(США) Элизабет Чедвик - Победитель, или В плену любви

Книга никогда не создается усилиями только одного человека, и на самой первой странице я хотела бы высказать благодарность людям, так или иначе внесшим вклад в ее появление на свет.

Как всегда, выражаю большую признательность Кэрол Блейк и всем в «Блейк и Фридмен» за неизменную помощь и поддержку, и дружеское участие в моей работе, То же самое относится к Барбаре Бут из «Литтл, Браун и К°»

Мой муж Роджер заслуживает медали за то, что терпеливо выдерживал чтение вслух самых, первых набросков того, что впоследствии врезалось в скрижали — или, точнее, запечатлелось типографским шрифтом моей книги.

Благодарю также моих хороших друзей в Обществе Обновления и Восстановления Regia Anglorum: Джона Престона за объяснение преимуществ и опасностей, возникающих при использовании «утренней звезды» — страшного средневекового оружия, Айвора Лоутона, который охотно делился со мной замечательными знаниями о произведениях мастеров Средневековья, а также членов Общества господ Дирби, Конроя де Бурма и сэра Сент-Чида за терпеливый и подробный анализ моих изысканий.

ГРАНИЦА БРЕТАНИ,

ВЕСНА 1193 ГОДА

Харви де Монруа услышал весть о том, что его единокровный брат Александр приехал в лагерь, когда валялся в своей палатке с кувшином крепчайшего сидра и потаскухой. С самого рассвета моросил дождь. Влажная серая изморось и туман скрывали ристалище. Кутаясь в плащи и стеганки, рыцари и оруженосцы с ворчанием играли в кости. Этой ранней весной казалось, что весь мир в целом, а Бретонское пограничье в особенности, как бы выпал из времени. Харви не удивился бы, увидев Артура, Джиневру и всех рыцарей Камелота, появляющихся на темных лошадях из туманной завесы дождя, скрывающего деревья ближнего леса. Во всяком случае, удивился бы меньше, чем от вести, что юнец, которого он в последний раз видел одиннадцатилетним мальчишкой на похоронах их отца, юнец, который, как считал Харви, избрал карьеру священнослужителя, ждет его у главного лагерного костра.

Солдат сообщил эту весть осторожно, словно боясь, что Харви оторвет ему голову за доставленную неприятность, — заглянув под полог палатки, и тут же возвратился к прерванной партии в кости.

— Мощи Христовы! — вскричал Харви и сел на соломенной подстилке. Голова закружилась, и потребовалось усилие, чтобы собраться. Поднеся глиняный кувшин с сидром к губам, Харви с трудом сделал пару больших глотков.

Молодая женщина, блондинка со спутанными сальными волосами, перекатилась на живот и потянулась к кувшину. Харви вытер рот тыльной стороной ладони и передал ей сидр.

— Вам надо идти? — спросила она, видя, что Харви потянулся к одежде.

Элис была одной из многих падших женщин, которые следовали за рыцарями и солдатами на турнирах и войнах, обстирывая и ублажая мужчин, готовя им пищу. Некоторые стали солдатскими женами, другие принадлежали любому мужчине, который мог оплатить их услуги. Элис относилась к последним, но честолюбиво стремилась изменить свой статус, и Харви частенько пользовался преимуществами, которые давали эти ее устремления. Но, похоже, на сегодня с галантностью было покончено.

— К сожалению, милашка, приходится, — ответил он с сожалением и раздражением.

Остерегаясь резко наклонять гудящую голову, он осторожно стал нашаривать брюки и ремень.

— Позвольте мне, — попросила Элис и, встав на колени перед ним, помогла натянуть штанины; а затем ее пальцы заскользили по его голым бедрам, а ее полные груди заколыхались под тонкой сорочкой.

Харви закрыл глаза и сглотнул.

— Остановитесь, распутница, — простонал он. — Я же не могу появиться перед парнем с эдакой оглоблей в промежности.

Элис захихикала, но, пока он решительно не отстранился, ее пальцы игриво ласкали низ его живота.

Харви взял другой кувшин сидра, отхлебнул и скривился от кислого вкуса, заполнившего рот.

— Александр!

Он повертел имя на языке и попробовал придумать нечто остроумное, но смесь спиртного и жажды не способствовала полету мысли. Хмурясь, Харви напялил желтую полотняную, изрядно усеянную пятнами рубаху и несвежий колет. В памяти сохранился образ тощего, крутобрового и тонконосого мальчика с огромными глазами цвета ореха под копной чернющих завитков — нечто решительно отличное от всех остальных Монруа, ширококостных блондинов с простоватыми и несколько наглыми физиономиями. Но воспоминание семилетней давности наверняка не более свежо, чем предметы его бессменной одежды.

— Гордое имя, — хрипловато отозвалась Элис.

— Полагаете? — Харви уже завязывал тесемки башмаков. — Фактически его окрестили Александросом, в угоду его матери, но она была единственной, кто употреблял это имя.

