Ему всегда нравилось учиться и нравилась его будущая работа. Он еще не говорил отцу о желании стать врачом, хотя у него не было оснований полагать, что пастор будет против. Скорее всего, ему это понравится. Медицина — профессия уважаемая. В одном Адам был абсолютно уверен: он не хочет идти в церковь. Он ненавидел кирху. Он ненавидел воскресные праздники. Он ненавидел Библию и ненавидел ужасную вину, которую чувствовал за собой за то, что так их ненавидел. Раньше его привлекала лишь одна сторона долга сына пастора, а именно: посещение вместе с матерью бедных и больных прихожан. У нее это получалось исключительно хорошо, и, несмотря на свое английское происхождение, она им нравилась. Она не проявляла снисходительности и не допускала покровительственного тона. Она была веселой, деловой, не боявшейся засучить рукава. Люди уважали ее, и Адам быстро усвоил, что получасовое пребывание в ее обществе явно приносило больше пользы какой-либо больной женщине или раненому мужчине, чем многочасовые проповеди отца. Иногда они встречались с доктором Гордоном при его обходах, и Адам наблюдал за ним, сидя в углу комнаты, когда ему разрешали это или когда его не замечали. Ему было всего десять лет, когда у него впервые проявились медицинские амбиции.


Через неделю после того, как его мир столь резко изменился, Адам, уложив свой обед, а заодно и ужин в сумку, поскольку миссии Бэррон уехала на автобусе в Перт навестить сестру, что она делала каждую неделю, отправился в горы к высеченному камню.

Он часто думал о Брид, ее брате и матери, о их доброте, но никому не говорил о них. Его природная открытость, энтузиазм и любовь к жизни пропали. Порка и потеря матери изменили все. Джинни Бэррон видела это, и ее сердце обливалось кровью при виде того, что происходит с мальчиком. Она лелеяла его как могла, но он все же немного отодвигался от нее, когда она обнимала его. Он мирился с ее проявлениями любви из вежливости, и не более. Казалось, он отделил какую-то часть себя от других, окружив ее защитной стеной. К тому же новый Адам стал скрытным. Своей матери он мог бы сказать о своих новых друзьях. А раз ее не было — больше никому.

День был холодным, дул бодрящий, резкий осенний ветер. Помимо еды и полевого бинокля, висевшего на ремне на шее, он взял с собой ящички для образцов, чтобы собирать интересные вещи для своего музея, книгу о птицах, записную книжку и карандаш, а также выкрал из кухни четыре куска шоколадного торта. Три из них предназначались для Брид и ее семьи. Он знал, что миссис Бэррон заметит это, но был уверен, что не скажет. Отец не знал о существовании торта. Он почти наверняка не одобрил бы это.

Тяжело дыша, он добрался до камня и сбросил с плеч сумку. Он уже имел данные о трех птицах для своей записной книжки. Разумеется, о куропатке, а также о жаворонке и чиже. Он вынул свой потрепанный справочник, тонкими загорелыми пальцами отстегнул пряжку внешнего кармашка зеленого парусинового рюкзака и, пососав кончик карандаша, чтобы он лучше писал, начал вести записи.

Он рассчитывал пообедать, понаблюдать за птицами, а затем пройти на дальний конец холма к хижине Брид.

Первая часть плана ему удалась. Он сел на валун спиной к камню, лицом к спускающейся вниз покрытой вереском стороне холма. В ряде мест вереск становился коричневым, с багряным отливом последних недель, перед тем как завянуть. Он слышал одинокий крик орла и, опустив на землю ломоть пирога с мясом, поднял полевой бинокль и направил его к отдаленным вершинам гор позади холма с нависшими над ними тучами.

Лишь после того, как он закончил есть, выпил половину имбирного пива, аккуратно свернул остатки непромокаемой бумаги и положил их в рюкзак рядом с тщательно сохраняемыми кусками торта, он поднялся и решил идти в поисках Брид.

Солнце уже поднялось высоко. Оно жгло вереск с высоты на удивление безоблачного неба. Он прожил в этой части мира всю жизнь и мог легко читать погодные предзнаменования. Ветер утих. Через час или два он увидит, как в складках холмов начнет собираться туман и двигаться над отдаленными вершинами, которые подернутся дымкой, а затем исчезнут.

Он постоял несколько секунд, оглядываясь вокруг, затем поднял бинокль и начал внимательно исследовать территорию, лежащую за шотландскими соснами, в поисках тропинки, которая вела к ручью, рядом с которым стояла хижина Брид.

Заметив наконец тропинку, он направился к ней, уверенно ступая по северному склону хребта, оставив позади себя каменную плиту. Он достиг деревьев и остановился. Тень, которую он принял за тропинку, оказалась настоящей тенью, отбрасываемой незначительными изменениями контура холма. Он нахмурился, сожалея, что не обратил особого внимания на дорогу, когда следовал за Брид в прошлый раз.

— Брид! — Он поднес ладони ко рту и закричал. Крик прозвучал как-то странно в дневной тиши. Однако неподалеку вспорхнула куропатка, пронзительным криком оповестив о традиционном предостережении «уходи». Он продолжал стоять. На горизонте предметы стали один за другим исчезать в тумане.

