Подняв деревяшку, так чтобы не смазать красноречивые кроваво-грязные очертания, виконт задумчиво уставился на отпечаток.

Вполне возможно, что владелец обуви прошел здесь в последние несколько часов и не имеет никакого отношения к убийству. Поэтому Себастьян принялся заново изучать путаницу следов в замусоренной жиже.

Поиски заняли некоторое время, но в итоге он обнаружил место, где поверх такого же отпечатка виднелась лунка от деревянной ноги. Следовательно, тот, кто оставил эти следы, побывал в проходе после убийства Пельтана, но явно перед Гибсоном.

Виконт снова перевел взгляд на планку в своих руках. Отпечаток обуви давал немного – уж точно недостаточно, чтобы определить убийцу. Но он заставил Себастьяна полностью пересмотреть все предположения о событиях роковой ночи, ибо невозможно было ошибиться, видя этот изгиб подошвы или модную форму тонкого, суженного каблука.  

Это был след от женской туфельки.


ГЛАВА 4

В возрасте двенадцати лет Геро пришла к трем судьбоносным умозаключениям: во-первых, глупых мужчин на свете столько же, как и глупых женщин, если не больше; во-вторых, она ни в коем случае не станет скрывать собственный интеллект или познания в трусливой попытке соответствовать ожиданиям и предрассудкам общества; и в-третьих, поскольку законы Англии наделяют мужа той же властью в отношении жены, что и рабовладельца в отношении рабов, она никогда не выйдет замуж.

Однажды за ужином бунтарка высказала свое кредо вслух. Ее отец, лорд Чарльз Джарвис, продолжил жевать, словно ничего и не слышал, бабушка насмешливо фыркнула. Но ее мать, кроткая и немного полоумная леди Аннабель, горестно охнула: «Геро…»

За последующие годы критичное отношение баронской дочери к английскому обществу не ослабло. Несмотря на отвращение к кровавым крайностям французской революции, она не переставала восхищаться ее основными принципами, читала труды Мэри Уолстонкрафт и маркиза де Кондорсе  и сама занялась публицистикой, направив свои исследовательские умения и мыслительные способности на борьбу с многочисленными несправедливостями, которые ежедневно наблюдала вокруг себя.

Радикальные взгляды Геро и теперь, по достижении двадцатишестилетнего возраста, оставались неизменными. Но ее решимость не выходить замуж пала жертвой некоего темноволосого, золотоглазого виконта, с тайнами в прошлом и опасным увлечением в настоящем. 

Ребенок снова толкнулся, на этот раз так сильно, что у Геро перехватило дыхание. Отложив в сторону недописанную статью о рабочей бедноте Лондона, она подошла к окну гостиной, смотревшему на улицу. Меж высоких домов плыла туманная дымка, скрадывая ярко-красный шар восходящего солнца и приглушая звуки просыпающегося города. Отличное утро для хорошего галопа. К сожалению, в Гайд-парке не поскачешь галопом – тем более на девятом месяце беременности.

Геро подавила нехарактерный для себя всплеск нетерпения и досады. Она легко перенесла большую часть беременности, ведя обычный образ жизни как в Лондоне, так и в поместье, и часто предпринимая вылазки на опрашивания для своего цикла статей. Но за последние несколько дней ребенок, похоже, опустился. Даже сидеть стало трудно, а спать – почти невозможно, и ее переполняло беспокойное возбуждение, которое становилось все труднее сдерживать.

Она уже собиралась вернуться к своей статье, когда услышала хлопок входной двери и быстрые шаги мужа на лестнице. Остановившись на пороге гостиной, он сбросил пальто и отложил в сторону принесенную деревянную планку.

– А я надеялся, ты сегодня утром подольше полежишь, – заметил  Себастьян, привлекая жену к себе и одаривая долгим, медленным поцелуем, от которого у нее учащалось дыхание, даже сейчас, с этим огромным  животом. – У тебя в последнее время неважный сон.

От мужа тянуло дымком, морозным воздухом и бодрящим запахом раннего утра, и, прежде чем Геро смогла остановить себя, у нее вырвалось:

–  Чего мне действительно хочется, так это на прогулку – на настоящую прогулку, в парк.

Он засмеялся, крепче стискивая ее руки:

– Ну, так пойдем.

Геро покачала головой.

–  Доктор Крофт предупредил, что мне можно пройти кружок по саду утром, а потом вечером, но не больше.

Ричард Крофт, самый авторитетный из столичных акушеров, был преисполненным важности и самомнения коротышкой, абсолютно убежденным в действенности своей системы под названием «Разгрузочный режим для дам перед разрешением от бремени». Он зацокал языком от ужаса, когда супруги Девлин вернулись в Лондон после трех пасторальных месяцев в гэмпширском поместье, где они наслаждались длительными прогулками по живительному сельскому воздуху и обильной, свежей деревенской едой. Согласно профессиональному мнению Крофта, любые излишества, выходившие за рамки строго ограниченного питания и сведенного к минимуму моциона, приличествующего леди, могли катастрофическим образом повлиять на исход родов.

