Машина в это время ехала мимо, и я застыла, умоляя, чтобы она уже скорее проехала. Пожалуйста, не будь добрым самаритянином, который захочет проверить, в порядке ли я. Водитель им и не оказался. Я дождалась, пока машина завернет за угол, выдохнула, встала, взяла велосипед, поправила сумку и снова села в седло. Через несколько попыток я уже могла удерживать равновесие, а случайное переключение какого-то из рычажков волшебным образом сделало педали легче. Я доехала до конца улицы. У знака «стоп» я повернула налево на Пламкрест, а потом выехала из квартала и осторожно поплелась по узкой обочине.

Мимо проносились машины, усталость заполняла легкие, и мне казалось, будто на меня все смотрят, словно я забыла надеть штаны. Я крепче сжала руль, мои плечи – стальной канат напряжения. Я ехала к магазину, что был рядом с аптекой, и боялась, вдруг окажется, что его тут уже нет. Да и как бы я узнала, что он закрылся? Или переехал? Или сгорел дотла? Сердце билось все сильнее, пока я не повернула и не заметила знакомую вывеску с красным курсивом.

Выдохнув, я направила велосипед ко входу в магазин и аккуратно слезла с сиденья. Пах и бедра взмокли от короткой поездки, ноги затряслись. Я это сделала. Я вышла из дома днем. И я на бензоколонке. Я закрыла глаза и вдохнула крепкий, ядовитый запах.

Но что теперь? Я смотрела на стеклянную дверь, где геральды-колокольчики возвещали об уходе мужчины в зеленой кепке и фланелевой рубашке. Он смотрел на меня, я отвернулась. Когда он ушел, я поставила велосипед в стойку у двери и вошла внутрь. Слонялась туда-сюда между прилавков, пока не заметила красную пластиковую канистру и не отнесла ее на кассу, поставида ее перед женщиной с жутким прикусом и очками в оправе «кошачий глаз». Она на меня не обратила внимания, просто схватила канистру за ручку и отсканировала штрих-код.

– Вы хотите ее наполнить?

Ее голос ввел меня в ступор. И, как я и боялась, я паниковала – я не знала, куда смотреть и что делать с руками. Я услышала голос матери в голове. Просто улыбайся. Почему тебе надо быть такой, черт подери, серьезной все время? И я так и сделала. Я натянула на лицо широченную улыбку, обнажая зубы женщине, что все еще ждала моего ответа.

Она наградила меня взглядом, который, уверена, она приберегла для идиотов, мое лицо запылало.

– Вы хотите, чтобы я взяла с вас денег за то, что наполню бензином эту канистру? – медленно говорила она. – Или вы просто покупаете канистру?

– А. Да. И бензин тоже. – Я перестала улыбаться.

Она кивнула и нажала несколько кнопок на кассовом аппарате.

– Двадцать один семьдесят три, – подсчитала она.

Я полезла в сумочку и извлекла двадцатидолларовую купюру, которая еще со школы там валялась – мне почти десять лет ни к чему были наличные. Но этого было недостаточно. Я кинула ее обратно и взялась за дебетовую карту, пытаясь не думать о том, как уменьшится сумма на ней. Я протянула карту, и, даже если кассирша заметила перчатки или ей кажется странным носить их, она ничего не сказала. Просто провела картой по терминалу и отдала ее мне. Я быстро развернулась, опустила голову и почти ушла.

– Ваша канистра! – гаркнула она мне вслед.

А, точно. Я взяла канистру через ткань перчатки и пошла к колонкам.

«Я это сделала, – подумала я. – Я вышла из дома. Даже с кем-то поговорила. И теперь я получу бензин. Как обычный человек».

Но ровно в тот момент, когда я уже было расслабилась и поздравила себя со всеми этими достижениями, я услышала свое имя:

– Джубили?

Все мое тело снова резко сжалось. Но это звучало будто бы издалека, и я решила, что мне показалось. Может, усталость от велосипеда, да и весь день в целом, затуманили мой разум.

– Джубили?

На этот раз я услышала голос так же четко, как колокольчики на двери магазинчика, но осталась неподвижной, надеясь, что стану невидимой или зовущий меня человек решит, что он обознался, принял меня за кого-то другого.

– Джубили! – На этот раз это уже утверждение, констатация факта.

Я медленно повернула голову на голос, внутри будто куча болтов, которые закручивают слишком сильно.

Мой взгляд был прикован ко рту, произнесшему мое имя. И этот рот я узнаю где угодно. В школе я так часто на него засматривалась, что думала, уж не лесбиянка ли я в глубине души. Но в конце концов я поняла, что это не моя вина. Она знала, как привлечь к нему внимание. Постоянно облизывала губы, будто бы все время искала крошку чего-то в уголке рта и не могла до нее дотянуться. Я часами торчала у зеркала, пытаясь облизываться так же, но почему-то всегда была похожа на верблюда, которому язык велик.

И теперь ее губы сложились в широкую улыбку, такую широкую, что я даже испугалась, что они треснут, но их крепко держал толстый слой глянцевого блеска.

Волосы ее, которые раньше спадали блестящей волной до лопаток, теперь чуть завивались у подбородка, но в целом она ничуть не изменилась.

