Мишель Энн Янг - По зову сердца

Лондон, апрель 1811 года

Блаженная тишина.

Люсинда Полгрейв, графиня Денби, постояла, приложив ухо к двери, которая вела в спальню мужа, и ей захотелось рассмеяться, закружиться, закричать: «Денби нет!» Какое счастье! У Люсинды даже закружилась голова.

Но тут над ней нависла фигура в черном.

Люсинда ахнула, сердце у нее бешено забилось. Пропади все пропадом! Почему дворецкий всегда подкрадывается к ней незаметно? Это высокомерное животное должно было бы больше заботиться о собственной жизни, поскольку, по мнению Денби, простой удар ее бедра способен кого угодно повергнуть наземь.

— Да, Галлоуэй? — К несчастью, в ее голосе прозвучали нотки страха.

Дворецкий расплылся в улыбке:

— Чай ждет миледи в гостиной. Как и его сиятельство. Радость Люсинды мгновенно померкла.

— Благодарю вас, Галлоуэй, Пожалуйста, приготовьте к обеду два прибора.

Улыбка дворецкого стала еще шире.

— Его сиятельство не будет обедать дома, миледи, — с торжествующим видом заявил дворецкий. Раздражение Люсинды уступило место радости.

— Это все, благодарю вас. — Она обошла дворецкого и направилась к холлу.

Дорожка в рубиновых тонах словно смеялась над ней своей яркостью. Положив на перила горячую влажную руку, Люсинда сбежала по изогнутой дубовой лестнице вниз, на первый этаж особняка в Мейфэре. Люсинда торопилась. Денби терпеть не может, когда она опаздывает. «Не слишком быстро», — напомнила она себе. Он не любит, когда она появляется разгоряченная и взволнованная. Проклятие! Что бы она ни сделала, он вечно недоволен.

В коридоре Люсинда остановилась у двери гостиной. Разгладив юбку цвета слоновой кости, потратила еще секунду, чтобы не выдать своего волнения, и медленно открыла дверь. Высокие окна в западном конце комнаты бросали полосы света на ковер кремового цвета, а синие стены и белый потолок придавали комнате прохладный вид.

Ее муж, граф Денби, сидел, ссутулившись, на диване ярко-синего цвета у мраморного камина, держа в руке бокал бренди. Его белокурые пряди были причесаны волосок к волоску. Он приветствовал ее появление мрачной гримасой, которая портила его красивое, как у Аполлона, лицо. Неужели она действительно когда-то считала это унылое выражение на его лице романтическим?

— Добрый вечер, Денби, — пробормотала Люсинда.

— Ради Бога, перестаньте топтаться на месте и сядьте. Люсинда села.

Он посмотрел на нее поверх бокала:

— Где это вы были?

Сердце у нее учащенно забилось. Она взглянула на бокал у него в руке. Худшие из его тирад начинались после третьего бокала. Глаза у него еще не помутнели, голос звучал бодро. Она натянуто улыбнулась:

— Где я была? Одевалась к обеду.

От пренебрежительного взгляда, которым он ее окинул, Люсинда похолодела.

— Не понимаю, зачем вы беспокоились.

— Дело в том, что я не ждала вас сегодня вечером. — Она указала на поднос. — Могу я предложить вам чашку чаю?

Он перевел взгляд на поднос, и она вздрогнула. Повар сегодня превзошел самого себя. На многоярусном блюде для сладкого лежали не только ее любимые лимонные пирожные, но еще и несколько кусочков глазированного фруктового пирога и разных марципановых сладостей. У Люсинды слюнки потекли.

— Господи, неужели вы намерены сожрать все это?

— Нет, я…

— Здесь никто, кроме вас, не станет, этого есть.

— Но я…

— А как же диета из бисквитов на воде и уксуса, который предписал вам доктор? Если вы настолько прожорливы, что не в состоянии придерживаться диеты хотя бы одну неделю, что будет с вашей фигурой? — Он презрительно усмехнулся. — Такой корове, как вы, требуется несколько месяцев, чтобы появились какие-то улучшения.

— Я плохо себя чувствовала. — От этой диеты она ощущала слабость, и, что хуже всего, ей очень хотелось сладкого. — Если вам так не нравится моя внешность, зачем вы женились на мне?

Глаза у него сузились, недовольная гримаса стала еще заметнее.

— Надеялся таким образом разрешить мои финансовые проблемы, а не разориться из-за вашего аппетита.

Люсинду охватила ярость.

— Дохода, который обеспечивает вам мой отец, более чем достаточно для комфортабельной жизни. — Судя по тому, как задрожали у него ноздри, она зашла слишком, далеко, но, поскольку им грозило банкротство, следовало образумить этого человека. — Если бы мы вложили часть этих средств…

— Довольно. Я джентльмен и не собираюсь надрываться из-за денег.

По его тону стало ясно, что разговор окончен. Люсинда хотела взять пирожное с лимонной начинкой. Денби схватил ее за руку.

— Положите на место, Люсинда.

Она опустила пирожное, как собака, которой приказали бросить кость. Денби отпустил ее, и она протянула руку к чайнику.

Божественный аромат ударил ей в ноздри. Она отпила успокаивающего напитка.

— Вы уверены, что не хотите чаю?

Он осушил бокал с бренди и поднялся. Она отпрянула, когда он навис над ней.