— Брид! — Он сделал еще одну попытку, и его голос легким эхом разнесся по долине. Разочарование витало где-то в глубине его сознания. Тогда он не понимал, сколько времени потратит на поиски ее и брата.

Пробираясь сквозь папоротник, он двигался вниз по склону в сторону от шотландских сосен. Каменные складки казались ему знакомыми. Если он правильно помнит, то ручей должен бежать там, между крутыми берегами. Теперь он двигался через подлесок, ощущая на своих ногах жесткие стебли вереска и папоротника, и уже совсем было выбился из сил, когда наконец вышел к плоским обнаженным каменным порогам, где, несомненно, ручей, пролетая через ряд крутых перепадов, впадает в заводь, в которой Гартнайт ловил форель. Он нахмурился. Это было то место, он не сомневался в этом, но одновременно не то. Не было никаких признаков небольшой бедной лачуги, где они жили, где он провел ту роковую ночь. Он спустился вниз по скользким камням: здесь. Он был уверен, что это было здесь. Он в недоумении оглядывался вокруг. Трава была высокой и пышной, увлажняемой брызгами водопада. Но отсутствовали какие-либо следы костра.

Очевидно, это место не то. Если он пойдет вдоль ручья, то отыщет нужное место. Он занимался поисками, пока не стемнело, все больше злясь на себя, так как постоянное пересечение гряды туда и обратно приводило его к одному и тому же месту.

В конце концов он смирился с неудачей. Он присел и съел сам все куски торта, после чего понял, что ему нечего делать, и вернулся домой, усталый, разочарованный и подавленный.

В саду он остановился. В кабинете отца горел свет. Ставни были опущены, и он не мог заглянуть туда. Обойдя дом и приблизившись на цыпочках к кухонной двери, он осторожно повернул ручку. К его удовлетворению, дверь открылась и он проник внутрь.

Он не задержался в холле. Пробежав бесшумно, как можно скорее, вверх по лестнице, миновал свою официальную спальню, в которой не спал с того дня, как ушла его мать, и достиг чердака. Там он заранее приготовил себе матрас из многочисленных диванных подушек и накрыл его постельным бельем. Не раздеваясь и не сняв ботинок, рухнул на импровизированную кровать и, сунув под голову одеяло, плакал, пока не заснул.

* * *

Два часа спустя Адам услышал внизу на лестнице шаги. Он проснулся от неожиданности и некоторое время лежал, недоумевая, что произошло. Он по-прежнему был в одежде. Затем все припомнил.

Он напрягся. Вот опять. Звук тяжелых шагов. Его отец. Он потихоньку вылез из кровати и, поднявшись, молча направился к двери. Его сердце стучало. Звуки усиливались, и в какой-то момент ему показалось, что отец поднимается по лестнице на чердак, затем звуки снова стихли, и до Адама дошло, что отец ходит взад и вперед в спальне под ним. Он долго прислушивался, затем, стараясь не шуметь, залез под одеяла и накрыл голову подушкой.


Адам спал недолго. Как только стало светать, он был разбужен криком дрозда. Адам вылез из кровати и подошел к окну. Церковный двор по ту сторону изгороди выглядел мрачно. Над восточными холмами солнце еще не пробилось. Неслышно ступая по полу, он перешел к окну на противоположной стороне чердака. С места, где он находился, просматривался высокий склон холма вплоть до того места, где стояла плита с крестом.

Быстро приняв решение, он натянул свитер на измятую одежду, в которой спал, и выбрался из чердака.

На лестничной клетке у комнаты родителей он остановился, затаив дыхание. За дверью слышались звуки хриплых прерывистых рыданий. Он в ужасе прислушивался несколько секунд, затем повернулся и побежал.

В кухне он схватил оставшийся торт, пачку песочного печенья и достал из чулана еще одну бутылку имбирного пива. Запихнув все в рюкзак, замешкался на мгновение и, вырвав листок из блокнота, в котором миссис Бэррон отмечала покупки, начеркал: «Ушел наблюдать за птицами. Не волнуйтесь». Прикрепил листок к чайнику, затем отпер дверь и очутился в саду.

Было очень холодно. В считанные секунды его ботинки промокли от росы, и ноги замерзли. Он засунул руки в карманы и быстро зашагал по направлению к улице. Он уже перешел реку и оказался у подножия холма, когда первый луч солнца скользнул между отдаленными вершинами гор и обдал Тей сверкающим холодным светом.

На сей раз ему не пришлось искать дом Брид. Она сама отыскала его, когда он сидел, прислонившись к камню, и поедал на завтрак последний кусок торта.

— А-дам? — Ее голос был тихим, но все равно он подскочил.

— Брид!

Они в растерянности смотрели друг на друга, оба желали сказать больше, но знали, что это невозможно. Пока не найдут способ общения, они будут беспомощны. Наконец, обрадованный встречей, Адам залез в рюкзак и, проклиная себя за то, что съел торт, достал печенье. Отломив кусок, он робко передал ей. Она взяла его, осторожно понюхала, после чего откусила.