Джейн Фэйзер - Почти леди

Наполеон так резко дернул за шнур звонка, что, казалось, вырвет его из стены, и не успел звон затихнуть, как явился адъютант.

– Генерал?

– Проводите мадам Живерни к ее экипажу, – отрывисто приказал Бонапарт. Он коротко поклонился своей гостье. – Желаю вам спокойной ночи, мадам, – сказал он, повернулся и удалился в свой кабинет, не дожидаясь ее ответа.

– Генерал, – пробормотала она ему в спину и величественно прошла мимо любопытствующего Жиля, который открыл перед ней дверь. Бонапарт разыграл все достаточно хорошо. Пройдет слух, будто вдова чем-то вызвала его недовольство. Она изобразила смущенную неловкость и на прощальные слова адъютанта ответила едва слышным шепотом.

Он отдал ей честь и вернулся в особняк, чтобы доложить полковнику Монтеню об интересном завершении генеральского вечера.

Козимо еще никогда не проводил вечер в более неудобном положении. Он не отводил глаз от портьер на окне в покоях Бонапарта, каждая мышца в плечах и шее болела. Привычное для него холодное равнодушие исчезло, когда он сидел в ожидании, стараясь не представлять себе, чем занимается Мег. Воображение его разыгралось. Он винил себя за то, что втянул ее в опасную игру. У нее нет опыта, которым обладала другая женщина, и у нее не было тех мотивов для участия в этой войне, какие заставили Эйну участвовать в ней.

Сама Эйна пережила террор, но потеряла семью. Ее мать – австриячка – была одной из ближайших компаньонок Марии Антуанетты. Эйна выжила благодаря своему острому уму, бежав в Англию с глубоким чувством ненависти к революции и всему, что с ней связано.

Мег Барратт выросла в спокойной английской провинции, конечно, она получила хорошее образование, но не имела никакого представления о суровом реальном мире. Она делала то, что делала, не по убеждению, но лишь из преданности ему. Из любви, сказала она.

Он крепче сжал поводья. Его мир не допускает таких эмоций.

Как только дверь открылась, Козимо соскочил с козел и опустил подножку ландо. Он смотрел, как Мег идет по мощеному двору. Шаг ее был тверд, лицо не бледнее обычного, легкая улыбка, которой она одарила адъютанта, помогавшего ей подняться в экипаж, совершенно естественная.

Козимо укрыл колени госпожи ковром и заметил, что руки ее довольно спокойно лежат на коленях.

Мег держалась до тех пор, пока они не свернули за угол и не показался дом. Тут зубы у нее застучали, сердце запрыгало в груди. Она не могла сдвинуться с места, когда Козимо подошел, чтобы открыть для нее дверцу экипажа. Ее тело как будто окаменело. Посмотрев на него, она пробормотала:

– Я чувствую себя такой грязной, что я наделала? – Она замолчала, чувствуя, что, скажи она еще хоть слово, слова польются из нее неудержимым потоком, и их нельзя будет остановить.

Козимо не моргнув откинул ковер, спокойно сказал:

– Мы приехали, мадам. Прекрасная ночь, как всегда. Позвольте помочь? – Он взял ее руку, крепко сжал пальцы. Другой рукой он поддержал ее за локоть и почти вынес из экипажа.

На улице никого не было, но из дома за ними могли наблюдать. Мег обнаружила, что простое пожатие его руки придало ей сил, чтобы самостоятельно дойти до входной двери.

– Немедленно пошлите за Эстеллой, – велел мажордом оказавшемуся рядом слуге. – Мадам плохо себя чувствует... Мадам, если позволите, я помогу вам подняться по лестнице.

– Благодарю вас, Шарль, – проговорила Мег. Она уже почувствовала себя лучше, но сочла, что разыгранную сцену надо довести до естественного конца.

Эстелла прибежала, прыгая через несколько ступенек, со свойственной молодости живостью, размахивая флакончиком с нюхательной солью, которым она принялась водить перед носом госпожи.

– Ах, мадам, вам плохо? – Она взяла руку Мег.

– Нет, уже гораздо лучше, спасибо, Эстелла. – Мег оттолкнула флакон с нюхательной солью, глаза у нее начали слезиться от резкого запаха. – Просто жара подействовала.

Мажордом проводил ее до двери, где, подчиняясь указанию, остался стоять, предоставив госпожу заботам горничной. Выражение лица у него было мрачное. Мег, должно быть, удалось подготовить ловушку. Иначе она не произнесла бы те слова. Но он не испытывал никаких чувств... ни грамма удовлетворения. Ничего похожего на восторг от удачной охоты, который обычно сопровождал такой момент. Ловушка расставлена, остальное – за ним. Но что-то пошло не так. И то, что было не так, было в нем самом.

Он подождал, пока прислуга уснула, и пошел к Мег, и тут ему потребовалось все самообладание, приобретенное во время долгих ожиданий. Полоски света под дверью не было, но он знал, что Мег не спит. Козимо тихо открыл дверь, вошел и так же тихо закрыл дверь за собой. Он сразу увидел, что кровать пуста.

– Мег?

– Да. – Она вышла из-за портьеры, где стояла, глядя на темную улицу и на церковь. – Я никуда не ушла.

– Нет, я так и не подумал. Можно, я зажгу свечу? – Он зажег фитиль, не дожидаясь ее разрешения, и поставил свечу на стол. – У тебя был трудный вечер. – Это было утверждение.