— Нет. Если бы вы действительно хотели мне помочь, отдали бы мне ваши карманные деньги. Не понимаю, почему ваш отец в первую очередь позаботился о ваших деньгах.

Это было еще одно яблоко раздора в их браке. Она не посмела сказать ему о том, что в последнюю минуту проявила самообладание и попросила отца оставить ей лично немного денег. Люсинда промолчала. Денби позвонил, а потом подошел к столику у стены, на котором стоял графин с бренди. Повернувшись к ней спиной, он наполнил себе очередной бокал.

Ее муж — модный щеголь, безупречно одетый, воплощенная изысканность. Неудивительно, что ее родители были вне себя от радости, когда их дочь, отнюдь не красавица, обратила на себя его внимание. Этот очаровательный молодой лорд казался таким… совершенным и так увлекся ею, едва она впервые появилась в Лондоне. Позже Люсинда поняла, что ему нужны были только ее деньги.

Как глупо было не рассмотреть, что скрывается за обаянием манер, а ведь она считала себя такой проницательной. Очевидно, понять деловой мир было гораздо легче, чем пресыщенных циничных людей из высшего общества. Ей вообще не следовало уезжать из Йоркшира. Как любил говорить ее муж, она не создана для светской жизни.

Галлоуэй постучал в дверь и вошел.

— Вы звонили, милорд?

— Да. Ее сиятельство закончила пить чай. Желудок Люсинды заурчал, протестуя. Со вчерашнего обеда она ничего не ела, если не считать сухого бисквита.

Денби сердито посмотрел на нее.

Она облизнула губы и подавила желание схватить с блюда кусочек фруктового пирога, прежде чем Галлоуэй уберет поднос. До обеда еще далеко. Но скоро Денби уйдет в свой клуб, и тогда Люсинда спустится в кухню и посмотрит, как готовят вечернюю трапезу. Это ведь вполне естественно — хозяйка дома хочет убедиться, что все будет приготовлено пристойно.

Звякнул колокольчик на парадной двери.

Галлоуэй посмотрел на Господина:

— Джеймс откроет, милорд. Это я отнесу обратно на кухню.

Из нижнего холла донеслись голоса.

— Кто бы это мог быть? — спросила Люсинда.

— Это Вейл. — Денби вскочил.

Герцог Вейл. Люсинда вздрогнула от отвращения.

— Тогда я пойду.

— Вы останетесь. И встретите его, как подобает хозяйке дома.

Она склонила голову в молчаливом согласии. Что еще ей оставалось делать?

— Проклятие, — сказал Денби. — Со всеми этими вашими препирательствами я чуть не забыл, зачем хотел видеть вас сегодня вечером. Я хотел сказать вам, что послезавтра мы едем в Суссекс. Карету приказано подать в полдень. Будьте готовы.

— Вы хотите сказать — в Денби-Холл?

— А куда же еще?

Они не бывали в поместье мужа со времени их медового месяца. Он настолько же ненавидел деревню, насколько Люсинда любила ее. Возможно, в поместье она найдет способ понравиться мужу и наконец-то подарит ему наследника.

Он сердито глянул на нее:

— Ради Бога, перестаньте смотреть на меня коровьими глазами. Клянусь, вместо того чтобы худеть, вы становитесь толще день ото дня.

— Надолго ли мы едем?

— На неделю-другую. Я пригласил друзей. Слабое дуновение надежды начало развеиваться.

— Друзей? — Какое-то дурное предчувствие зародилось у нее в душе, и от этого ей стало трудно дышать. — Вы, конечно, не хотите, чтобы я там присутствовала.

— Мне нужно, чтобы вы играли роль хозяйки дома.

— Я предпочитаю оставаться здесь. Мои родители приезжают в Лондон на этой неделе. Они пригласили нас на обед. Надеюсь, вы не забыли об этом?

Его передернуло.

— Очередной предлог наесться до отвала. Я долго буду помнить нашествие стада деревенщины, вознамерившейся потрясти общество появлением очередной раскормленной хрюшки.

Этого Люсинда не могла вынести.

— Как вы смеете?! Моя сестра хороша собой и добра. Вам известно, что я обещала вывести ее в свет в этом сезоне. — Люсинда судорожно сглотнула, с трудом сдержав слезы. Нет, она не заплачет, не унизится перед ним. — Наша родословная такая же древняя, как и ваша, Денби. А то и древнее.

— О да, воистину. У вашей семьи до войны не было ничего, кроме груды камней и нескольких акров пастбищ. Взгляните правде в глаза, Люсинда. От вашей семьи разит лавкой.

— В бизнесе моего отца нет ничего постыдного. Вы же не отказались принять у него деньги.

— Он платит мне за то, что я терплю вас.

Стук в дверь не дал ей сказать то, что она хотела.

Дверь отворилась, и показалась высокая худощавая фигура герцога Вейла. Герцог медленно вошел в гостиную. Если не считать безупречно белого накрахмаленного галстука, он был одет во все черное. Светские дамы были без ума от его изысканной манеры одеваться и восхищались его черными, как смоль волосами и благородными чертами лица. Прикрывшись веерами, они сплетничали о его победах. Люсинде его циничный рот и прямые черные брови казались сатанинскими. Его холодные серые глаза словно смотрели на мир с башни его собственной постройки, а его суровое молчание, пересыпаемое резкими замечаниями, действовало ей на нервы. Но хуже всего было то, что он вел ее мужа по пути к разорению.