– Не думаю, что смогу уехать на целый месяц, – наконец заговорила она. – Мастерскую нельзя оставлять.

– Мы свои дела доверяем управляющим, – сказал Реймонд. – Ваш Бенджамин Даркин – настоящее чудо. Я даже жалею, что он работает не на нас. Иногда меня так и тянет украсть его у вас.

Бабушка М медленно произнесла:

– Думаю, Анналисе это будет полезно.

Я не удержалась, бросилась к ней и поцеловала.

– Бабушка, вы такая добрая! – воскликнула я. – Такая добрая!

– Чепуха, – отмахнулась она. – Не знаю, хорошо ли это для юной девицы – разъезжать по Европе.

– Я буду в надежных руках, – вставила я.

Бабушка М сделала мне замечание:

– Анналиса, сядь. Что о нас подумает Реймонд?

Я видела, как горели ее глаза. Она боялась, что расплачется. Мне захотелось сказать ей: «Плачьте, бабушка. Я вас люблю и за то, что вы можете плакать».

От Реймонда всегда исходило ощущение полного спокойствия. Казалось, в этом мире не существовало ничего такого, что могло бы заставить его удивиться.

– Отец много ездит, – произнес он так, будто не стал только что свидетелем волнительной сцены. – Он всегда считал, что это неотъемлемая часть нашей профессии. Так мы договорились? Могу ли я обрадовать Грейс? Я могу ей передать, что Анналиса составит ей компанию в дороге?

– Думаю, да, – ответила бабушка М. – Но вы нам не дали времени подумать. Что ты скажешь, Анналиса?

– Если вы сможете прожить без меня месяц…

– Что значит, прожить без тебя? Я, знаешь ли, вполне могу сама о себе позаботиться.

– Я знаю это, бабушка. Но я буду о вас волноваться.

– Почему? Меня столь любезно пригласили в Бакингемшир, и я поеду. Думаю, там я буду счастлива.

Реймонд сказал:

– Завтра я еду домой, сообщу своим хорошие новости. Вам понравится, Анналиса. А знаете что, приезжайте обе к нам на следующей неделе. Все обсудим.

На том и порешили.


Я так радовалась предстоящему путешествию, что страхи о Филиппе отошли на второй план. Они бы никогда не оставили меня, но подобное приятное волнение было самым лучшим способом избавиться от их навязчивого присутствия.

Отъезд был намечен на середину марта, вернуться мы планировали в середине апреля. Наши семьи несколько раз встречались для обсуждения планов, и у меня создалось впечатление, что бабушка была взволнована предстоящей поездкой не меньше моего. Она знала, что это лучший способ победить отчаяние и врожденным чутьем понимала, что, предаваясь ему, мы себе же делаем хуже.

Я твердо решила, что нужно что-то предпринимать. Все чаще и чаще я задумывалась о том, чтобы отправиться на поиски брата. Я бы начала с Сиднея. Кто-нибудь должен был что-то знать. Но как это сделать? Слыханное ли дело, чтобы женщина путешествовала одна. Даже в Европу я ехала с Биллингтонами.

Однажды утром мы с Реймондом поехали кататься. С тех пор, как мы начали строить планы, я чувствовала себя намного лучше, и это, наверное, было очевидно.

Я могла свободно разговаривать с Реймондом о том, что было у меня на уме. Я сказала:

– Хотелось бы мне когда-нибудь отправиться на поиски Филиппа.

– Вы не думаете, что он решил остаться там? Что, если он женился там и поэтому не может вернуться домой?

– Вы не знаете Филиппа. Он бы понял, как мы волнуемся. Если бы что-то подобное произошло, он сообщил бы нам… Мне, во всяком случае.

– Вы все еще мечтаете его найти.

– В письме он написал, что у побережья Австралии есть какие-то острова, на которые каждую среду ходит корабль. Наверное, он сел на тот корабль. Я бы хотела попасть в Австралию, сесть на тот корабль и приплыть на те острова. У меня такое чувство, что искать нужно там.

Пока я говорила, Реймонд не сводил с меня внимательных глаз.

Я сказала:

– По-моему, вы считаете, что я должна это сделать. Вы не воспринимаете это как несбыточную мечту.

– Нет, я не считаю, что это невозможно, и знаю, что вы не обретете покоя, пока не узнаете, где находится ваш брат и что задержало его там так надолго. Я хочу, чтобы вы перестали себя изводить. Не думаю, что вы сможете быть счастливой, пока не разберетесь. Я хочу, чтобы вы были счастливы. Я хочу, чтобы вы вышли за меня.

– О Реймонд, я передать не могу, как я счастлива, что вы появились в моей жизни. Все так изменилось после нашей первой встречи. А теперь эта поездка. Мне кажется, вы специально решили взять с собой Грейс, чтобы пригласить меня.

Он улыбнулся.

– Вам нужно уехать. Вам нужно перестать все время думать об одном. Этим делу не поможешь.

– Я знаю. Но как заставить себя?

– Нужно сделать что-то необычное… Оторваться от привычной жизни. Начать новую. Волнением вы не поможете брату, что бы с ним ни случилось.

