Колин Оукли - Почти касаясь

– Джубили! – В ее глазах был виден ужас. Я подняла руку ко рту, надеясь, что краснота уже пропала. – Что случилось?

– Долгая история. – Я села в свое кресло.

Она перекинула ребенка на другое бедро и многозначительно посмотрела на меня. Я вздохнула и обернулась проверить, не вышли ли Мэри-Энн и Луиза из задней комнаты. А потом я в двух словах описала ей события выходных, заканчивая рассказ описанием визита доктора.

Она слушала меня с разинутым ртом.

– Боже, я тебя оставила всего на два дня, и ты чуть не убилась.

– Ты чересчур драматизируешь.

– Ладно, ты записалась на прием?

– К кому?

– К аллергологу. Чтобы получить тот браслет. И эпипены. Ты должна носить их с собой! У моего племянника аллергия на арахисовое масло, и он без них из дома не выходит.

– Мне не нужен эпипен. И браслет. Не думаю, что я буду всем встречным и поперечным делать искусственное дыхание. – Я повторила мысль, которая пришла мне в голову ночью.

– Хорошо, но что, если опять возникнет чрезвычайная ситуация?

– Какая, например?

С минуту она думала, потом посмотрела на своего ребенка.

– Что, если ребенок напускает на тебя слюней?

– У меня будет сыпь. – Я пыталась сделать вид, что ничего страшного не произойдет. Но меня затрясло от сомнений, я вспомнила о той девочке, что умерла от капли молока, попавшей на кожу. А потом желудок начал покалывать, а живот чесаться, будто бы я вызвала сыпь, просто упомянув ее в беседе. Мозг – забавная и мощная штука. Я почесалась сквозь ткань кофты. – Ну и я буду держаться подальше от того ребенка.

– А если он тебя укусит?

Глаза поползли на лоб:

– Зачем ребенку меня кусать?

Мэдисон пожала плечами:

– А зачем дети что-то делают? Ханна тут недавно нашла банку меда и размазала все, что в ней было, по лицу и волосам Молли, пока я была в ванной. Выглядело так, будто бы у нее маска из спа-салона. Знаешь, как тяжело было все это отмыть?

Я пыталась понять, нужно ли и дальше ей подыгрывать.

– Не думаю, что ребенок решит меня кусать.

– Слушай, я никуда тебя не возьму, пока у тебя не будет эпипена, ясно?

Я запуталась.

– А куда собиралась?

– Навстречу приключениям. – У нее на лице заиграла самоуверенная улыбка. Впрочем, я не была уверена, что у нее еще какие-то есть. Думаю, что Мэдисон Х. удивительно уверенной выбралась уже из утробы матери. – Я за тем сюда и пришла. Сказать, что я буду твоим официальным гидом в мире всего того, что ты пропустила за последние девять лет.

И теперь я уставилась на нее в открытую, у меня рот открылся от удивления.

– Ты шутишь.

– Не-а.

– Это нелепо.

– Вовсе нет. Будет весело. – Она опять передвинула ребенка.

– А если я не хочу?

– Ой, все. – В деланой обиде она выпятила нижнюю губу. – А вот и да. Хочешь. Дай мне хотя бы один вечер. Если ты ужасно проведешь время, я больше никогда не буду этого делать. Слово скаута.

– Ты разве была герлскаутом? – Я опять почесала живот. Наверное, меня какие-то жуки покусали или что-то типа того.

– Нет. А как это связано?

Я усмехнулась и покачала головой. И сменила тему.

– Слушай, а в этом месяце было собрание членов правления библиотекой?

Она вскрикнула:

– Ха! – Ребенок подпрыгнул у нее на руках и встревожился. – Нет, – добавила она уже спокойнее. – Мы собираемся раз в год. А что?

– Какие-то проблемы с финансированием. Город хочет его урезать.

– Ничего нового.

– О. Может, вы можете с этим что-то сделать?

– Не совсем. Наше правление – фарс. Мы чаще всего собираемся посплетничать да отведать ромовой бабы, которую готовит Энид. У нас никакой реальной власти. Не такой, которую можно было бы противопоставить городскому совету.

– Эх. – Сердце под блузкой рвалось наружу. Кто-то должен сделать хоть что-то. Я не могу потерять эту работу. И не потеряю. Мне нужны эти деньги.

– Так ты пойдешь? – Опять ребенок отправляется на другое бедро.

Напоследок я сурово посмотрела на нее, а потом подняла руки в жесте поражения.

– Почему бы и нет.

И за этой фразой я спрятала главный вопрос: почему? Почему Мэдисон Х., самая популярная девочка в школе, вдруг захотела быть моей подругой? Разве больше ей нечем заняться? Почему ей вообще не все равно?

Но позже, расставляя в витрине книги о коренных американцах, готовя все к Дню Благодарения, я ругалась на себя за такие детские мысли. Я больше не в школе. Мы выросли. Она проявила доброту. Я должна перестать закидывать ее вопросами и просто принять это. Ну и, надо признать, кажется, это приятно, когда у тебя есть друг.

Я поставила последнюю книгу – «Говорит черный лось» – в конец ряда и не задумываясь опять почесала живот. Теперь его немного жжет, и мне интересно, чешусь ли я из-за фантомной сыпи. Я задрала блузку, чтобы проверить, и вскрикнула, когда увидела свою кожу: крупные волдыри и красная сыпь горящей дорожкой вели от живота к бедрам. Но я не понимала, откуда вдруг сыпь на животе? Никто его не трогал. Глубокий вдох. Может, это просто обычная сыпь. От чего-то еще. От стирального порошка – бывает же такое? Но его я не меняла уже давно. И я много раз видела у себя такую реакцию, чтобы точно знать, откуда она.

