Люсинда быстро дошла до Чарльз-стрит. Там она слегка улыбнулась. Недооценивая ее способность превращать пенни в фунты посредством инвестиций и полагая, что она использует все свои крошечные доходы, чтобы каждый месяц платить по счетам за хозяйство, Денби тем самым оставил дверь ее клетки приоткрытой. Сознание своих успехов придало ей уверенности в себе. Шаг ее стал тверже.

Самым трудным будет выдать себя за другую и найти человека в Сити, который не возражал бы против ведения дел женщины, которую считал бы вдовой. Поначалу она хотела использовать свои доходы, чтобы помочь Денби расплатиться с долгами, удивить его, показав, что она может внести вклад в их расходы. Потом начала кое-что понимать. Мужчинам, в частности Денби, не нужны жены, которые могут думать, рассуждать, считать. Ему требовалась фарфоровая куколка, чтобы хвастаться ею перед друзьями, или племенная кобыла, чтобы рожать детей. Поскольку она не годилась ни для того, ни для другого, она использует свои деньги, чтобы начать новую жизнь. Когда устроится, пошлет весточку своей семье.

Она вздрогнула от предрассветного холода. Тусклый свет редких уличных фонарей придавал домам угрожающий вид. Люсинда свернула на Беркли-стрит и направилась к Пиккадилли. Мимо проехал наемный экипаж. Кучер, сидевший на ящике, с надеждой посмотрел на нее. Но экипаж ей был не по карману. И потом, если его будут расспрашивать, он сможет указать, в какую сторону она шла. С каждым шагом она оказывалась дальше от особняка и каждое мгновение ожидала услышать крик, понять, что ее побег обнаружен, и что ее потащат домой.

Сзади послышались шаги. Она остановилась, прижалась к стене, спряталась в ее густой тени. Джентльмен в шляпе, вертя в руках трость, прошел мимо по другой стороне улицы, даже не взглянув в ее сторону.

Дыши ровно. Иди твердо, выше голову. Люди будут видеть всего лишь женщину, идущую по какому-то делу, или служанку, возвращающуюся домой. До нее доносились шумы Сити. Какому-то Чарли сообщали, что все хорошо; из окон трактира, в которых мерцал свет, доносился смех.

К тому времени, когда Люсинда добралась до стоянки дилижансов у трактира «Ангел», нервы у нее были натянуты как струна. Свет, горевший в окнах общего зала, манил войти, выпить хотя бы чашку горячего кофе. Или шоколада с теплыми сладкими рулетиками. Больше никогда в жизни она не возьмет в рот бисквита на воде.

Глупо. Как бы голодна она ни была, нельзя поддаваться соблазну. Вдова, покупающая билет и садящаяся в дилижанс, скорее всего не привлечет к себе внимания, в то время как женщина, расположившаяся в трактире на несколько часов поздно ночью, обязательно будет замечена.

Укрывшись в тени соседнего дома, Люсинда хорошо видела подходы к трактиру. Если муж придет сюда ее искать, она первая его увидит.

От страха колени у нее подгибались. Она отбросила мысли о Денби, не желая думать, какое наказание он придумает, если найдет ее.

Время тянулось медленно. Время от времени она переминалась с ноги на ногу — ноги уже начали ныть. Поначалу она думала, глядя на бледную серую полоску на небе, что принимает желаемое за действительное, но вот по мостовой со скрипом и стонами проехала запряженная волами, повозка в сторону Ковент-Гарден. Должно быть, скоро утро, если фермеры уже везут свой товар на рынок. Она вжалась спиной в стену, чтобы дать проехать повозке. Человек, правивший ею, дружелюбно кивнул ей. Вскоре на углу появился уличный метельщик, мальчик лет десяти, одетый в лохмотья.

Лондон просыпался.

Через двор напротив прошел, зевая, помощник конюха и стал убирать лопатой навоз. Он, остановился, чтобы поболтать с горничной, которая несла корзины с углем.

Простой люд занимался своим делом, словно все в мире было хорошо. Как странно. Как это бодрит. Скоро подъедет дилижанс и увезет ее к новой жизни.

— Тс-с, мисс, — прошипел ей в ухо чей-то голос. Сердце у Люсинды едва не выскочило из груди. Она резко повернулась, с трудом удержавшись, чтобы не издать тревожный возглас, и уставилась на неопрятную женщину, которая качала на коленях младенца примерно двух лет. Слава Богу. Никого из тех, кого она знает.

Как же это она проглядела появление этой женщины? Ведь так мог появиться кто-то из слуг Денби или он сам. Она прижала руку к груди, стараясь унять сердцебиение.

— Подержите? — повторил гнусавый голос.

— Что именно? — осторожно переспросила Люсинда.

— Вы подержите дите, пока я схожу вон туда? Меня туда не пустят с девкой. Я хочу узнать, нет ли у них места служанки.

Люсинда покачала головой.

— Мне очень жаль, но я жду дилижанс.

Женщина закашлялась, сотрясаясь всем телом от сухого кашля. Когда приступ прошел, она провела грязным рукавом своего платья по губам и носу.

— Я только на минутку, мисс. — Она сунула спящего ребенка в руки Люсинды с такой силой, что та пошатнулась. Если бы Люсинда не подхватила ребенка, женщина непременно уронила бы его на мостовую.

