Не оставляй меня одну, — попросила она со страхом. — А вдруг он снова попытается влезть в окно?

Гай нерешительно переминался на месте. Ему вдруг пришло в голову, что его люди к этому времени могли попросту перепиться, а пьяный топот и бессвязные выкрики в коридоре говорили отнюдь не в пользу благонравия остальных обитателей гостиницы.

— Хорошо, я останусь, пока не придут служанки. Ложись в постель.

Несколько мгновений Магдалена нерешительно смотрела на него. Потом повернулась, медленно стащила простыню и закинула одну ногу на тюфяк. Гай затаил дыхание, сознавая, что она открыто соблазняет его, приглашая присоединиться к ней, хотя их нынешнее окружение не слишком способствовало любовным утехам.

— Веди себя прилично, — грубо бросил он, подходя к постели. — Ложись!

Для пущего эффекта он крепко шлепнул ее по округлой попке, и Магдалена, подскочив, поспешно спряталась под простыню.

— Ты все испортил! — упрекнула она.

— Я много раз твердил, что в такие игры не играю.

— Твердил… — Она опустила ресницы и подтянула простыню до самой шеи. — Спокойной вам ночи, господин.

Он немного постоял, глядя на нее и не в силах сдержать легкой улыбки. Похоже, он проиграл, но в любом случае обязан обеспечить ее безопасность.

Гай уселся на подоконник, дожидаясь, пока шум наконец стихнет, а гуляки разойдутся по ближайшим переулкам либо улягутся спать прямо на площади. Имеет ли сьер д'Ориак какое-то отношение к сегодняшнему покушению? И кто он такой? Нужно будет поинтересоваться. Он поручит расследование Оливье, смуглому уроженцу Прованса, ловкому и подвижному, как обезьянка, и столь же умелому в добывании сведений, ибо он обладал способностью проникать в те места, куда простому смертному было нелегко попасть. Оливье был самым ценным лицом в свите де Жерве.


Марджери и Эрин появились только в полночь, растрепанные, раскрасневшиеся, едва ворочавшие языками. При виде лорда де Жерве, сидевшего на подоконнике, в их опухших глазах мелькнули страх и раскаяние.

— Госпожа разрешила нам идти, господин мой, — пролепетала Эрин.

— И разрешила также вернуться в подобном виде? — язвительным шепотом осведомился он. — Пока вы пьянствовали и распутничали на улице, вашей госпоже грозила смертельная опасность. Еще повезло, что я не приказал вас высечь за небрежность и бесстыдство! — Он направился к двери и на ходу бросил: — Мы выезжаем на рассвете. Позаботьтесь, чтобы и вы, и госпожа были готовы отправиться в путь с первыми лучами солнца.

Но на рассвете стало ясно, что собрать вещи и рассеянных по всему городу солдат — дело почти безнадежное. Те, кого удалось отыскать, были совершенно невменяемы, и похоже, что только два человека из всего отряда не страдали от последствий бурного веселья: он и Магдалена. Даже паж вертел головой с чрезвычайной осторожностью и выполнял поручения гораздо медленнее обычного. Гай смирился с необходимостью провести еще день и ночь в этом малоподходящем для ночлега месте, но в конце концов прошло целых три дня, прежде чем им удалось выбраться из Кале. Двоих его людей разъяренные граждане города обвинили в воровстве, и расследование вместе со стараниями уладить дело заняло двое суток. Гай рвал и метал, но терпел, понимая, что не может просто пренебречь жалобами французов, которые и без того были рады любому случаю выказать неповиновение английской короне.

Недовольство Магдалены пребыванием в шумном, дурно пахнущем кабаке немного уменьшилось, когда Гай разрешил ей гулять по городу с вооруженным эскортом из оруженосцев и пажей. Если бы не ночное покушение, Магдалена решила бы, что ее слишком строго охраняют, но теперь приняла заботу Гая с благодарной улыбкой. Силы быстро возвращались к ней во время блужданий по оживленному порту. Девушка наслаждалась незнакомыми видами, сценами и ароматами под теплым сентябрьским солнышком.

Наконец они тронулись в путь. Магдалена вместе со служанками уселась в крытую повозку, мягкие сиденья которой совершенно не защищали от ухабов и рытвин неровной дороги. Солдаты в сверкающих кольчугах внушали страх всем путникам. Герольд трубил в рог при виде каждого возможного препятствия, штандарты цветов Ланкастеров и де Жерве развевались по ветру. Создавалось впечатление, что двинулась в поход целая армия, и местные жители, привыкшие к тому, что в число так называемых воинских доблестей входят грабеж, мародерство и убийство, прятались и дрожали от страха, пока процессия не скрывалась за очередным поворотом дороги.

Они завидели крыши аббатства Сент-Омер, как раз когда колокола зазвонили к вечерне, но едва приблизились к домику привратницы, встроенному в толстые стены, Гай мгновенно почуял неладное. Их должны были заметить издалека, а в таких случаях сестра-гостинница обычно выходила навстречу вновь прибывшим и вела в странноприимный дом. Но железные ворота оставались закрытыми, а вделанная в них решетка — опущенной. Гай велел пажу ударить в колокол, висевший у ворот, и все молча слушали, как звон странно гулким эхом отдавался в древних стенах аббатства, словно оно вдруг опустело.

Послышалось неуверенное шарканье, словно каждый шаг требовал от неизвестного человека невероятных усилий. Решетка поднялась, и они увидели усталое морщинистое лицо. Бесцветные, исполненные скорби глаза под белым монашеским платом и черным капюшоном вопросительно взирали на них.

— Я вряд ли могу чем-то помочь вам, друзья мои, — прохрипела привратница, даже не пытаясь открыть ворота.

— Но почему? — возмутился Гай. — Мы просим ночлега у добрых сестер аббатства. Среди нас есть женщины…

— А в этих стенах поселилась чума, — перебила сестра.

Гай невольно отпрянул, вознося молитву святой Екатерине, своей покровительнице. Со времени жесточайшей пандемии, сорок лет назад опустошившей Европу, бедствие возвращалось с прискорбной регулярностью, поражая равно и богатых, и бедных, и господ, и крестьян, и служителей Божьих.

— Да смилостивится Господь над вами, сестра, и над всеми в этом аббатстве, — произнес он.

Решетка опустилась, и Гай направился к своим людям. Паж смотрел на него широко раскрытыми испуганными глазами.

— Господин, теперь мы умрем? Гай покачал головой: