– Мамочка, давай папу подождем! – попросил Степка.

– Он нас догонит, ему поговорить надо.

Вика нашла кабинет УЗИ, постучалась и вошла, ведя за собой сына.

– Здравствуйте, – поздоровалась она с вышедшим из-за ширмы врачом, – мы на УЗИ.

– Да, да, проходите, Егор Дмитриевич предупредил меня, – приветливо улыбнулся доктор.

Он подвел их к кушетке, стоявшей возле аппарата, загороженного от остального кабинета ширмой.

– Меня зовут Игорь Петрович, – представился он.

– А меня зовут Степан, а Егор мой папа!

Вика подняла глаза к потолку, она совсем не удивится, если он расскажет всем кошкам и собакам в округе, оповестив предварительно всех людей, что Егор его папа.

– Ты на него похож, – поддакнул ребенку Игорь Петрович. – Давай снимай обувь и ложись сюда на живот.

Вика, помогая Степке снять ботинки, спросила:

– Егор Дмитриевич сказал вам, что мы хотим обследовать?

– Да, я объяснил, – раздался голос Егора.

Степка молчал, пока его обследовал врач, выполняя распоряжение папы лежать тихо.

– Смотри сам, Егор Дмитриевич, – показал на экран доктор, ведя аппаратом по спине Степика. – Совершенно здоровые почки, никаких патологий и отклонений, я бы сказал: идеальные.

– Вижу, – согласился Егор и обрадованно похлопал врача по плечу. – Игорь Петрович, сделай мне снимки и описание.

– Обязательно! Я тебе занесу.

– Спасибо.

Вика вытерла салфеткой Степкину спинку от геля, поправила на нем одежду и помогла надеть ботиночки.

Она старалась ни на кого не смотреть, пряча еле сдерживаемые, рвущиеся на свободу слезы облегчения.

Где-то в глубине она боялась: «А вдруг?..» – замирало холодком под ложечкой. Она уверяла себя по миллиону раз в день, что Степка здоров, ну а вдруг… может, небольшое недомогание, положили же его в больницу! Да к черту недомогание! Она так боялась, что совершает непоправимую ошибку! Она засунула этот предательский страх страшный поглубже, чтобы не мешал видеть реальную картину, прорываясь паникой, застилавшей мозг. Но он стучал, стучал ужасом в голове: а вдруг!!

Ведь никто с того момента, как она подслушала тот разговор в туалете, и до сей минуты не сказал ей четко и с полной уверенностью: «Ты права, он здоров, и все, что происходит, не плод твоего больного воображения!»

Ей никто так до конца и не поверил! Ни мама, ни Олег Николаевич, ни Егор, ни даже этот суперчекист!

Ей срочно надо побыть одной! Немедленно!

Хоть пять минут!

– Егор, где здесь туалет? – спросила она, прилагая максимум усилий, чтобы контролировать голос движения, когда они вышли из кабинета УЗИ.

– Идем ко мне в кабинет.

Егор открыл дверь, пропустил Вику вперед.

– Ты подожди нас здесь, – сказал он с порога. – Мне надо кое-какие распоряжения отдать, заодно я Степану покажу, где работаю и чем занимаюсь.

Не дослушав его, она быстро вошла в туалетную комнату и заплакала сначала беззвучно, но, почувствовав, что нет у нее никаких сил больше сдерживаться, сожранная без остатка этим ужасающим «а вдруг?!», села на корточки и зарыдала, с силой зажав ладонями рот.

Она опустилась на колени, уперлась лбом в пол и рыдала, как никогда в жизни, от облегчения, от пережитого ужаса, от бессилия и злости.

С той злополучной среды, когда врач в поликлинике сказала о Степкиной болезни, она плакала только раз, от приступа паники, там, у дома, ночью. Вспомнив о том, что чуть не отвезла тогда его обратно, она взвыла, как волчица, прижав сильнее ладони к губам, перекрывая выход этому страшному вою.

Как, каким таким чутьем, она сумела понять, что его надо спасать? Как, откуда она взяла силы, волю, решимость слушать только свой внутренний голос, свою интуицию и бежать, бежать, спасая ребенка?!

Она рыдала, уже ничего не думая, не анализируя, давая выход всем страхам и всем ужасам под названием «Что могло бы быть сейчас, если бы она не курила тогда в туалете».

– Господи, Вика, что с тобой?!

Она почувствовала, как чья-то рука, обхватив ее за талию, резко подняла и поставила ее на ноги. Ее наклонили над умывальником, и в белое фарфоровое нутро ударила сильная струя холодной воды, обдавая ее свитер порцией брызг.

Чья-то большая ладонь, зачерпывая воду, умывала ей лицо.

– Его бы сейчас уже оперировали! – отплевывалась она от воды, отворачиваясь от жесткой руки, умывающей ее. – Вчера бы нас отвезли неизвестно куда, а сейчас его бы уже резали!!

Ее резко развернули, и Вика увидела, что это Егор. Он прижал ее к себе и, поглаживая по спине, покачивая, успокаивал:

– Ну, не оперируют же! Ты молодец, ты умница! Ты все правильно сделала! Ты такая молодец, Вика!