– А кружок по саду разрешен до или после порции позволенной тебе жидкой кашицы? – осведомился муж.

– О, разумеется, до. Видишь ли, любые физические усилия после принятия пищи могут оказаться фатальными – если называть хождение усилиями, а постное варево пищей.

Себастьян снова засмеялся, но улыбка медленно угасла, когда он всмотрелся в лицо жены. 

– Как ты себя чувствуешь? Только честно.

– Честно? Голодна, никак не найду себе удобного места и ужасно не в духе. Но это все неважно. Я хочу послушать про Гибсона.

Другой, возможно, постарался бы избавить беременную супругу от наиболее жутких подробностей убийства Дамиона Пельтана. Себастьян был не настолько глуп. Выслушав его рассказ об осмотре Кошачьего Лаза и прохода, где обнаружили тело, Геро взяла в руки сломанную дощечку.

– Женщина? Ты уверен?

– Ты видела когда-нибудь мужскую обувь с таким каблуком?

Геро присмотрелась к четкому кроваво-грязному отпечатку.

– Нет, ты прав. След определенно оставлен женской обувью. Кстати, – подняла она глаза на мужа, – а насколько сложно вырезать у человека сердце?

– Серьезно, не знаю. Надо будет спросить у Пола.

С улицы донеслось позвякивание ведер молочницы, что заставило Геро снова  взглянуть в окно. Мгла начинала рассеиваться, в белесом небе над крышами парили чайки, и их назойливые крики манили Геро, словно пение сирен. В ней вновь поднялось непреодолимое желание ощутить на лице холодный туман, распустить по ветру волосы и прекратить это бесконечное ожидание.

Будто угадав ход ее мыслей, Себастьян предложил:

– А как тебе понравится, если я велю заложить карету и отвезу свою супругу на преступную утреннюю прогулку в парк? Доктору Крофту мы не признаемся, а за туманом и плотной накидкой на меху даже самые пронырливые лондонские сплетницы не смогут разглядеть, что леди Девлин, вступившая в брак полгода назад, всего через пару недель должна подарить мне дочь. 

– Сына, – улыбнулась Геро. – Сколько тебе повторять, это мальчик. – А затем покачала головой: – Нет. Тебе нужно съездить в гостиницу «Герб Гиффорда» и послушать, что там расскажут об убитом французе. 

Себастьян обхватил ладонями ее лицо и прильнул к губам долгим, неторопливым поцелуем, напомнившим Геро, что они не занимались любовью с октября прошлого года, когда достопочтенный доктор Ричард Крофт грозно предупредил: беременной следует строго умерять любые «животные аппетиты». 

– Гостиница часок подождет.


          * * * * * * * *

 «Герб Гиффорда», небольшое, но чрезвычайно респектабельного вида заведение, выстроенное из аккуратно обтесанного песчаника, располагалось на южной стороне Сент-Джеймсского парка, неподалеку от пересечения Джеймс-стрит и Йорк-стрит. 

Опрятные ряды подъемных окон с двух сторон примыкали к парадной двери, ведшей на вымощенную плитами лестничную клетку. По обычаю гостиниц конца прошлого века направо от небольшого вестибюля при входе располагалась кофейная комната, налево – столовая. Притворив дверь от сырого холода, Себастьян вдохнул теплые, уютные запахи жареной баранины, пчелиного воска и крепкого эля. Но ни в вестибюле, ни в открывающихся из него помещениях не наблюдалось ни души. 

– Есть кто? – окликнул виконт.

Тишина.

Ступив в отделанную дубовыми панелями кофейную, он неторопливо обернулся вокруг своей оси, рассматривая пустые столы и стулья.

– Есть кто?

Послышались быстрые шаги, и в дверях появился долговязый мужчина в кожаном фартуке.  

– Чем могу служить, сэр? – У коридорного были свисающие щеки, начавшие седеть прямые светлые волосы и широко расставленные, выпученные глаза, которые придавали ему сходство с испуганной макрелью.

– Я здесь насчет доктора Дамиона Пельтана, – ответил Себастьян, осмотрительно подбирая слова.

– Батюшки, –  собралось складками лицо слуги. – Вы его друг, сэр?

– Не совсем.

– А-а. Видите ли, у нас уже побывали констебли. Говорят,  доктор Пельтан мертв. – Коридорный подошел поближе и понизил голос до доверительного шепота. – Убит. Этой ночью, в округе Святой Екатерины. Грабители его убили.

– Долго доктор Пельтан жил здесь?

– Примерно три недели. Столько же, сколько и остальные.

– Остальные? – переспросил виконт.

– Ну да. Понимаете, гостиница арендована вся целиком. Сейчас они тут единственные постояльцы.

– Я не знал.

– Угу. Французы… – слово прозвучало так, будто одного его было достаточно для объяснения любых чудачеств. – Притащили даже собственных горничных и повара, так-то вот. Только я из постоянных работников и остался. 

– И прислуга у них тоже из французов?

– А то как же. Все до единого.

– Эмигранты, должно быть?