Мэдисон Х. В нашем классе было три Мэдисон, так что мы их различали по первой букве фамилии, но только имя Мэдисон Х. что-то значило.

Она кивнула, и я поняла, что произнесла ее имя вслух.

– Джубили Дженкинс, – произнесла она, так и не перестав улыбаться. Теперь она на расстоянии вытянутой руки, и я инстинктивно сжала пистолет колонки крепче.

Я увидела, как она меня осматривает: черные тренировочные штаны, перчатки, канистра, которую я прижимаю к боку будто бы громоздкую сумку, – и мне снова шестнадцать, и я отчаянно хочу быть хоть чуть похожей на нее.

– Я слышала, что ты… эммм… переехала. – Глаза ее спустились вниз и влево.

Интересно, какие были слухи на самом деле. Что я умерла, уехала с бродячим цирком, вступила в сверхсекретную правительственную исследовательскую программу? Когда мы переехали в Джерси и я поступила в школу в Линкольне, единственной радостью было то, что я могу начать все сначала – быть кем-то новым. Кроме руководства школы и медсестры, с которыми мы встретились еще до начала учебного года, мне никому не нужно было говорить о моем состоянии. Я и не говорила. И, насколько я могла судить, учителя сохранили мой секрет. Но и это не остановило взгляды, шепотки и слухи в школьных коридорах и на уроках.

– Нет, – выдавила я из себя. Голос слабый, неуверенный, и он смущает меня не меньше моего внешнего вида.

Она уставилась на меня, будто бы ждала продолжения, объяснения того, чем я занималась последние девять лет, и та же паника, что и у кассы, снова подкралась ко мне. Куда смотреть? Что надо делать, если все молчат? Что, если я засмеюсь чему-то вовсе не смешному?

– А я вот в разводе. – Она хихикнула, будто бы только что рассказала банальный анекдот. – Пытаюсь вернуться на рынок свиданий, но с тремя детьми это не так просто.

Глаза полезли на лоб сами собой, хоть я и пыталась сдержаться. Идеальная, красивая, популярная Мэдисон Х., которую все считали будущей телезвездой, ну или что она хотя бы выйдет за него замуж, стала разведенкой с тремя детьми?!

Смотри-ка, все стало на свои места, слышу я в голове голос матери. Я не думала, что я настолько ехидная, чтобы радоваться чужим падениям, даже если это происходит с Мэдисон Х.

– Мне жаль. По поводу твоего, кгхм… – Я надеялась, что голос обретет былую громкость, станет увереннее, нормальнее. – Развода. – Нет, не стал.

Она замахала на меня рукой.

– Ой, да все в порядке. Все эти школьные любови не могут длиться вечно. Надо было слушать Нану, когда она предупреждала.

Школьные любови?!

– То есть… Ты хочешь сказать… Ты была замужем за… – Я пыталась найти язык во рту и заставить его произнести имя, но у меня не было слов в самом прямом смысле слова. Я не могла говорить. Во всяком случае произнести его имя.

– За Донованом, ага.

Она произносла это так легко, так обыкновенно, будто бы говорила о чем-то неважном, вроде того, что у нее на завтрак были мюсли.

Я попыталась повторить имя, вдруг и у меня так же легко получится. Вдруг оно просто соскользнет с языка.

Нет, этого не происходит.

– Ты не знала? – Она наклонила голову. – Тебя нет на Фейсбуке?

Я замотала головой, надеясь, что я оставляю лучшее впечатление, чем моя страничка в соцсети. Я была там зарегистрирована аж целых три недели, и за это время ко мне в друзья добавился единственный мужчина, информация в профиле у которого была не на английском. Может, это был русский, я не уверена – не сильна в славянских языках. Короче, я удалила страничку.

– Ну, что же. – Она так и бегала по мне взглядом, на перчатках он задержался на секунду дольше, так, что я опять начала переживать из-за своей внешности. – А ты куда собралась?

Я прокашлялась, пока разум лихорадочно подбирал ответ.

– У меня бензин закончился. И мне еще понадобилось. – Боже, какая тупость. Конечно, он мне нужен, раз он кончился. – А вообще… я… работу ищу.

– Иди ты! – Она взмахнула рукой так, будто сейчас ткнет мне в руку своим пальцем с красным лаком, но в последнюю минуту остановилась. Я все равно отшатнулась. Неловко вышло.

– Прости! – сказала она. – Просто у нас в библиотеке ушел ассистент, и я подумала, вдруг тебе такое интересно.

В библиотеке?! Мэдисон Х. – библиотекарша? Яркое воспоминание всплыло у меня в мозгу – Мэдисон Х. в первый год жалуется, что «Гекльберри Финн» – очень сложная книга, что они пишут на каком-то своем английском.

– То есть ты работаешь… в библиотеке?

– Боже, конечно нет. Я работаю с недвижимостью, ну, то есть я только что получила лицензию риелтора. Но пока я помогаю в библиотеке. Донован думал, что для меня это будет полезно, раз уж он следующий в очереди на пост президента банка, когда его отец уйдет на пенсию. Но сейчас это все неважно, – она опять хихикнула, – все хорошо. Это ценный опыт.

Я кивнула, имя «Донован» все еще что-то во мне затрагивало, вызывая вибрации по всему телу. И вот, когда я уже почти забыла об этом имени, вуаля – появляется Мэдисон Х.