– Мортимер может быть беззащитным перед ремесленником, но не перед королем, которого он стремится удержать в узде. Когда он видится с Эдуардом, то всегда окружен стражей.

– Если сделать это внезапно, все может получиться. Пусть не в Вестминстере, в другом замке, где стражников будет меньше. Там это удастся наверняка. Насколько велика власть Мортимера над его союзниками? Он покупает их, пока находится у власти, а как только он ее лишится, они сами оставят его. Королевство устало от его причуд и излишеств, не одному мне противно осознавать, что я своими руками привел его к власти. Несколько человек, Аддис, и скорость. Все будет кончено, прежде чем он сможет собрать подкрепление. Я думаю, его дворцовая стража не решится поднять руку на законного наследника престола, помазанника Божия.

Аддис встал и начал расхаживать взад-вперед. Его огромное тело кружило по комнате, а глубоко в темных глазах вспыхивали золотые огоньки.

Риз следил за его внутренней борьбой и очень надеялся, что убедил Аддиса. У Джоан не было возможности ждать, пока король соберет армию.

– Может получиться, – признал наконец Аддис, – не в Вестминстере, в каком-нибудь другом замке. Несколько человек, говоришь? Если они смогут пробраться в покои королевы, дело будет сделано, – он скрестил руки на груди. – Да, может получиться. Должно получиться. Если Мортимер вызвал к себе Ги Лейтона, то, может статься, он и сам что-то затевает. Такие люди, как Мортимер и Ги, в отличие от меня, не остановятся перед убийством из-за угла.

Ги появился не для этого. Его никто не вызывал. Он приехал сам по себе, чтобы найти сына и дочь Маркуса де Брекона. Приехал, чтобы убить мальчика, в смерти которого уверил своего хозяина. И его сестру.

– Дверь в покоях короля уже закончена?

– Да, она уже прорублена.

– Хорошо. Думаю, сегодня, прежде чем вывезти семью из Лондона, мне следует повидаться с хранителем королевской печати. Но если я хочу успеть это сделать, то я должен идти прямо сейчас. – Он крепко пожал Ризу руку в знак дружбы. – Я попросил тебя поговорить о простом, и ты так и сделал. Нам, баронам, кажется, что, для того чтобы сразиться за правое дело, нужна целая армия, но твой незамысловатый план пришелся мне по душе. Если сможешь, поговори с Мортимером еще разок. Скажи ему, что в городе неспокойно, пусть он неуютно себя почувствует в Вестминстере. Дай ему понять, что король проявляет нетерпение.

– Хочешь ли ты, чтобы я сделал что-то еще? Аддис поднял бровь.

– Значит, ты с нами?

Да. Не ради королевства и не ради высоких принципов, не ради чего-то возвышенного или сложного – он будет с ними ради Джоан. Если Мортимер падет, падет и Ги Лейтон, а она сможет добиться справедливости. Тогда она будет в безопасности, более того, сможет вернуть себе имя и владения, свою прежнюю жизнь.

– Я с вами, но я молюсь, чтобы снова не произошло ошибки, как в прошлый раз. Я не хочу стать свидетелем еще одной кровавой резни.

– За свою короткую жизнь Эдуард не видел ничего, кроме раздоров, и порядком от них устал. Он стремится исцелить королевство и не станет никому мстить, кроме Мортимера, конечно. Король очень зол на него и поступит с узурпатором так, как тот и заслуживает.

– Значит, завтра я поговорю с Мортимером и предупрежу его об опасности, как ты и сказал. Если я вдруг понадоблюсь, пришли за мной.

Они вместе спустились во внутренний двор. Мойра, стоя на пороге зала, помахала ему на прощание рукой. Аддис грустно улыбнулся.

– Она успокоится, когда узнает, что ты с нами. Она не доверяет скоропалительным решениям и необдуманным клятвам людей знатного происхождения, говорит, что такие клятвы подобны соломе, которая разлетается, стоит ветру подуть в другую сторон) .

– Ты рассказал ей?

– Она знала. Это только кажется, что она держится в стороне, но от ее взгляда ничего не ускользает.

Да, ничего не ускользает. За один день она разглядела в Джоан больше, чем он за несколько месяцев. «А ты ее знаешь?»

– Она беспокоится, – сказал Аддис. – Ради нее я хотел бы все закончить побыстрее.

– Давай и в самом деле закончим на этот раз, Аддис. Доведем до конца то, что мы начали, и покончим с этим.