— Александрос? — переспросила Элис, подняв брови. Окончание с трудом далось ее языку — давало знать о себе количество выпитого сидра. Они с Харви пили наравне.

— Это по-гречески, — сказал Харви и наградил ее легким подзатыльником. — Овдовев, мой отец предпринял паломничество во Святую землю, но добрался только до берегов Босфора. Он возвратился домой с несколькими волосками из бороды святого Петра и матерью Александра. Мы не ожидали, что он снова женится — у него же было пять сыновей. Но старый ублюдок оказался непредсказуем; и предполагаю, перед экзотичностью Анны устоять было сложно. Величайшее сокровище Константинополя — так он всегда говорил о ней.

Харви пошевелил пальцами ног. Подошва одного башмака была протерта; другой был кое-как заштопан, и между редкими стежками проглядывала плоть.

— О, Господи, — прорычал Харви. — К чему сокровища Константинополя, скажите вы мне, что, во имя пальцев Христовых, этот маленький дурачок делает здесь?

— Возможно, он принес вам семейные новости? — предположила Элис, закрывая короткую сорочку штопаным льняным платьем.

— Ха, единственная новость, способная меня заинтересовать, — это то, что я вошел в наследство, но это весьма сомнительно, и Александр, кстати, по линии наследства идет за мной.

— Тогда пусть подождет подольше.

Харви с раздражением поглядел на нее — он предпочитал, когда рот Элис не был занят болтовней.

— Ладно, немного приберите этот беспорядок. — Он обвел рукой пространство палатки, где разве что дюйм пола был свободен от разбросанных вещей и прочих развалин кочевого существования.

Элис улыбнулась, протянула ладонь и мило сообщила:

— Дополнительные услуги — за дополнительную плату.

Харви, хмурясь, полез за ворот, где под рубашкой прятался тощий кошелек, нашел маленькую серебряную монету и отдал, добавив:

— Пиявка, а не женщина.

— Но я же сосу не только кровь, правда? — бросила она провокационно, когда Харви откинул полог и вышел под мягкие струи весеннего дождя.

Из-за палаток, от ристалища доносился глухой топот копыт, ударяющих по влажному торфянику, и знакомый треск копий, бьющих в щиты, — рыцари занимались своим делом, готовясь к турниру, который открывался через два дня. Другие возились с оружием и доспехами: они непременно заржавеют в такую погоду, и придется весь вечер перед турниром их чистить и полировать. Харви давно уже избавился от подобного энтузиазма.

Первое, что он увидел, подходя к общему костру, был конь; его ребра уныло выпирали под слоем грязи. Харви поджал губы: такое состояние коня было само по себе тяжким обвинением владельцу. Рыцарь, который придерживал уздечку, встретил Харви красноречивым взглядом.

Харви свел брови, обошел теплую волну огня и встретился лицом к лицу с Александром.

Юноша был высок и строен, как молодая ива, и дрожал всем телом, явно не в силах совладать с дрожью. На плащ на его плечах из некогда хорошей, но теперь грязной и изношенной синей шерсти был наброшен — для тепла — кусок домотканого полотна и пришпилен костяной, лишенной орнамента пряжкой. Туника и шоссы были тонки и истрепаны; а башмаки, пожалуй, раз в десять хуже, чем у самого Харви.

Все это старший брат оценил одним взглядом, отметив и длинный кинжал на поясе парня.

Густые черные завитки плотно сбиты, но под ними Харви почувствовал продолговатую лепку черепов рода Монруа; лоб гладкий и смелый, с легким отпечатком юношеской мягкости. Прямые черные брови и глаза цвета темного меда — византийское наследство от матери, тонкие монашеские руки. Но больше ничего монашеского во внешности сегодняшнего Александра не наблюдалось.

— Приятный сюрприз! — легкомысленный тон Харви скрыл противоречивые эмоции, вспыхнувшие в рыцаре. — Но в самом ли деле я имею удовольствие лицезреть своего брата?

Юноша вскинул голову и выдавил хрипло:

— Я могу это доказать.

Он сунул руку под платок и плащ и вытянул шнурок, на котором висел небольшой греческой работы золотой крест с аметистовыми кабошонами.

— Это крест моей матери. Она привезла его из Константинополя и всегда носила на груди. Вы это знаете…

Харви прикоснулся к кресту, хранящему тепло груди брата, И заметил резкие багровые рубцы на запястьях Александра.

Золото мерцало в ладони Харви, весть о богатстве, куда большем, чем стоимость этой реликвии. Сам Александр — вот главное наследие, оставленное отцом и Византией, большее, чем какая-то драгоценность и экзотическая красота его матери.

— Вам и не надо ничего доказывать, я и так знаю, что мы — родная кровь, — сказал Харви бесцеремонно и возвратил реликвию, — спрячьте как положено и не спешите всем показывать. Людей грабят и убивают за меньшее.

Непослушными руками Александр завозился под одеждой, возвращая крест на грудь. Острый нежелательный укол нежности умерил гнев и раздражение Харви, и он спросил заметно мягче: