Как она умудрилась влипнуть во все это? Грейс настолько растерялась, что лишилась дара речи, и только молча смотрела на него. Сердце у нее так колотилось, что, казалось, выскочит из груди. Очевидно, ее возбуждение передалось ему, потому что он показал рукой на одну из подушек и тихо произнес:

— Присядьте, а то упадете, милая. Я не собираюсь устраивать баталии…

В этот момент дверь раздвинулась, и в комнату вошла девушка. В руках она держала похожую на вазочку бутылку с японской рисовой водкой сакэ и полотенца в маленьких корзиночках из ивовых прутьев, от которых поднимался пар.

Алекс тоже сел на пол с удивительной для его массивного тела грацией и пояснил:

— Протрите пальцы, а потом сверните полотенце и пользуйтесь им как салфеткой.

Грейс кивнула, чувствуя себя в присутствии юной японки не в своей тарелке из-за незнания местных обычаев, и именно поэтому вдруг проговорила, не успев обдумать сказанное:

— Так мы будем обедать одни? — Японка с улыбкой опустилась на колени и разлила им сакэ по крошечным стопочкам.

— Вам это больше улыбается? — тихо спросил Алекс, блеснув глазами.

— Вероятно. Я так плохо знаю японские нравы. Мне не хотелось бы показаться нетактичной…

— Какая тут нетактичность, Грейс, — произнес он с симпатией. Она с недоумением взглянула на него, и он добавил: — Но если вам было бы приятнее…

Он что-то бегло сказал японке, и та, мило улыбаясь, поднялась и удалилась. Это повергло Грейс в еще большую панику. Она пожалела о своих необдуманных словах. Теперь они оказались в еще более интимной обстановке. Уж не думает ли он?.. Она посмотрела на него. Он наливал ей сакэ. Пятнадцатиградусный напиток напоминал сухое шерри. Да нет, ничего он не думает, успокоила на себя. Она не давала ему повода… Скорее, напротив. Она для него не более привлекательна, чем деревянная колода.

— Итак… — Алекс снял пиджак, расслабил узел галстука и расстегнул три верхние пуговки на рубашке. Его действия отнюдь не способствовали ее спокойствию, что она не могла не признать, выпив для храбрости еще стопочку сакэ. — На чем мы остановились? Ах да, вы говорили, что трудно представить, чтобы у меня были скрытые мотивы для нашего маленького отдохновения от суетной беготни.

Он развлекался. Грейс начинала злиться. Злиться на него за то, что он поставил ее в такое дурацкое положение, за это мужское самомнение и уверенность, что все у него под контролем, но больше всего на себя за то, что, сколько она ни боролась с собой, все напрасно. Она не могла преодолеть тяготения к этому человеку. Это было глупо. Все в нем — и его нравственные понятия, и его жизненная позиция, и отношение к женщинам — было ей глубоко чуждо, но физически… Физически…

Адреналин вместе с сакэ растекался по крови, не давая голосу звучать разумно и сдержанно, как она хотела бы.

— Поскольку вы мой босс, — пробормотала она с наивным видом, — то, естественно, знаете, что я на вас могу смотреть только как на делового партнера. Ведь это и есть залог успешной работы, не так ли? — Он слушал не двигаясь, но она чувствовала, что его спокойствие становится опасным. Она попыталась выдавить дружескую улыбку. — К тому же вы опытный светский человек, в отличие от меня вы всюду успели побывать, многое повидать, и ваш мир и мой мир не пересекаются. У нас нет ничего общего, абсолютно ничего, кроме общей работы. И я никогда не войду в ваш мир, жизнь большого города мне чужда. Я живу в мире грез и далека от вашей реальности, — мягко закончила она.

Он долго не отвечал, и пауза затянулась. Наконец он с глубоким вздохом проговорил:

— Спокойно. — Это было сказано далеко не мирным тоном. В голосе его послышались стальные нотки.

Боишься жара, не суйся на кухню, говаривала ее мать. Сейчас эти слова как никогда уместны. Может, в его глазах она и деревенщина, с горечью подумала Грейс, вспоминая их вчерашний разговор, но у нее своя голова на плечах и ей чужого ума не надо. Какое он имеет право смеяться над ней и обращаться с ней как с комнатной собачкой? А это именно так. И она не собирается мириться с этим!

— Еще сакэ? — Он налил, и Грейс выпила залпом, забыв, что после ланча прошло много времени.

Вскоре принесли еду. Она была великолепна. Нарезанные мелкими, кусочками продукты моря в тесте, обжаренные в кипящем масле, таяли во рту; суп с овощами, который надо было пить прямо из пиалы, а овощи отправлять в рот палочками, был удивительно ароматным, а про рис и всевозможные закуски и прочие блюда и говорить нечего — настоящий пир.

Алекс научил ее есть похлебку с лапшой, причмокивая и всасывая лапшу, а — рис, поднеся чашку к самым губам и помогая себе палочками, орудовать которыми оказалось не так уж сложно. Он же заставил ее понять прелесть и пользу от глотка сакэ в процессе еды.

Они уже приканчивали вторую бутылочку сакэ, когда Грейс почувствовала, что пребывает на седьмом небе и блаженство обволакивает ее как теплое одеяло. Все мелкие обиды, раздражение и мрачные воспоминания последних двенадцати месяцев куда-то улетучились.

