— Может быть, причина кроется в том, что это ваш отец старался вас пристроить, — предположила Сорча.

— Возможно, — согласился Рун, — хотя я сам не прикладывал никаких усилий, чтобы найти подходящую работу. Где-то в глубине души у меня зрела мысль, что в один прекрасный день из меня получится промышленный магнат и я поражу всех. Но в то время карьера меня не интересовала.

— А что вас интересовало? Он усмехнулся.

— Автомобильные гонки, скачки, женщины и т. п. Моя беготня с места на место продолжалась года два, причем члены моей семьи были крайне недовольны. Потом я решил, что мне надо попутешествовать. Отец благословил меня на это, так как был уверен, что в конце концов я остепенюсь. И я отправился в Непал, где чуть было не стал буддистом. Путешествовал по Таиланду и даже побывал в Австралии. — Рун улыбнулся своим воспоминаниям. Это был величайший опыт моей жизни, но, когда пришло время вернуться домой и заняться карьерой, мне снова стало скучно. Я перепробовал целый ряд различных занятий, а затем после невероятного скандала отец заявил мне, что такая жизнь завела меня в тупик. И я отправился в Штаты.

Сорча взглянула на него поверх солнцезащитных очков.

— Без благословения отца?

— Он благословил меня коленкой под зад, — усмехнулся Рун. — Отец умудрился даже ограничить доступ к своему капиталу. И я благодарен ему за это, потому что прежде тратил деньги как заблагорассудится, вроде вас… и он улыбнулся. — В Америке мне довелось поработать в разных местах.

— Например? — спросила она, глядя на него с восхищением.

— Я качал газ, работал шофером и разнорабочим на стройке. Однажды я даже застрял на два года на фабрике в Калифорнии. Но в один прекрасный день понял, что сыт по горло такой работой и девушкой, с которой жил, да и самим собой. И вот я вернулся в Португалию и предстал перед осуждающим взором отца. Раньше я не обращал внимания на его слова, когда он утверждал, что я просто неудачник. Но теперь я приближался к своему тридцатилетию. Мои ровесники делали карьеру, и… — Рун пожал плечами, — сравнение было не в мою пользу. Отец снова предложил мне вступить в семейную компанию и работать вместе с братьями, но я отказался. Я не знал, чего хочу, мне было ясно лишь одно: мне нужно самому пробить себе дорогу и, если я когда-нибудь смогу ходить с гордо поднятой головой, это будет моей личной заслугой!

— Видимо, вас тогда охватило отчаяние, — заметила Сорча.

— Совершенно верно. Я обращался в разные фирмы, предлагая свои услуги, начиная с рекламы и кончая консультациями, но, не имея специального образования в этих областях, а также и опыта, я всегда получал ответ: «Спасибо, ваши услуги нам не нужны». Случайно я заметил объявление, что «Клубу Марим» нужен управляющий, — он отхлебнул еще вина, — но, когда меня пригласили на собеседование и предложили работу, я никак не мог решиться. По правде говоря, вся работа в клубе долго сводилась к деятельности смотрителя.

— Я не представляю себе Хорхе в роли нанимателя, — заметила Сорча.

— Его безразличие было очевидным, — согласился Рун. — Но я понимал, что в «Клубе Марим» заложен большой потенциал.

— И вскоре вы пустили в ход эти возможности?

Он кивнул:

— К величайшему удивлению моего отца, я стал одним из вдохновителей и создателей всех достижений клуба, а Хорхе соглашался со всем, что бы я ни предлагал. Спасибо Небесам, потому что если б я не попал сюда…

— Вы бы попали в какое-нибудь другое место, — сказала Сорча.

— Кто знает? Может быть, и так, но Хорхе предоставил мне такие возможности, за которые я буду вечно его благодарить, и вот поэтому, когда ему хотелось поговорить о вас, я чувствовал себя обязанным его выслушать. Рун пододвинулся ближе к ней. — Простите меня.

Сорча улыбнулась.

— Я вас простила.

— Ну вот, теперь, когда все прояснилось, как насчет нас? — спросил он.

Пока он рассказывал о себе, Сорча была спокойна, но теперь ее нервы вновь напряглись.

— Что… что вы имеете в виду? — начала она, запинаясь.

Рун коснулся пальцами ее щеки.

— Сорча, я все время мысленно вижу, как вы стоите в бассейне. Один Бог знает, как я хочу вас. Да и вы тоже хотите меня, — тихо добавил он.

Хотя в его утверждении не заключалось вопроса, какое-то мгновение она могла еще попытаться побороть их обоюдное желание. Но она не сделала этого. Будто завороженная прикосновением его пальцев и звуком голоса, она неотрывно смотрела на него. Неутоленный любовный голод, который она читала в его глазах, передавался ей, вызывая ответное чувство. Жажда любви уничтожала все сомнения и страхи.

Рун взял из рук Сорчи стакан, поставил на стол рядом со своим и обнял ее. Сначала он лишь слегка коснулся ее губ, но почти тут же стал покрывать ее лицо страстными поцелуями. Дыхание Сорчи участилось, и она прижалась к Рун всем телом. Он прав, земля вращается быстрее, когда они обнимают друг друга. А если земля так быстро вращается…

Сама не зная почему, Сорча принялась теребить пуговицы на его рубашке.