Обругав мальчишку с метлой, который хотел расчистить перед ней дорогу через грязь, женщина перешла улицу и вошла в трактир.

Дитя открыло синие глаза и воззрилось на Люсинду с серьезной задумчивостью. Люсинда рассматривала грязные щечки и губы, похожие на бутон розы. Бедняжка, какой он маленький и худенький. Она тревожно окинула взглядом улицу. Всего пару минуток, сказала женщина.

Уличный мальчишка прошел мимо, закинув метлу на плечо, держа большой палец за поясом, и глаза его понимающе блеснули. Шляпу он залихватски сдвинул на затылок.

— Дала деру, да? Здорово она вас одурачила.

— Прошу прощения?

— Бонни Синяя Отрава. — Он ткнул пальцем в сторону трактира. — Она вас обвела вокруг пальца.

Люсинде казалось, что оборвыш говорит на каком-то иностранном языке, хотя некоторые слова явно были английскими. Наверное, это сленг. Джеффри, ее брат, в свое время любил сленг, хотя его вариант был гораздо понятнее.

— Женщина попросила меня подержать ее ребенка, пока сама она пойдет узнать насчет работы.

Мальчишка расхохотался, запрокинув голову.

— Не видать вам ее как своих ушей.

— Хочешь сказать, что она не вернется? — Люсинда посмотрела на ребенка, который сунул в рот палец.

— Не, ни в жисть. А этого отнесите в работный дом. Там о нем позаботятся.

— А почему она не взяла с собой вот это? — Это? Она, Люсинда, только что назвала ребенка — «это».

— А он не ее. Ее сестра сбежала и бросила его. Старик собирается швырнуть его в реку.

— Утопить? — Во рту у нее пересохло. Мальчишка кивнул:

— Ага. Это самое лучшее, если хотите знать. Гораздо лучше, чем, если его кинут на попечение прихода и приставят к делу.

— Но тебе, я смотрю, очень неплохо, — возразила Люсинда.

— У меня свое дело, — сказал мальчишка, почесывая грязное ухо. — Это вот мой угол. И у меня есть место, где приклонить голову. Есть одна мочалка. Годится только в потаскухи, и то ненадолго. — Он потряс головой. — Отнесите его в работный дом.

Из его слов Люсинда поняла, что «мочалка» означает какую-то женщину, и ей не хотелось знать, что имеется в виду под словом «потаскуха».

— Это невозможно. Я пропущу дилижанс.

— Уедете завтра. — Он склонил голову набок. — Конечно, они подумают, что вы его мамаша, и вас тоже задержат.

Люсинда поняла, что попала в западню, что дверца плотно захлопнулась и ей нечем дышать. Она с трудом втянула в себя воздух.

— Вздор. Миссис Бонни — тетка этого ребенка, она пошла в трактир, искать работу. Она непременно вернется.

Мальчишка хихикнул:

— Миссис Бонни! Вот потеха!

Перехватив ребенка поудобнее, Люсинда надменно посмотрела на метельщика.

— Я сама найду эту миссис Бонни.

Она перешла на другую сторону и вошла в «Ангел». В закутке за входной дверью помещался чистильщик сапог; он поднял голову, склоненную над целым рядом сапог и ботинок, и щетка его застыла в воздухе.

— Чем могу быть полезен, мисс?

— Я ищу женщину, которая вошла сюда несколько минут назад. Она искала работу.

— Да, видел, вошла сюда одна, — согласился он. — Она выбежала через заднюю дверь.

— Через заднюю дверь?

— Это точно. — Он дернул головой. — Вон там. Сердце у Люсинды сжалось от дурных предчувствий, но она постаралась заглушить их.

— Она не могла уйти без ребенка.

— Если хотите знать, мисс, у нас здесь есть несколько таковских, это точно. Обманывают приличных людей. Лучше отнесите его в приют для брошенных детей. Они разберутся, что с ним делать.

— В приют? — Приют ступенью выше, чем работный дом.

— Да, в Ламбете. Вам придется объяснить, что это не ваше, иначе они не позволят вам это оставить. — Опять «это». Девчушка прислонилась головой к плечу Люсинды.

На дворе стук лошадиных подков и крики конюхов и клиентов возвестили о появлении дилижанса. Ее жизнь зависела от того, сядет ли она в этот дилижанс.

— А вы не могли бы отнести ее в Ламбет? Я вам заплачу.

Чистильщик покачал головой:

— Видите, сколько обувки. И все это нужно начистить к шести часам. — Он взял коричневый сапог, такой большой, что там мог бы поместиться теленок, и помахал им. — Шли бы вы лучше своей дорогой, мисс, не то хозяин увидит вас здесь и вызовет констебля.

Констебль захочет узнать ее имя. Он, быть может, даже будет настаивать на том, чтобы проводить ее домой. Она утратила дар речи, потому что ей показалось, что все кончено. Малышка тихонько захныкала.

— Наверное, есть хочет, — предположил чистильщик обуви. — В общем зале вам дадут хлеба на пенни и молока.

Люсинда была уверена, что в любой момент может появиться тетка девочки, и принесет свои извинения. А как же иначе? Не зная, что делать, Люсинда пошла на восхитительный запах кофе в общий зал, где пухлощекая женщина приветствовала ее из-за прилавка.