Он обнял ее рукой за плечи, вывел из туалетной комнаты, усадил в большое широкое кресло, стоящее возле низкого столика, достал платок и вытер ей лицо.

– Посиди немного, я сейчас вернусь.

Она кивнула, не слыша, что он говорит. Рыдания прошли, остались какая-то гулкая, звенящая пустота внутри, дрожание рук и усталость.

Она даже не услышала, когда вернулся Егор, и обнаружила его присутствие только тогда, когда он, закатав ей рукав свитера, сделал укол.

– Чем ты меня постоянно колешь? – спросила она, забирая у него ватку и прикладывая к месту укола.

– Это успокоительное.

– Мне нельзя успокаиваться. – Вика откинула голову на спинку кресла и прикрыла глаза. – Мне надо в два часа позвонить Олегу Николаевичу, а вечером у нас «свидание» с Вениамином Андреевичем.

– К тому времени действие лекарства пройдет, – пообещал Егор.

– Где Степан?

– Со старшей медсестрой, открыв рот, рассматривает хирургический инструмент.

– Нам пора уезжать.

– Сейчас поедете, я уже вызвал шофера. Ну, ты как?

Вика открыла глаза и обнаружила Егора, сидящего напротив нее на стуле.

– Я в порядке. Это так, от облегчения.

– От облегчения так не рыдают, – не поверил он.

– Бывает. Извини за сцену. В последнее время у меня слишком многое происходит в туалете, это настораживает и наводит на философские мысли, – попыталась пошутить она.

– Мамочка! – влетел в кабинет возбужденный Степка, торопясь поделиться с миром своими открытиями.

Он остановился с разбегу возле кресла, в котором сидела Вика, и растерянно захлопал глазами:

– Почему ты плачешь?

– У тебя, Степка, талант появляться неожиданно. Наверное, это с рождения, ты и тогда умудрился появиться не в срок, – рассмеялась Вика, целуя сына.

– Что значит «не в срок»? – спросил ребенок.

– Это значит, что ты должен был родиться раньше, но тебе и так было уютно, и ты решил не торопиться, – пояснила она.

Вика только сейчас заметила, что в кабинете находится женщина в медицинской одежде, скорее всего, она и есть старшая медсестра, которая привела Степку.

– Здравствуйте, – поздоровалась Вика, почувствовав неловкость за свое заплаканное, опухшее от слез лицо.

– Здравствуйте, – ответила женщина и улыбнулась ей. – Егор Дмитриевич, машина ждет.

– Спасибо, Мария Викторовна, – ответил Егор.

Скрестив руки на груди, Егор смотрел в окно на отъезжающую от здания «вольво», увозящую Вику со Степкой.

У него была куча неотложных дел: через час назначена сложная операция, план которой надо бы еще раз продумать, перед этим обход больных и целое множество других неотложных дел, но он смотрел вслед уезжающей машине.

Только увидев ее скорчившейся на полу, рыдающей, зажав рот ладонями, чтобы никто не услышал, словно заталкивала назад отчаянный материнский вой раненой волчицы, он понял, почувствовал, что она пережила. В один момент как будто кто-то, причиняя боль, втолкнул эти знания ему в разум. Все скопом.

Он увидел полную картину сразу: как она узнает о страшном диагнозе сына, как не может понять, откуда беда грянула, и обвиняет себя, что недосмотрела, проморгала страшный диагноз ребенка. Как подслушивает разговор медсестер и переживает и облегчение великое, и страх за жизнь Степки. Он словно увидел, как она пробирается по темным коридорам, ворует карту болезни, вытаскивает спящего сына по транспортной ленте. Убеждает родных, меняет машины, находит его. Ей никто не поверил до конца, и он, Егор, сомневался, хоть и видел, что Степка не болен. Ведь видел, понимал, что он здоров, но ей не верил!

Он не мог ответить себе на вопрос: сам бы смог сделать то, что сделала она? Вот так отчаянно, с такой силой самообладания и решимостью?

Он ее такой не знал!

Он вообще ее не знал, слишком мало времени они были вместе.

Он и не подозревал, что она такая сильная, такая настоящая, неистовая.

Внутри него дверь, ведущая к случаю в его жизни под названием «Вика Шалая», давным-давно заперта на железный засов, и он совсем не хотел, чтобы через эту дверь начало что-то просачиваться: уважение, восхищение, горячее желание, удивление и воспоминания.

Нет! Пусть все останется так, как есть!

Прожили пережили, и будет с нас!

Первым появился Денис. Вика открыла ему дверь и сразу почувствовала, что от него не исходит той волны неприязни к ней, которая заставляла ее в прошлый раз огрызаться, удерживать внутреннее равновесие и справляться с эмоциями изо всех сил.

– Добрый вечер, Денис. Егора пока нет.

– Работает док в поте лица, – весело сказал Денис.

– Дядя Денис! Привет! – выскочил, как черт из табакерки, Степка из гостиной.

– Привет, герой!

– Я еще не герой! – честно признался Степка.

– Так будешь! – пообещал Денис. – Вика, чаем угостите?

– А мне сока! – потребовал Степан.

Напившись сока, Степик умотал по своим важным делам, он что-то строил в гостиной из «лего», которое днем купила ему Вика, когда ходила к метро позвонить Олегу Николаевичу из автомата, на всякий случай.