Подошедший Гай встал рядом с Магдаленой, словно заразившись ее возбуждением и почти детской радостью при виде резко нырявших в волны чаек, соленых, увенчанных белыми барашками волн, и легкого скольжения корпуса по спокойным сине-зеленым водам пролива. Ее отношение к исчезновению мужа сбивало его с толку. Она со спокойной уверенностью заявила, что не верит в гибель Эдмунда и не собирается скорбеть по нему, но в его отсутствие выполнит все обязанности супруги и будущей матери. Гай не знал, как реагировать на это, и в конце концов решил, что в такой уверенности нет ничего плохого. Вероятно, со временем она поймет правду и смирится с неизбежным.

Однако с самого дня турнира ему доставляло немало трудов держаться от нее на расстоянии. Сумей он обращаться с ней, как в прежние времена: снисходительно, покровительственно, как взрослый с ребенком, — все было бы куда легче. Но он не мог. Магдалена де Брессе уже не дитя, и он слишком ясно сознавал это, подпав под очарование ее женственности и повергающего в смятение взгляда прозрачных серых глаз, так часто устремленных на него.

Это раннее утро, свежесть морского воздуха, так разительно отличавшегося от влажной духоты летнего Лондона, казалось, развеяли по ветру паутину сомнений и неверия, окутавшую его разум, в тайных уголках которого таились желания, которые он не смел признать открыто. Гай положил руку на плечо Магдалены, и она, повернув к нему лицо, улыбнулась.

— Ну разве не чудесно, господин мой? Снова дышать свободно!

Она словно прочитала его мысли!

Гай согласно рассмеялся.

— Смотри, это остров Уайт! — Он показал на длинный клочок земли, тонувший в тумане у самого горизонта. — К полудню мы пройдем Нидл-Рокс. Там случается немало крушений.

— Но нам не стоит этого бояться, — заметила Магдалена, не скрывая, однако, тревоги. Как ни увлеклась она новыми впечатлениями, все же в душе твердо верила, что Господь не предназначил людей для путешествий по водам. — Погода прекрасная, и шторма не ожидается.

Гай взглянул на небо, где дымка уже затянула солнце, так что оно, казалось, светило рассеянным светом.

— Действительно прекрасная, — заверил он. — Но в любом случае мы пройдем мимо Нидл-Рокс до заката, так что бояться особенно нечего.

Магдалена доверчиво выслушала Гая и увлекла его в укромный уголок на палубе, где под полосатым балдахином стояла скамья с подушками для пассажиров, вышедших наслаждаться морским воздухом. Сидевший поблизости менестрель меланхолично перебирал струны лютни.

Вынужденное безделье позволяло понежиться в тепле и подремать под мерную качку. Часа через два подали роскошный обед: пирожки с олениной, соленую гусятину, свежий белый хлеб и компот из ягод, недавно собранных в лесу близ Портсмута. Они должны были пробыть в море не более трех дней, поэтому самые большие трудности, которые их ожидали, — это черствый хлеб.

При этой мысли Магдалена довольно улыбнулась и, прикрыв глаза, отхлебнула ипокраса из оловянного кубка. Солнце грело сомкнутые веки, проникая под них мягким розовым свечением. Магдалена сама не помнила, как задремала под тихую мелодию лютни. А проснулась от ледяного дуновения. Лорд де Жерве куда-то исчез. Магдалена, вздрогнув, села:

— Эрин, принеси мой плащ, что-то холодно стало.

Служанка вошла в тесную каюту, где разместились Магдалена и две ее служанки. Окованные железом сундуки, в которых хранились одежда, посуда и постельное белье — часть приданого Магдалены, — подпирали переборки. На полу разостлали соломенные тюфяки для служанок. Магдалене предназначалась узкая деревянная койка, встроенная в переборку под крохотным иллюминатором.

Эрин нашла подбитый мехом плащ и вынесла на палубу. Лорд де Жерве уже стоял у поручня, озабоченно хмуря брови: качка за последний час заметно усилилась. Небо приобрело зловеще-сиреневатый оттенок.

— Кажется, дело неладно, — пробормотала Магдалена, подходя к нему и кутаясь в плащ. — Что там?

— Ничего, — деланно беспечно бросил он. — Смотри, мы проходим Нидл-Рокс.

Магдалена с содроганием повернула голову влево, рассматривая острые как бритва рифы, вздымавшиеся из бурного моря на самом дальнем конце острова Уайт. Сама того не сознавая, она сунула руку в карман плаща и, нащупав четки, принялась их перебирать. При этом ее губы шевелились в молчаливой молитве. У основания рифов кипел бешеный водоворот, напоминавший об аде и проклятии, ожидавших грешников.

Они прошли скалы и миновали естественное убежище, каким служил остров для моряков. А вот открытое море было совсем другим: не сине-зеленым, а серым, и волны здесь были куда выше. Магдалена вдруг вспомнила о пироге с олениной и пожалела, что польстилась на еду.

— Пойду-ка я, пожалуй, в каюту.

Гай рассеянно кивнул, словно едва ее слышал, и действительно почти не обратил внимания на ее уход. Он направился на бак, где стояли капитан и рулевой, не сводившие глаз с большого паруса, натянутого туго, как кожа на барабане. Костяшки пальцев рулевого, лежавших на штурвале, побелели от усилий удержать колесо.