Алекс придвинулся совсем близко, и она касалась плечом его плеча, но отодвинуться не позволяло чувство приличия. Да-да, чувство приличия… Интересно, какой тип женщины ему больше нравится? Она лениво наблюдала за ним сквозь полуопущенные ресницы, допивая не весть какую по счету стопку сакэ. Холодные расчетливые блондинки? Хищные страстные брюнетки? Переменчивые пламенные рыжие? Все скопом, мрачно решила она.

Барбара рассказывала ей, что у него уйма подруг — им несть числа, — но что дольше нескольких месяцев никто из них не удерживается и все они знают свой срок.

— Он обращается с ними хорошо, ужасно балует, — говорила Барбара неодобрительно, — а потом, в самый разгар романа, машет им ручкой, расставаясь с ними со всей щедростью и благожелательностью. Таков Алекс.

— А они не возражают? — спросила ее Грейс с удивлением.

— Видишь ли, свой свояка видит издалека, — спокойно ответила Барбара. — Он против слишком бурных чувств и прочего. И его женщины того же поля ягоды. Уж таков его образ жизни. Брать от нее много и много вкалывать. Всю свою страсть он вкладывает в «Конквист оперейшнс», а когда хочет расслабиться, то ищет развлечений, но так, чтобы все шло без сучка и задоринки. Уж какой есть. Это же Алекс. Он сразу дает понять, что ему надо и насколько.

Барбара тогда сменила тему, словно пожалев, что наболтала лишнего, но Грейс показалось, что она чего-то не договорила. А после ночного разговора с Алексом она поняла, что многое здесь завязано на этой «катастрофической ошибке», о которой он говорил и которая продолжает оказывать на него свое роковое воздействие. Но что же произошло? Мысль об этом не давала ей покоя весь день. Неужели он повинен в чьей-то гибели? Может ли такое быть?

— Это был настоящий пир, — нарушила тишину Грейс, решив, что молчание становится опасным.

Алекс вытянулся около нее, всем своим видом выказывая довольство и отдавшись блаженному ничегонеделанию.

— Каково? — лениво протянул он, поворачиваясь к ней и глядя ей в глаза. — Редкостное наслаждение…

— Что это за звуки? — спросила Грейс, прислушиваясь к заунывной мелодии, проникавшей в комнату с улицы. Эти звуки были словно из другого мира, в них чувствовалось что-то волшебное, они удивительно гармонировали с их разнеженным состоянием. — Я такого никогда не слыхала.

— Это уличный торговец лапшой, — объяснил Алекс. — Так он извещает о себе. Играет на флейте. Очень меланхолическая мелодия, но она всем известна.

Говоря это, Алекс изменил позу, чем несколько обеспокоил Грейс, и, чтобы сохранить хоть какое-то пространство между ним и собой, она выпрямилась, но при этом у нее выпала заколка, удерживавшая волосы на затылке. Они рассыпались по плечам, и Грейс нагнулась, чтобы подобрать заколку.

— Не надо, — сказал Алекс, взяв ее за руку. — Пусть будет так. — Грейс сжалась и сидела, затаив дыхание, пока он снова не откинулся назад. — Я все шесть недель думал, как вы выглядите с распушенными волосами, и наконец увидел. Преступно прятать такую красоту.

— На работе я предпочитаю быть подтянутой и скромной, — возразила Грейс. — Длинные волосы, согласитесь, отвлекают.

— Но сейчас-то мы не на работе.

Она почувствовала, как что-то изменилось за последние минуты, и у нее по спине пробежал холодок.

Она поняла, что сейчас он ее поцелует, и поняла, что было бы верхом глупости позволить ему сделать это. Но когда он потянулся к ней, пристально глядя в глаза своими кошачьими янтарными глазами, она не пошевелилась.

Он сначала легко прикоснулся к ее губам, не делая никаких резких движений. Она не сомневалась, что целоваться он умеет. Не надо было быть большим специалистом, чтобы понять это по его движениям и взглядам и по всей пластике, но тем не менее ничего подобного она не ожидала. Даже не касаясь ее руками, он вызвал в ней такую бурю ощущений, что у нее затрепетала каждая клеточка.

Так вот что испытывают его женщины, пронеслось у нее в голове. Но как, однажды испытав любовь Алекса Конквиста, они могут быть счастливы с другими мужчинами?

И тогда, закрыв глаза, она перестала думать о чем бы то ни было и отдалась наслаждению, которое доставлял ей его поцелуй. Когда он прижал ее к себе, ей даже не пришло в голову попытаться отстраниться; она вся таяла и горела, когда его губы двинулись к ее шее и ниже.

— Так красиво… — бормотал он между поцелуями. — У тебя кожа совсем прозрачная, ты это знаешь? Более нежной мне не доводилось встречать, а волосы… чистый шелк…

Грейс потеряла всякое представление о времени, как, впрочем, и последние остатки свойственного ей благоразумия. Она пребывала в другом пространстве, другом измерении, в котором прикосновение, вкус и запах были необычайно интенсивны и единственной реальностью были губы и руки и то, что они делали.

Он снова поцеловал ее в губы. На этот раз страстно, крепко, властно, по-мужски, раздвигая их своими губами. Вместе с тем он прекрасно владел собой, хотя она чувствовала мощное биение его сердца на своей груди, и не убыстрял событий. И это было восхитительно. Ей хотелось, чтобы так продолжалось вечно.