– Но почему?

Что за глупый вопрос?! Сесили часто заморгала от растерянности:

– Что ты имеешь в виду?

– Почему ты так стремишься выставить свою кандидатуру на выборах?

– Потому что есть вакантное место, а мне порядком надоело ждать.

– Постой, я не об этом. Мне хочется понять: почему ты так хочешь попасть в конгресс?

Сесили окончательно потерялась.

– Ты же знаешь, больше всего на свете мне хотелось стать конгрессменом. Вот поэтому я делаю все ради того, чтобы моя мечта сбылась.

– О чем ты мечтала с детства, я, конечно, знаю. Но я никак не могу понять: зачем тебе это надо?

Вопрос озадачил Сесили. Она видела, что ее ответ вряд ли удовлетворит мать, скорее всего даже расстроит.

– Мне хочется доказать самой себе, что я на это способна.

– Постой, неужели тебе на самом деле так необходимо что-то доказывать самой себе?

Вопрос прозвучал довольно обидно. Разве это она надеялась услышать от матери?!

– Мама, я еще не придумала рекламный слоган для моей предвыборной кампании. Это надо обязательно сделать. Прежде у меня не было времени, но здесь его предостаточно. Мама, признаюсь тебе, ты даже не представляешь, как мне нужна сейчас твоя помощь и поддержка.

Шарлотта тяжело вздохнула. Судьба дочери не могла не волновать ее, и это волнение угнетало ее, словно тяжкая ноша.

– Сесили, дорогая, ну конечно, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе, но в этом вряд ли.

– Спасибо, ма, – отозвалась Сесили, хотя ответ матери несколько обескуражил и огорчил ее. Она ожидала чего-то большего. Хотя, по крайней мере, ей удалось добиться преследуемой цели: мать сменила гнев на милость. Ограниченная поддержка все-таки была поддержкой, и, если трезво рассуждать, в ее положении вряд ли можно было рассчитывать на лучший исход.

Но именно сегодня, именно здесь, в бывшей бабушкиной спальне, Сесили очень надеялась на нечто большее.

Глава 5

Шейн потер переносицу и отвел на миг глаза от светящегося дисплея. Уже наступила ночь, на кухне было тихо и темно. Усталость давала о себе знать, особенно болели глаза, от долгой работы за компьютером возникло такое ощущение, будто в них попал песок. Только что он отправил по электронной почте письмо. А нужно было послать, по крайней мере, еще двадцать пять.

Он мельком взглянул на светящиеся часы на микроволновке. Пять минут двенадцатого. Более двух часов Шейн боролся с политикой нового главы департамента городского планирования, причем круг охватываемых проблем разрастался, словно снежный ком. Откровенно говоря, лучше, удобнее было бы руководить борьбой из центрального офиса его корпорации, но ему не хотелось портить своим отъездом праздник родной сестре. В конце концов, Мадди нисколько не была виновата в том, что ее помолвка произошла в крайне неудобный для него момент времени.

Шейн открыл новое письмо от своего вице-президента по деловым связям. Но после первого же прочитанного предложения его взгляд затуманился, а мысли невольно потекли в ином направлении. Он думал о Сесили.

Он не мог понять: куда она запропастилась?

После дневного, того самого разговора тет-а-тет Сесили не было ни видно ни слышно. Намеренно избегать его – нет, это точно не в ее характере. Сесили Райли была не из тех женщин, которые прячутся от опасности, трусливо поджимая хвост. Но тогда почему она не обедала вместе со всеми?

Когда Митч спросил Шарлотту насчет Сесили, на ее лице отразилась целая гамма чувств, причем явно не из числа радостных, после чего последовал неутешительный ответ: ей ничего об этом не известно. Митч пожал плечами, и застольная беседа, как ни в чем не бывало, потекла дальше.

Шейн порывался спросить о Сесили, но вовремя прикусил язык. Столь откровенный интерес, конечно, вызвал бы у всех нездоровое любопытство. Он нетерпеливо ожидал, когда кто-нибудь встанет из-за стола, чтобы позвать Сесили, но никто из обедавших не оправдал его надежд. Даже Мадди не изъявила никакого желания отправиться на поиски Сесили.

Неужели никто, кроме него, не видел, что с ней творится что-то неладное? Это было ясно как божий день, но, судя по всему, близким было глубоко безразлично ее состояние.

В отличие от ее родных, Шейна встревожило отсутствие Сесили. Он послал ей несколько эсэмэсок, но ни на одну из них не получил ни одного колкого, в ее духе, ответа. Во время работы его телефон то и дело пищал и гудел, но по-прежнему от нее не было ни словечка. Это начинало его напрягать.

Хотя ее блестящий, серо-бронзового, как у пушек, цвета «мерседес» все так же стоял на подъездной дорожке.

Все это наводило на одну-единственную мысль: Сесили закрылась у себя в спальне и не выходит оттуда.

Но тогда возникал неизбежный вопрос: почему?