— В чем дело? — спросил Гай. Капитан покачал головой.

— Шквал на подходе, господин. Это единственное объяснение. Я бывал в таких переделках раньше, но хуже нет, когда он к тебе подкрадывается. Всего час назад никаких признаков не было, да и сейчас в воздухе только легкое шевеление.

— Почему мы не повернем назад? — спросил Гай, вполне доверяя предчувствиям моряка, и показал на маячившую невдалеке надежную громаду острова.

— Силы прилива и ветра объединились против нас, господин. Мы не минуем Нидл-Рокс. Ничего не поделаешь: придется плыть как можно дальше в открытое море, потом убрать паруса и выждать в надежде, что нас не бросит на скалы. — Капитан резко повернулся и громовым голосом велел задраить люки. — Вам лучше спуститься вниз, господин, — посоветовал он.

Гай еще немного постоял у поручня, наблюдая, как остальные суда повторяют маневры «Элизабет». Ветер усиливался, принося с собой холод и влагу. Волны бились о корпус корабля, пена больше не разбрызгивалась теплым дождиком, а ложилась ледяной пеленой. Небо потемнело. Стало темно, почти как ночью, хотя не было еще и пяти вечера.

— Господин, вам лучше спуститься вниз! — снова крикнул капитан. Но его голос затерялся во внезапном реве ветра. Море впереди закипело, поднялось крутящимся конусом, который метнулся к беспомощному судну, ставшему игрушкой волн. Перед носом корабля открылась серо-зеленая пропасть, и «Элизабет» провалилась туда, за огромную серую стену воды.

Гигантский вал, обрушившийся на палубу, сбил Гая с ног. Он едва успел схватиться за поручень и вцепился в него со всей силой отчаяния. Ему удалось продержаться до тех пор, пока корабль не выровнялся и вода не сбежала с палубы. Но следующий вал уже накатывался на корабль, и Гай едва успел нырнуть в люк, сообразив, что помощи от него никакой, а вот опасность быть смытым за борт весьма реальна. Сквозь вой ветра и рев волн он услышал ржание и топот перепуганных коней, бивших копытами в деревянные перегородки стойл.

Внизу шум бури был не так слышен, зато царила полная тьма: никто не смел зажигать свечи во время шторма. И крики… мольбы о пощаде, плач и вопли: это матросы и пассажиры взывали к Богу и святым, прося о спасении.

Гай пробрался в свою каюту и бросился на тюфяк, сообразив, что останется цел, если будет меньше двигаться. К счастью, морская болезнь его не мучила, хотя звуки, доносившиеся сквозь тонкие переборки, безошибочно свидетельствовали о страданиях остальных путешественников. Хриплые стоны несчастных оруженосца и пажа, которых выворачивало прямо на пол каюты, казались жалобами грешных душ, пытаемых дьяволами.

Через час, когда шторм продолжал бушевать, а крики стали слабее от усталости и отчаяния, он встал, переступил через продолжавших блевать слуг и, шатаясь, направился к каюте Магдалены.

К этому времени его глаза привыкли к темноте, и он сумел различить скорчившиеся на полу тела, время от времени издававшие неясные звуки. Магдалена молча лежала на тюфяке.

Изнемогая от страха за нее, он подобрался ближе. Но в это время корабль снова провалился вниз, и Гай упал на колени, схватившись за койку Магдалены. И только тут увидел, что она судорожно сжимает ночной горшок, а широко открытые глаза лишены всякого выражения.

Он коснулся ее лица. Кожа показалась ему влажной и холодной на ощупь, но она немного встрепенулась.

— Я истекаю кровью, — прошептала она и с душераздирающим стоном наклонилась над горшком. Худенькое тельце содрогалось в рвотных спазмах.

Сначала он не понял, что она имела в виду. Но потом, прежде чем она вновь упала на тюфяк, увидел на досках темные лужицы и в ужасе повернулся к служанкам. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться: ожидать от них помощи нечего. Они не способны помочь себе, не говоря уж о госпоже.

— Я истекаю кровью, — повторила Магдалена. — И не могу ее остановить.

Он кое-как пробрался к сундукам и принялся лихорадочно открывать один за другим в поисках чего-то такого, что могло бы остановить кровотечение. В третьем по счету сундуке оказались простыни и полотенца. Гай схватил сразу целую охапку, вернулся к Магдалене и осторожно ее поднял, чувствуя липкую влагу под рукой. Потом сдвинул в сторону ее юбки, расстелил под ней сложенную вдвое простыню и сунул между ног свернутое полотенце.

— Я теряю ребенка? — шепотом спросила она, принимая его хлопоты с беспомощностью младенца.

— Наверное, — кивнул он. — Попытайся лежать неподвижно.

Она в отчаянии застонала, и он, придерживая ее голову, поднес горшок поближе. Но в желудке у нее уже ничего не осталось, и Магдалена, так и не получив облегчения, рухнула обратно.

Качка не унималась. Шторм бросал судно из стороны в сторону.

Приступ острой боли пронзил ее живот. На лбу выступили капли пота.

— Я умираю…

— Ничего подобного! — свирепо прошипел Гай, изнемогая от страха. — Сейчас я что-нибудь придумаю, и тебе станет легче.