– Поэтому я не могу просто сидеть дома и думать об этом. Понимаете, мы так с ним дружили, мы были ближе друг к другу, чем обычно бывают братья и сестры. Наверное, это из-за того, что наша мать умерла. Я ее не знала, но он помнил. Ему тогда было пять, а в пять лет дети многое запоминают. Потом началась Война бабушек. Они обе хотели нас, мать нашего отца и мать нашей матери. Какое-то время Филипп не знал, что с нами будет. Это тоже наложило отпечаток. Он думал, что нас могут разлучить. Когда он мне сказал об этом, я, хоть и была слишком мала, чтобы что-то понимать, почувствовала тревогу. У нас была особенная связь. Я знаю наверняка: если бы он был жив, он нашел бы способ прислать весточку мне. Да, я должна выяснить, что с ним случилось. Я не смогу спокойно жить, пока не узнаю этого.

– Я вижу, вам придется это сделать.

– Как?

– Как я уже говорил, нет ничего невозможного.

– Бабушка…

– Стареет. Она одинока. Ей нужно, чтобы рядом были внуки. Но вы – не единственная внучка.

– Нет, есть еще Филипп.

– Я думал не о Филиппе.

– Что вы имеете в виду?

– Вначале мы едем в Голландию, в Амстердам. Я вам предлагаю: напишите отцу и сообщите ему, что собираетесь приехать. Навестите его. Познакомьтесь с братьями и сестрой. Возможно, вам удастся привезти их в Англию. Может быть, кто-то из внуков заполнит пустоту, образовавшуюся в ее сердце. Возможно, так вы обретете свободу. В конце концов, если Филипп не вернется, кто-то из этих мальчиков унаследует усадьбу и дело. Должен же он хоть что-то о них знать.

Я посмотрела на него.

– Реймонд, вы коварный человек. Я никогда не думала, что вы способны измыслить такой вероломный план.

– Когда человек влюблен, он способен на многое, – ответил Реймонд.


Я написала отцу, и ответ пришел незамедлительно. Он будет рад меня принять.

Его жена Маргарета, сыновья Ян и Карл и маленькая Вильгельмина с нетерпением ждут встречи.

Я показала письмо бабушке М.

– Хм, – только и сказала она, но, по-моему, осталась довольна.

Реймонд пришел в восторг.

Он посоветовал:

– Хорошо бы вам провести с ними месяц.

– Месяц! Но мне так хочется побывать во Франции и Германии…

– Я думал, вы смотрите дальше.

Я улыбнулась ему и подумала: «Я люблю вас, Реймонд Биллингтон. И почему я не могу решиться? Может быть, когда мы уедем…»

Но я поднялась в комнату одна. Там было очень тихо, лишь ветер шумел в ветвях тиса за окном.

Я посмотрела на кровать, на комод, в котором нашла дневник… надеясь, как всегда, бывая здесь, увидеть какой-то знак, быть может, услышать голос Анны Алисы, обращающейся ко мне сквозь годы.

Ничего. Я даже заметила, что в голову полезли мысли о том, что нужно будет взять в дорогу. И я вдруг поняла, что кошмарные сны перестали меня преследовать, после того как Реймонд предложил мне сопровождать их семью в Европу.


Амстердам очаровал меня с первого взгляда. Я не могла поверить, что в мире может быть другой такой город. Я не сомневалась в этом тогда, когда видела всего лишь несколько городов, и даже сейчас, повидав многое, я все еще верю в это.

Стоит он в устье реки Амстел на берегу залива Зейдер-Зе и разделен рекой и каналами на почти сотню небольших островов, которые соединяются тремя сотнями мостов.

Дом отца, большой, внушительный, стоял на канале Принсенграхт. Принсенграхт, Кейзерсграхт и Херенграхт – на этих каналах сосредоточены почти все большие здания города. По виду это был типичный голландский дом: лестница с начищенными до блеска медными перилами, идущая от двери дома на улицу вдоль стены, а не от нее, богато украшенные фронтоны по обеим сторонам. Внутри дом казался еще большим, чем снаружи. Однако больше всего меня поразило то, что там все сверкало. Чистота была главной особенностью этого дома. Полы мраморные, стены выложены нежно-голубой и белой плиткой, которая, как мне показалось, была нужна для удобства мытья, двери украшала искусная резьба, рядом с большими окнами стояли зеркала, чтобы можно было без труда наблюдать за тем, что происходит на улице. Мебель была значительно проще, чем у нас дома.

Поначалу дом мог показаться холодным, строгим, но это было не так. Едва перешагнув порог, я оказалась окружена теплом. Мачеха, полная женщина с круглым лицом, ослепительно чистой кожей и лучистыми голубыми глазами, понравилась мне сразу. Поначалу она немножко нервничала, что, наверное, вполне естественно. Я взяла ее за руки и поцеловала. Она слегка зарумянилась, лицо ее сделалось таким счастливым, что я тут же прониклась к ней расположением. В тот миг мне вспомнилась та часть из дневника Анны Алисы, в которой она узнает, что Лоис Гилмор станет ее мачехой. Как странно, что у нас обеих были мачехи! Однако на этом заканчивалось сходство Маргареты и Лоис Гилмор. Нужно перестать постоянно думать об Анне Алисе и сравнивать ее жизнь с моей.

Меня представили братьям и сестре.

Как это трогательно – знакомиться с собственной семьей! Первой моей мыслью было: какие мы глупые, что не встретились раньше. А потом меня охватило чувство благодарности к Реймонду за то, что он организовал эту встречу.

Яну было пятнадцать, Карлу – двенадцать, а Вильгельмине – девять.