– Я в порядке, – ответила Джубили, и я не мог точно сказать, показалось мне или нет, что она на меня посмотрела. – Когда я смогу пойти домой?

– Ну что же, сердце работает прекрасно, но вот этот хрип мне не нравится. Еще неизвестно, позади ли кризис. Анафилактический шок может повториться на протяжении семидесяти двух часов после первого приступа, а у тебя он был очень сильный. Если верить отчету «скорой», когда они до тебя добрались, ты уже была без сознания.

Она чуть кивнула.

– Я хочу сказать, что, если есть кому за тобой присмотреть, я бы, может, и отпустил тебя.

Врач уставился на меня, будто бы только что заметил, что я тут стою.

– Вы – член семьи?

Я уже было покачал головой, когда она вдруг сказала:

– Да.

В ее глазах было такое отчаяние, что я тут же изменил движение головы и закивал:

– Я… Я ее двоюродный брат?

Она затрясла головой так же, как и я.

– Да-да. Он может за мной приглядеть.

– Эх-х-х, ладно, – сказал доктор, подходя к Джубили поближе. – Слушай, кто твой аллерголог? Я проверил с сестрой доктора МакКафферти, и у него нет твоей карты.

Она помотала головой.

– Кто-то другой?

Еще раз помотала.

– Джубили! Тебе нужно с кем-то работать. Борьба с аллергией так шагнула вперед за последние годы. Может, ты можешь как-то взять это под контроль. Где ты берешь рецепты на свои эпипены? Только не говори, что покупаешь их в интернете.

– Я не… У моих эпипенов истек срок годности.

Врач отреагировал так бурно, что я думал, он из кожи выпрыгнет.

– У тебя нет эпи?! Боги! Лучше бы ты сказала, что покупаешь их в Сети.

Она не ответила.

Врач пристально посмотрел на нее, потом на часы.

– Джубили, в самый-самый последний раз говорю, что тебе нужны эпипены и браслет. Я серьезно. Я не хочу с тобой в следующий раз тут встретиться. – Он выдержал театральную паузу. – Я не думаю, что второй раз тебе так повезет.

И это сработало. Для меня, по крайней мере.

И вот он ушел, а я остался, смотрел на Джубили, такое чувство, что между нами был не воздух, а бетон. Так много вопросов вертится у меня в голове, но я понимал, что ответы на них меня не касаются, так что я ждал, надеясь, что она первая заговорит. Она этого не делала. Единственный звук, который я слышал, – перестук моего сердца, оно колотилось с тем звуком, с каким пес бил хвостом по полу, встречая хозяина. Интересно, чего это оно так. Интересно, слышала ли она его тоже.

– Ну что же, сестренка. – Я улыбнулся, пытаясь сгладить неловкость. – Можно подвезти тебя домой?


Когда я вернулся в палату Айжи, перед дверью увидел женщину. Одета она была в черные брюки, серую блузку, кеды – словом, в то, во что одеты почти все посетители больницы, но у нее на шее болтается бейдж, а в руках портфель. В общем, я ее не узнал, а потому решил, что она ошиблась палатой.

– Извините. – Я протиснулся мимо нее и потянулся к дверной ручке.

– Мистер Киган?

Я остановился.

– Да.

– Латойя Халлидэй, медицинский соцработник. – Она протянула мне руку.

А, точно, сестра же об этом говорила.

– Проходите. – Я легко пожал ей руку и снова потянулся к ручке. – Посмотрим, не спит ли он.

– Нет-нет, я хотела поговорить с вами. Наедине. С Айжей я уже поговорила.

Я сделал шаг назад.

– Да? Я хотел сказать, а разве это законно, без меня?

– Стандартная процедура. – Она слово в слово повторила реплику медсестры.

Я прищурился.

– Стандартная процедура для чего? Вы приходите к каждому ребенку, которого привозят на «скорой»?

– Нет. – Она перевела взгляд на дверь, а потом вернулась ко мне. – Только когда это необходимо.

– Необходимо кому? – Такое чувство, будто я что-то упускал, будто бы я не понимал, почему мне будут задавать какие-то вопросы, но меня застигли врасплох, и ничего не приходило на ум.

– Почему бы нам не присесть, мистер Киган? – кивнула она в сторону лавочки в коридоре.

У меня не было выбора, так что я пошел за ней, как щенок на поводке. Когда мы сели, она посмотрела прямо мне в глаза, и я услышал сталь в ее голосе:

– Мы боимся, что Айжа упал не случайно.

Она попыталась поймать мой взгляд, и тут я понял, к чему она клонит.

– Нет-нет-нет. Он не пытался покончить с собой. – Я замолк. Я не знал, как объяснить то, что он делал.

Она сжала губы, и все лицо ее выразило озабоченность.

– Я понимаю, что это нелегко, но если бы вы просто ответили на несколько вопросов… – Она оглянулась, будто ждала, что кто-то вот-вот подойдет к нам. – А миссис Киган? Мама Айжи к этому как-то причастна?

– Нет. Его родители умерли несколько лет назад, и я его усыновил. Я… Я в разводе.

Хотя сейчас развод – явление нередкое, я терпеть не могу говорить эту фразу вслух. Это как объявлять о том, что потерпел поражение. Что ты неудачник.

– Подождите, это же все есть в истории болезни. Вы же с ней ознакомились?

– В Нью-Джерси? На него ничего не было.

– А, точно. Мы сюда только переехали.

Она быстро кивнула и вернулась к теме:

– Вы не замечали у него признаков депрессии? Может, он себя странно вел в последнее время?

Я потер щеку, недостаток сна прошлой ночью начал на мне сказываться.

– Это как?

– Он проводит слишком много времени в своей комнате или лежа в кровати, не общается с друзьями, отстраняется от вас, идеализирует то, что может ему навредить, например оружие, взрывчатку…

Я чуть не засмеялся в голос и сразу закашлял, пытаясь это скрыть. К счастью, у меня зазвонил телефон, и я вытащил его из кармана. Это была Стефани. Моя бывшая жена звонит редко, но сейчас ей придется подождать. Я выключаю звук.

– Ничего необычного не было. Понимаете, мне кажется, что все это – огромное недоразумение.

– А я боюсь, что вы не понимаете, насколько серьезно то, через что проходит ваш сын. – Ее голос почти срывался. – В его семье были случаи психических заболеваний?

– Нет, – жестко ответил я. А потом задумылся. Правда в том, что я ничего не знал о родителях, бабушках и дедушках Динеша и Кэти, кроме тех мелочей, что они сами мне рассказывали.

– Проблемы в школе? Может, над ним там издевались?

Я засомневался, вспомнив о трехдневном отстранении и Джаггере, об этой громадине.

– Небольшое недоразумение. Всего раз.

Телефон завибрировал в моей руке. Опять Стефани.

– Извините, мне надо… я быстро. – Я провел пальцем по экрану и поднес телефон к уху.

– Стефани, прости, я сейчас занят…

– Элли.

Я встал, а сердце будто падало. Я посмотрел на соцработника и поднял палец:

– Не могли бы вы дать мне минуту. Простите. – Я ушел дальше по коридору, не дожидаясь ответа. – Что случилось? Она в порядке?

– С ней все хорошо. Но я подумала, что тебе стоит об этом знать. Ее… ее отстранили.

– От школы?

– Ну, конечно, от школы, Эрик, от чего еще?

Я не обратил внимания на ее сарказм.

– За что?

Секундная пауза.

– Ее поймали курящей на территории школы.

– Сигареты? – прошипел я, смотря на Латойю. Она не сводила с меня глаз. Я повернулся к ней спиной.

– Не совсем.

– Травка?!

– Да.

– Боже, Стефани!

– Успокойся, Эрик! Это просто небольшой косячок. Это же не героин.

– Пока что нет.

– Ой, вот только давай без этой хрени о стартовых наркотиках. Мы сами курили травку. Так все подростки делают.

Я поверить не мог, что она так беспечно к этому относится.

– Но не в четырнадцать же лет!

– Не в четырнадцать. Нам было семнадцать. Невелика разница. Слушай, я понимаю, что это плохо, я с ней об этом поговорила, но давай не будет сходить из-за этого с ума.

– Мне кажется, не понимаешь. Дай ей трубку.

– Нет. Она не хочет с тобой говорить. Даже если бы и хотела, ее тут нет.

Я сжал челюсти и прорычал так, чтобы Латойя меня не слышала:

– Ее отстранили от школы из-за наркотиков, а ты разрешила ей уйти из дома? Что ты вообще за мать такая? – и в этот самый момент я понял, что сказал лишнего. Я закрыл глаза и жду приближающегося цунами.

– Что я за мать?! Ты серьезно? Я мать, которая хотя бы здесь, чего нельзя сказать о тебе, не так ли?

Я потер переносицу, поняв всю иронию. Нет, меня там нет. Я с другим своим ребенком, в больнице.

– Это всего на полгода, и ты на это согласилась. На то, что это лучший вариант. – Я устал. – Послушай, давай не будем… мы обещали друг другу, что не будем.

– Мы вообще друг другу много чего обещали, и что в итоге? – Я услышал щелчок, она положила трубку.

Я крепче сжал телефон и еле сдержался, чтобы не запустить его в стену. Я ненавидел, когда она так делала, – сваливала все на наш развод, будто бы сама его не хотела, едва ли не сильнее меня. Я сделал глубокий вдох и вспомнил, где я нахожусь. Мое лицо ничего не выражало, я повернулся к Латойе, которая все еще сидела на лавочке, взволнованная.

– На чем мы остановились? – Я подошел к ней.

Она скептически покачала головой, будто бы хотела спросить о телефонном звонке, но потом, слава богу, посмотрела в свои записи.

– Нас волнует эмоциональное состояние…

– Что именно он вам сказал? – перебил я.

Она опустила взгляд.

– Не много, – признает Латойя. – Я задавала ему стандартные вопросы: хотел ли он навредить себе, думал ли он об этом раньше, хотел ли он когда-нибудь навредить другим. Он почти ничего не сказал.

Я кивнул, абсурдно радуясь тому, что он игнорирует не только меня.

– Но когда я спросила, хотел ли он на самом деле прыгнуть с моста, он ответил «да».

Я кашлянул.

– Не думаю, что он имел в виду, что хотел покончить с собой. – Я замолчал и обдумывал, как это объяснить. – Его в последнее время очень интересуют всякие суперспособности. Телепатия, телекинез, штуки а-ля «Люди Икс». Думаю, что вчера он пытался, как бы глупо это ни звучало, левитировать над водой.