— Ты их оторвешь, — прошептал Рун.

— Мне все равно.

Он улыбнулся, довольный тем, что ее прежняя скованность исчезла и она так же жаждала любви, как и он.

— Но мне не хочется их потом пришивать, разреши, я тебе помогу.

Они вместе расстегнули пуговицы его рубашки, и Рун одним движением стянул ее с себя. Девушке, восхищенной мужественной красотой его тела, страстно захотелось потрогать эту смуглую кожу, и она приложила ладони сначала к плечам, потом ниже, к груди, и, когда ее пальцы прикоснулись к его соскам, Рун вздрогнул.

— Я хочу смотреть на тебя, ласкать, — пробормотал он, сорвал с нее рубашку и бросил на пол. Затем проворно стянул с нее купальник. — У тебя прекрасная грудь, — произнес он хрипло. — Такая круглая, крепкая, — он нежно погладил ее, — и шелковистая.

Наклонившись, он поцеловал соски, и Сорча ощутила прилив невероятного блаженства. Дрожь радости пробежала по ее телу. Это были ласки опытного любовника, и волны желания тотчас стали прокатываться по ее телу. Это был зрелый мужчина, который знал, как давать и получать наслаждение. Она открыла глаза и увидела его темноволосую голову на своей груди. Запустив руку в его шевелюру, Сорча стала наматывать кольца волос на пальцы, стараясь крепче прижаться к нему в ответ на те чувства, которые он в ней зажег.

— О Боже, Сорча, — простонал, тяжело дыша, Рун, лаская влажную от его поцелуев кожу.

Когда он всем телом опустился на нее, она изогнулась ему навстречу, наслаждаясь сладкой мукой от прикосновений его языка и зубов. Она не знала, что можно так страстно желать, испытывать такую жажду близости. Когда Рун еще раз отпрянул от нее, Сорча обняла его за плечи и потерлась грудью о его грудь, отчего он снова вздрогнул.

— Ты колдунья. Прекрасная мучительница, — сказал он и, схватив руку Сорчи, потянул ее вниз и приложил к джинсам. — Я хочу видеть твое лицо в тот миг, когда ты станешь моей, — пробормотал он хриплым голосом.

Ее охватила паника: до сих пор все было великолепно, но теперь, когда их любовь готова была вот-вот достичь своей вершины, она опять ничего не почувствует. А Рун не тот человек, которого можно обмануть.

— Что случилось? — спросил он, отстраняясь от нее.

Сорча улыбнулась. Уступить приступу нервозности было бы глупо. Все должно быть прекрасно, разве нет?

— Ничего, — ответила она. Он перевел дух.

— Сорча, я уверен в своих чувствах, но ты тоже должна быть уверена в своих.

— Конечно, — сказала она торопливо.

— Почему же ты вдруг отпрянула? Я понимаю, ты о чем-то подумала… И это тебя смутило. — Рун еще раз вздохнул. — Но поверь, для меня это не просто игра, — твердо произнес он. — Ты ведь не считаешь, что я хочу тебя соблазнить? Мы зашли так далеко, и вдруг все остановилось. — Он сжал губы, и она увидела выражение страдания на его лице. — Ради всего святого, как ты можешь так поступать?

— Но я ничего не сделала, — запротестовала Сорча, встревоженная его проницательностью.

— Скажи мне, что случилось?

— Ничего, — ответила она и снова улыбнулась.

Рун потянулся к своей рубашке.

— Такие женщины, как ты, называются… — произнес он с горечью, натягивая рубашку. — Женщины, которые нарочно возбуждают, а потом…

Сорча застегнула купальник.

— Ты меня тоже возбудил, — сказала она в свою защиту.

— Ты меня втянула в то, что называется прелюдией любви, — заявил он грубо. — Но ты сама не желала любви.

— Не правда! — воскликнула она.

— Тогда объясни, почему такой поворот от ворот? Ты опять хочешь укрыться за стеной молчания? — спросил он с ядовитой усмешкой.

Она нахмурилась.

— Не понимаю.

— Не понимаешь? Я уже заметил, что иногда, когда разговор, например, заходит о твоем отчиме, ты или отвечаешь односложно, или говоришь, что не хочешь касаться этой темы. — Рун стал застегивать пуговицы рубашки. — Но если и теперь ты не пожелаешь со мной говорить, я, пожалуй, уйду.

Он встал с дивана, и в груди Сорчи все сжалось. Пусть уже не приходится мечтать о близости, к которой она стремилась, но она не может разрешить ему так просто уйти. Не может допустить, чтобы он думал, будто она его обманывала. Она должна рассказать правду.

— Я… я боялась, что, если мне придется изображать восторг… ты догадаешься.

— А зачем тебе притворяться? — резко спросил он.

— Дело в том, что… — ее лицо потемнело, — я обычно не получаю удовольствия от любви.

Рун недоверчиво усмехнулся.

— Ты заслуживаешь лучшей доли.

Я фригидная женщина, настаивала она.

— Фу… какая чушь! — возразил Рун.

— Но это так и есть.

— Ты, наверное, забыла, что я видел тебя, когда ты наслаждалась прикосновением воды и ласками солнечных лучей, забыла, как несколько минут назад ты готова была сорвать с меня рубашку, — сказал он грубо, с издевкой.