– Я даже не понимала, насколько тяжелый, пока он не закончился, – призналась Мег. Она вздрогнула и плотнее закуталась в пеньюар. – Не думаю, что я создана для такой работы, Козимо.

– Нет, – согласился он. – Я тоже так не думаю. Онподнял ее, отнес в постель и лег рядом, положив ее голову на свою согнутую в локте руку. – Но ты свое задание выполнила, любимая.

Она приподнялась, опираясь на локоть:

– И ты не будешь чувствовать ничего... совсем ничего, когда будешь делать это?

Он ответил ей совершенно честно:

– Я буду думать о бесчисленных жизнях, которые будут спасены, если эта война закончится.

– Я не могу спорить с такой логикой, – сказала Мег, снова опускаясь в изгиб его руки. – Наполеон все подготовит и сообщит мне. Правильно?

– Да, – сказал он. – Бонапарт будет чувствовать себя в безопасности, если сам назначит рандеву.

Козимо лежал на спине, обнимая ее, и чувствовал, как все ее тело слабеет.

– Ты свою роль сыграла, – повторил он.

– От этого я должна чувствовать себя лучше? – Мег снова села, внезапно ее охватил бешеный гнев. – Я заманила человека на смерть, Козимо. Я сделала то, чего ты хотел от меня. А теперь я хочу, чтобы ты оставил меня одну.

– Дверь была открыта все время? – скептически переспросил полковник Монтень.

– Да, полковник, и Клод был на посту в столовой во время первой перемены блюд, – сообщил Жиль.

– И о чем они говорили во время ужина?

– По большей части о военной карьере генерала, как говорит Клод. Это, да еще дискуссия о политической ситуации в Париже.

Монтень побарабанил пальцами по скатерти стола.

– Генерал не проявил особого интереса к вдове? – Он показал на графин с вином, предлагая Жилю налить себе.

– Спасибо, сир. – Жиль наполнил кубок и сел напротив полковника. – Никто ничего такого не заметил, сир. А когда она ушла, он казался недовольным.

– Хм, – нахмурился полковник. – Потому что она ушла, возможно? Или она оскорбила его чем-нибудь еще?

– Не знаю, полковник. Но он едва удерживался от грубости.

Монтень потер подбородок. Что-то тут не сходилось. Женщины никогда не отказывали Бонапарту, но, может быть, вдова Живерни – исключение, могла она не поддаться власти и обаянию генерала? Если так, то почему она приняла его первое приглашение?

– Тебе мадам Живерни кого-нибудь напоминает, Жиль? – вдруг спросил он.

Адъютант покачал головой:

– Нет, не думаю, полковник. А должна? Полковник нахмурился еще больше:

– Бонапарт сказал, что она ему кого-то напоминает, это и привлекло его внимание к ней. Я не вижу сходства ни с одной женщиной, которую я встречал раньше, но ты с ним дольше, чем я.

Жиль снова покачал головой:

– Нет, не припоминаю. Но генерал ведет подробный дневник. Может быть, там что-нибудь есть?

– Возможно. – Монтень поднял свой бокал. – Однако мне не хотелось бы, чтобы генерал застал меня за чтением его дневников. – Он выпил вино и снова потянулся за графином.

– Вы в чем-то подозреваете мадам Живерни? – с любопытством спросил Жиль.

Полковник пожал плечами:

– Просто ощущение, Жиль. Ничего, что я мог бы доказать. Спокойной ночи, Жиль.

Его собеседник не удивился тому, что его так внезапно отсылают. Полковник не славился хорошими манерами. Адъютант осушил свой бокал и встал.

– Спокойной ночи, сир.

Монтень не торопясь прошел по коридору к генеральским апартаментам. Дверь в гостиную была открыта, и камердинер генерала приводил комнату в порядок. Полковник остановился в дверях.

– Генерал Бонапарт уже лег, Клод?

– Нет, сир. Он уехал верхом полчаса назад.

– Уехал верхом? Но уже за полночь.

– Да, сир. Он сказал, что ему нужно подвигаться.

– Кто его сопровождает?

– Думаю, один из дежурных офицеров, полковник.

– Понятно. – Монтень задумался. – Я хочу просмотреть дневник генерала на завтра. – Он прошел через гостиную и вошел в кабинет, как всегда, ярко освещенный. Генерал мог приняться за работу в самое неожиданное время, поэтому свечи горели всю ночь.

Монтень оставил дверь слегка приоткрытой и подошел к полкам за письменным столом, на которых хранились переплетенные в кожу дневники генерала, которые он легко мог доставать. На корешке каждого тома был указан год, и полковник неуверенно поднял руку. Он поступил в личный штат генерала весной прошлого года. Он не встречал женщину, похожую на мадам Живерни. Жиль тоже не может вспомнить такую женщину, а он поступил в штат генерала на шесть месяцев раньше, чем полковник.

Он открыл дневник за январь 1796 года, в этом году генерал женился на Жозефине Богарне. Монтень мрачно улыбнулся. Бонапарт обожал свою жену, но был так занят военными сражениями, что редко видел ее. Следовательно, ему были нужны временные связи. Монтень пролистал записи за месяцы, прошедшие сразу после того как генерал был назначен командовать Итальянской армией. Здесь были методичные отчеты о различных сражениях в итальянской кампании, перемежающиеся с оценками генералом своих собственных решений, и случайные описания светских событий. И тут его взгляд упал на запись в конце страницы: