— Ты полюбишь Америку, — ласково сказал он, поглаживая ее волосы. — Народ у нас хороший, честный, ты понравишься нашим людям. Я познакомлю тебя с половиной населения Виргинии. Не успеешь глазом моргнуть, как у тебя появится множество друзей — ты сама знать не будешь, что с ними делать.

— Друзей? — прошептала она, прижавшись к Тревису, и только сейчас начала понимать, как сильно пережитое в порту подействовало на нее. Она все еще ощущала на своем теле цепкие жадные руки.

— Ты даже не представляешь себе, сколько в Америке замечательных людей. У меня есть младший брат, Уэсли, которому ты понравишься. И, конечно же, я знаю Клея и Николь. Николь — француженка, и как примется лопотать по-французски, что молния за ней не угонится.

— А она красивая? — Риган всхлипнула.

— Почти такая же красивая, как ты, — улыбнулся он, лаская ее волосы. — Когда я уезжал, она как раз должна была рожать. Ребенку сейчас уже несколько месяцев. К тому же у нее уже есть пара близнецов.

— Близнецов?

Засмеявшись, Тревис отодвинул ее и вытер ее слезы — Неужто ты так и не поняла, что я забираю тебя в Америку не в наказание и не потому, что мне нравится похищать девочек? Да просто у меня нет выбора! Ничего другого я для тебя сделать не могу.

По обыкновению назвав вещи своими именами, он попытался ее успокоить. Но слова Тревиса произвели на Риган обратное впечатление. Ее дядя и Фаррел тоже говорили, что вынуждены с ней мириться, а ей так надоело быть людям в тягость.

— Пустите меня! — вскрикнула она и оттолкнула Тревиса.

— Так в чем же дело на этот раз?

Повернув голову, она попыталась укусить лежавшую на ее плече руку.

Тревис опять толкнул ее на кровать и потер руку.

— Я тебя совсем не понимаю. Всего час назад я спас тебе жизнь, а сейчас пытаюсь как можно мягче объяснить тебе, что защищаю прежде всего твои интересы, а ты на меня набросилась. Я тебя совсем не понимаю.

— Поймите же! — выдохнула она. В ее глазах горел огонь. — Мне бы не пришлось от вас убегать, если бы вы не держали меня взаперти. И меня бы не пришлось спасать, если бы я не встретила вас. Можно сказать, что вы спасли меня от самой себя, но для себя.

В изумлении открыв рот, Тревис воззрился на нее:

— Вам всегда в голову приходят такие мысли? Вы всегда идете к цели десятью разными извилистыми дорогами?

— Полагаю, вы использовали это американское выражение для того, чтобы скрыть полное отсутствие логики в ваших словах. Все дело в том, что я ваша пленница и прошу освободить меня, — заносчиво ответила Риган, сложив руки на груди и гордо отвернувшись.

Гнев Тревиса быстро иссяк, и он попытался подавить разбиравший его смех. Судя по всему, она не очень-то разбиралась в значении слова «логика». Тревису захотелось еще раз объяснить Риган, что с ней случится, если он ее отпустит. Но раз она дважды подверглась нападению, и это на нее не подействовало, у него не было желания объясняться с ней опять. И не будет он рисовать ей прекрасный образ Америки. Осталось только дать ей возможность самой увидеть эту страну. Он даже был готов открыть Риган дверь и позволить ей еще раз попробовать выбраться из доков, или же нанять для нее кэб, чтобы ее отвезли, куда ей хочется.

При этой мысли сердце его сжалось. Если он выпустит Риган, ему, наверное, больше никогда не придется увидеть ее, этого маленького зверька, смотревшего на мир сквозь розовые очки. Мысль о долгом морском путешествии без нее, о том, что ему придется остаться в одиночестве, наполнила его сердце горечью.

— Ты поплывешь со мной в Америку, — твердо заявил он и коснулся рукой ее обнаженного плеча. Если раньше он очень остро ощущал свою вину за то, что обесчестил эту невинную девушку, и потому в течение двух ночей удерживался от искушения, то сейчас все пережитое за этот день, а также ее притягательность — обнаженные плечи и полуобнаженная грудь, заставили его совершенно забыть о логике.

— Не прикасайтесь ко мне, — высокомерно приказала она.

— Мы можем расходиться в вопросах ., логики, — при этом слове он улыбнулся. — Но есть одна сфера, где у нас с тобой, пожалуй, нет расхождений.

Риган искренне хотела избежать близости с Тревисом, но нельзя было не отозваться на прикосновение его руки — широкой, теплой, чувственной ладони, поглаживавшей ее шею. Она пыталась сделать вид, будто произошедшее никак не отразилось на ней, показать ему, что она смелый и волевой человек, хотя на самом деле готова была взобраться ему на колени и спрятать голову у него на груди. Она еще никогда не была так счастлива, как тогда, когда увидела его в порту с пистолетами в руках.

Отвернувшись, она чувствовала, как его пальцы ласкают ее шею; она закрыла глаза, а он принялся гладить ее другой рукой.

— Ты устала, милая, правда? — шепнул Тревис, и давление его руки усилилось. — Мышцы онемели?