Что меня пугало на самом деле – так это то, что я понятия не имела, что ее вызвало именно там.

Эрик

Семь голосовых сообщений. Сто сорок два письма на электронной почте. Двадцать три смски (ни одной от Элли). И со всем этим дерьмом я разбирался в половине шестого вечера в среду, пока на плите кипела кастрюля с пастой.

Малоизвестный факт: если кому-то показалось, что ваш ребенок пытался покончить с собой, ему не дадут вернуться к занятиям в школе, пока специалист не подтвердит, что он больше не хочет навредить себе или окружающим. И у этого специалиста может не быть окна для приема аж до четверга. И раз ему все время надо быть под надзором, а вы не успели найти няню на такой короткий срок, теперь мы имеем то, что имеем.

Но не Айжа был виноват в том, что на меня столько всего свалилось. Вместо того чтобы работать всю неделю, как я сказал своему начальнику, все три дня я провел с книжкой. Все утро понедельника и бóльшую часть дня я посвятил перечитыванию «Девственниц-самоубийц». Такое чувство, будто кто-то включил свет, и я знал, что это Джубили нажала на кнопку выключателя. Смысл предложений вдруг начал до меня доходить, словно их специально для меня написали.

Например:

В тот момент мистера Лисбона посетило ощущение, что он и не знал, кто она такая, что дети – это всего лишь незнакомцы, с которыми он согласился жить вместе.

И я задумался, гений ли этот Джеффри Евгенидис. Или, может, он просто отец. После новостей от Стефани я несколько раз звонил Элли, хотел поговорить об ее отстранении, но она не взяла трубку. Я уже было отправил ей сообщение на эту тему, но побоялся, что еще больше ее оттолкну. Вместо этого я отправил ей одну их своих любимых реплик из книги. Это ответ Сесилии на вопрос доктора о том, почему она пыталась покончить с собой, ведь она была еще так мала и не знала, как жестока может быть жизнь:

– Очевидно, доктор, вы никогда не были тринадцатилетней девочкой.

К этому я приписал: «Ха! В точку, да? Люблю тебя, папа».

И теперь я где-то посередине «Под стеклянным колпаком». В своем дневнике Элли написала, что хотела бы работать редактором журнала в Нью-Йорке, что меня сильно удивило. Я даже не знал, что ей нравится писать. Или читать журналы. Но больше всего меня беспокоило то, что она написала, что «очень понимает» Эстер, главную героиню, у которой очевидно что-то вроде маниакальной депрессии.

Пролистывая электронную почту, я поймал себя на мысли, что думаю о Джубили. Что бы она сказала о книге. Об Эстер. Об Элли.

– Вода убегает. – Я поднял взгляд и увидел Айжу, стоящего в дверях. А потом посмотрел на плиту.

– Черт! – подпрыгнул и схватился за ручку кастрюли, чтобы сдвинуть ее с огня, не подумав. Шок от жара в ладони смешался с природной неуклюжестью, и вот уже вся кастрюля летела на пол, водопад из пасты и кипятка бежал по линолеуму. Каким-то чудом меня не забрызгало, но моя обувь уже пропиталась горячей водой, и ноги начало жечь.

– Ты в порядке? – спросил я через плечо.

Айжа просто стоял на месте, скрестив руки.

– Пасте конец.

Киваю.

– Ага. – Я перепрыгнул на сухое место, чтобы снять промокшие носки и ботинки. – Пиццу хочешь?

– Острых сосисок хочу.

Их никто не доставляет, и я чуть было не сказал это, но мы весь день просидели дома, и я думаю, что было бы неплохо выбраться.

– Отлично. Дай мне прибраться, и поедем.

Когда мы через двадцать минут съехали с дороги, мне надо было повернуть налево, но я поехал направо. Мне хотелось увидеть ее. Джубили. Это просто визит вежливости. Проверить ее. Убедиться, что она в порядке.

Я набросился на хот-дог по пути, и когда мы встали на парковке, я посмотрелся в зеркало заднего вида, проверить, не застряло ли у меня чего в зубах.

– Что мы тут делаем? – кусая хот-дог, спросил Айжа.

Я повернулся к нему:

– Мне нужно продлить мои книги.

– У тебя с собой нет книг.

Черт. Он был прав.

– Думаю, они могут как-то это сделать через компьютер.

Он достал картошку фри из пакета, стоящего у него на коленях.

– Можно я останусь в машине?

Я сомневался. После всего случившегося я не хотел оставлять его одного, но это парковка библиотеки, и если что, думаю, я увидел бы его через витрину.

– Думаю, да. Но просто ешь. Без всякого телекинеза или разрушения и прочей чепухи, хорошо?

Он кивнул, и я думаю, сколько других людей давали такие указания своим детям, прежде чем оставляли их одних на пять минут. Я отвел взгляд от Айжи и направил его прямо на библиотеку, через лобовое стекло машины. Из моего обзорного пункта на парковке я прекрасно видел все, что происходило внутри здания. И Джубили. Она стояла за стойкой выдачи книг, на ее лицо падала тень от непослушных прядей волос. Не знаю, что меня в ней так притягивало. Она красива, да, но тут что-то большее. Она отличается от других, она одновременно настороже и абсолютно беззащитна. Она – кубик Рубика, который я жаждал привести к раскладке, которую смогу разгадать. Или, может, я просто жаждал понять, почему я постоянно о ней думаю. Я не знал. Я никогда не встречал никого, похожего на нее. И никогда не умел собирать кубик Рубика. В животе заурчало. Я отпил воды, которую заказал вместе с едой, чтобы немного его успокоить. Не надо было есть так быстро.