Шейн помассировал переносицу и крепко зажмурил глаза. Черт, неужели пришла пора надевать очки? Он не раз напоминал самому себе, что надо бы сходить к окулисту или хотя бы сказать Пенелопе, чтобы та записала его на прием к врачу. И все время забывал о своем благом намерении, пока непрерывная – на протяжении четырех или более часов – работа за компьютером не давала о себе знать болью и резью в глазах.

Нет, это был не страх перед приближающейся старостью. Тем не менее годы давали о себе знать, и он не знал, как ему быть. Ему казалось, что он по-прежнему мчится с сумасшедшей, сверхзвуковой скоростью, тогда как весь остальной мир плетется кое-как далеко позади.

После смерти отца ему пришлось вкалывать как проклятому.

После получения известия о гибели отца в автокатастрофе, жизнь его сразу и резко изменилась, теперь он все время пребывал в лихорадочном состоянии. Перед ним возникла даже не куча, а целая гора проблем, которые из всей семьи никто, кроме него, не смог бы решить. Пока мать, очень тяжело переживавшая смерть мужа, занималась лечением Мадди, он зарабатывал деньги, чтобы оплачивать счета и долги. Несколько лет он трудился, забывая о сне и отдыхе, без передышек, и думая только о делах. Уйдя с головой в работу, он как бульдозер сметал все препятствия со своего пути.

И затем в один прекрасный день, оглядевшись вокруг, Шейн вдруг осознал масштаб им сделанного. Он всех спас. Его матери больше не надо было работать ни одного дня в ее жизни. Братья и сестра выросли. После стольких лет ему – тому, кого раньше все считали бездельником и бестолочью – удалось создать успешную компанию с многотысячным штатом служащих и чистой прибылью, удивлявшей даже его самого.

Итак, ситуация в корне переменилась, теперь все обстояло более чем благополучно. Бедствия и тревоги остались в прошлом. Умри он завтра, его близким больше не надо было бы ни о чем волноваться. Он все предусмотрел. Он позаботился о том, чтобы то страшно тяжелое положение, в котором все они очутились, больше не повторилось никогда.

Спокойно жить ему мешало только одно: панический стиль поведения, въевшийся в его душу и сердце, словно ржавчина. Шейна непрестанно мучило одно странное, неприятное ощущение, что беды и несчастье всего лишь в одном единственном шаге от него.

Он нахмурился: ему не нравился ход его мыслей.

Надо было руководить компанией, пробивать новые контракты и подряды, а не заниматься самоанализом, который отвлекал его от деловой переписки по электронной почте. Шейн сосредоточился на письме от вице-президента его компании, внес необходимые замечания и открыл следующее послание.

На часах уже была полночь.

Вдруг дверь тихо открылась, и на кухню вошла, к его несказанному удивлению, не Мадди, не Митч, не кто-либо другой, а сама Сесили.

Заметив его, она вскрикнула и запахнула на себе шелковый халатик.

– Боже, как ты меня напугал! Ты хочешь, чтобы у меня был инфаркт?

Он ухмыльнулся. Смутное ощущение внутреннего дискомфорта сразу исчезло.

– Милочка, я уже давно здесь, скорее ты напугала меня своим внезапным явлением.

Сесили перетянула талию поясом, слишком туго, на его взгляд:

– Не называй меня милочкой. Это так вульгарно!

Шейн усмехнулся, ему внезапно стало интересно: есть ли у нее что-нибудь под халатиком.

– Где это ты пряталась до поздней ночи?

– Запомни, высокомерный осел, я никогда не прячусь. Если тебе так хочется знать, то все это время я спала.

– Ага, и проснулась, как я вижу, в дурном расположении духа. – Шейн вытянул ноги, рассматривая ее с самым живым интересом, жалея, что света явно недостаточно.

– А ты что здесь делаешь в столь поздний час? – резко спросила Сесили, выходя на середину кухни.

– Деловая переписка. – Он махнул рукой на горевший в темноте дисплей.

– А-а, – протянула Сесили, обхватывая себя руками. – В таком случае не буду тебе мешать. Только выпью воды и уйду.

– Чашки в третьем шкафчике слева. – Он указал рукой, где именно.

Она направилась к шкафчику, ее движения отличала особая, натренированная грация, свойственная девочкам из богатых семей.

Шейн рос в более простой семье, где не воспитывалось умение грациозно двигаться, поэтому он не обращал внимания на такие мелочи, однако Сесили сумела изменить его точку зрения. Несомненно, она много лет занималась балетом, – он был готов побиться о заклад.

Сесили потянулась за стаканом. Она приподнялась, встала на цыпочки, ее спина слегка выгнулась, икры напряглись. Лунный свет, падавший сквозь окно, обрисовал ее стройную фигуру, и у Шейна моментально пересохло во рту. Это была другая Сесили, со спутанными после сна волосами и заспанным, но удивительно нежным лицом, растерявшая весь свой внешний глянец.

Она была удивительно красивой. Его напрягшийся член, по-видимому, считал точно так же. Красивым было не только ее лицо. В ней было нечто такое, что обожгло его, от восхищения у него перехватило дыхание.

Один день возле нее развеял все его прежние заблуждения, больше он не мог заставить себя держаться от нее на расстоянии. Загадка ее красоты волновала и требовала разрешения.