Она слабо кивнула, ощущая, как ее тело расслабляется. Риган не знала, что он делает. Единственное, что она понимала — каким-то чудом он добился того, что напряжение спало с нее. Она закрыла глаза и отдалась во власть его рук. Как в тумане она ощущала, что он снимает с нее платье и кладет ее нагое тело на кровать лицом вниз. Ласковые глубокие звуки его голоса усилили новое для нее ощущение удовольствия.

— Еще мальчиком я три года плавал на китобойных судах, — сказал он. — Работа там была ужасная, зато мы останавливались в разных портах, например в Китае, где меня обучили вот этому.

Где бы он этому ни обучился, все равно она была ему благодарна. Его руки погружались в ее тело, временами даже причиняли боль, но она быстро поняла, что, когда расслабляется, боль уходит. Пальцы Тревиса разминали мышцы, изгоняя ломоту, возникшую от долгого сидения, съежившись, в переулке. Постепенно прошли судороги в ногах и икрах. Когда он занялся ее ступнями, ее тело глубоко вдавилось в мягкий матрац. К своему изумлению она почувствовала, что даже руки могут испытывать напряжение.

Риган расслабилась так, что не могла шевельнуться, поэтому он сам перевернул ее и возобновил свои целительные движения. Начав со ступней, он поглаживал, постукивал, разминал, вдавливал, ласкал каждую сантиметр ее тела. Когда он принялся за ее лицо, мягко касаясь щек и кожи вокруг носа большими пальцами, она почти потеряла сознание.

Совершенно расслабившись, Риган не сознавала, насколько чувственным был массаж, насколько прикосновение сильных рук Тревиса, его взгляд, ласкающий ее обнаженное тело, разбудили ее страсть. Она казалась себе кошкой, вытянувшейся на солнце, все мышцы успокоились в предвкушении того, что ждало ее впереди.

Когда Тревис начал массировать ее бедра, это показалось ей вполне естественным. На губах Риган появилась нежная улыбка ожидания, глаза она не открывала, желая только чувствовать, подчиняться своим ощущениям. То ли давление рук Тревиса стало нежнее, то ли через кончики пальцев его желание передалось ей — хотя и было скрытым, но она поняла его, — Да, красавица, — прошептал он глухим голосом и глубоко задышал.

Он не касался ее тела губами, он не прижимался к ней, он ласкал ее только руками — замечательными, большими, сильными руками, которыми на ее глазах легко расшвыривал взрослых мужчин. Широкие мозолистые пальцы были умелы и ловки, своей нежностью они пробуждали Риган, снова возвращаясь туда, где они только что были.

Риган почувствовала, как внутри ее тела раздался гул, как будто заработала какая-то древняя машина. Слегка прогнувшись, ритмичными движениями она отдавала ему свое тело.

— Прошу вас, — прошептала она, гладя его руки и проводя пальцами по мышцам. — Прошу вас…

Тревис сразу же повиновался ей, потому что уже находился на грани взрыва. Сама по себе чувственность их близости и красота ее миниатюрного юного тела заворожили его, и он медленно, очень медленно вошел в нее, ни на миг не нарушая их нежного блаженства.

Риган знала о плотской любви уже достаточно, чтобы продлить это ощущение, и следовала за ним, как будто они были двумя небесными телами, слившимися в вечном союзе. И все же она не могла долго сдерживать себя, поэтому вскоре ее дыхание участилось и она впилась руками в тело Тревиса. Спустя несколько секунд их ласка переросла в ярость, желание превратилось в ненасытный голод.

Когда же наконец их страсть достигла предела, Риган вскрикнула и ощутила, как к глазам ее подступают слезы — настолько велика была сила внутреннего освобождения.

Несколько минут она лежала неподвижно, плывя в пустоте, успокоенная и счастливая, расслабленная и тихая.

Тревис медленно оторвался, подпер голову рукой и посмотрел на Риган. Его карие глаза потемнели, и она впервые заметила, насколько густы его короткие ресницы.

«Кто он такой? — подумала она. — Кто он, заставивший мое тело подчиниться божественной музыке?» Он молчал, а девушке казалось, что она видит его впервые. Она была его пленницей, и все же он о ней заботился, вел себя так, будто она ему нужна, и даже несколько раз, казалось, испытывал угрызения совести из-за того, что сделал ее своей рабыней. Кто же, что за человек мог быть одновременно таким добрым и таким властным?

Разглядывая Тревиса, она подумала о том, как мало знает о нем. О чем он думал, кого он любил, и кто любил его? Она притронулась к его щеке и провела по ней пальцами. Неужели этот мужчина, который, кажется, считает, что ему принадлежит весь мир, создан для того, чтобы любить? Доступно ли простой женщине сделать его своим рабом, взять его сильно бьющееся сердце в свои маленькие ручки?

Она провела рукой по его голой груди, ладонью ощутила, как пульсирует сердце, запустила пальцы в волосы на груди, а потом, неожиданно для себя, дернула их.

— Перестань, маленькая чертовка, — пробормотал он и поцеловал ей пальцы. — Мне казалось, что ты с большей благодарностью отнесешься ко мне после того, как я заставил тебя вскрикнуть.

— С благодарностью! — выдохнула Риган, скрывая улыбку. — С каких это пор рабыня благодарит своего хозяина?