Глава 20

Когда Риз вошел в сад, дом был темным и немым. Ни один лучик света не пробивался сквозь окно в кухне, чтобы рассеять сгущающиеся сумерки.

Джоан ушла. Он знал, что она уйдет. Она больше не могла оставаться. Не только из-за их ссоры и слов, которые он бросил ей на прощанье – ей снова нужно было бежать, чтобы скрыться от дьявола с ангельским лицом.

Он остановился между кустом боярышником и верстаком, не хотел заходить в дом. Она ушла, но следы ее недавнего присутствия остались повсюду. Шлейф ее запахов, призраки ее смеха подстерегали его то там, то тут. Сад хранил воспоминания о ней, в кухне и зале каждая вещь еще помнила прикосновение ее рук, а уж в его комнате, в их постели напоминание о том, что ее нет рядом, будет постоянным и невыносимым грузом ложиться ему на сердце.

Чувствуя себя таким же опустошенным, как дрожащая тишина, окружавшая его, он сел на верстак. От его движения с доски что-то упало, и он в поисках принялся шарить рукой по земле. Пальцы наткнулись на один из инструментов Джоан, крошечный кусочек железа, которым она прорезала линии на своих глиняных статуэтках. Еще несколько металлических приспособлений лежало там, где она оставила их, на том месте, где обычно сидела и лепила свои фигурки. Риз представил ее: сосредоточенное выражение лица и порхающие руки, полуденное солнце, просвечивающее сквозь тонкую рубашку тело.

Должно быть, она очень спешила, если не захватила своих инструментов. Конечно спешила, она должна была спешить, если хотела спасти брата. А может быть, она думала, что спасает кого-то еще. Может быть, она хотела немедля порвать с этим домом, чтобы защитить человека, которому он принадлежал.

Эта мысль оставила после себя горький осадок. Одно дело – признать, что она считала его не способным защитить ее, и совсем другое – допустить, что она чувствовала себя обязанной его защищать.

Вероятно, она была очень напугана. Его сердце сжималось при мысли о том, что она заставляла себя скрывать свой страх от него. Всю обратную дорогу до дома, в продолжение всей их ужасной перепалки она и виду не подавала, что напугана, что панически боится за Марка. Хуже того, она заново переживала все то, что было связано со сделкой. Риз ни на минуту не сомневался, что сэр Ги, не задумываясь, разбередил затянувшиеся раны и, вероятно, намеревался нанести новые.

Она должна была рассказать ему, должна была позволить ему помочь. Неужели Джоан сомневалась в нем? Неужели думала, что он сбежит от опасности и оставит ее одну? Неужели могла решить, что, узнай, кто она такая и что ей грозит, он бросит ее ради спасения собственной шкуры?

Черт побери, она должна была рассказать ему! Если не несколько недель назад, то хотя бы сегодня.

Вертикально стоящая планка верстака закрывала от него дом. Сегодня рано утром он вышел в сад и закончил свою святую. Теперь она, исполненная спокойного величия, терпеливо ждала своего часа, – часа, когда он отвезет ее в церковь, где она встанет у входа и будет спокойно взирать, как сменяют друг друга поколения.

Как всегда в своей жизни он, чтобы утешиться, решил прибегнуть к своему ремеслу. Риз встал и снял холст с камня. Черная колонна в сгущающихся сумерках, фигура святой высотой почти в рост человека, неясно вырисовывалась на фоне неба. Он пробежал пальцами по лицу, которое сегодня отшлифовал, хотел убедиться, что поверхность больше не нуждается в полировке.

Его руки замерли. Оставаясь в темноте слепым, он почувствовал больше, чем когда-либо видел. Скользнул пальцами ниже, очерчивая нос, скулы, губы, подбородок. Эти прикосновения вызывали мучительные воспоминания о том, как он ласкал это лицо раньше, множество раз, охваченный то страстью, то нежностью. Но не холодный камень, а бархатистую плоть, пульсирующую жизнь.

Святая Урсула, непорочная мученица. Дочь маркграфа, женщина благородной крови. Он высек ее в богато украшенных одеяниях, как подобало ее положению, и наделил гордостью и лицом знатной дамы, которую близко знал.

Он задержался пальцами на ее губах, и под его рукой они показались почти живыми. А ты знаешь ее? Его сердце знало. Его душа, все его существо видели все. Правду о ее происхождении, о том, что она потеряла, за что боролась. Это подсознательно вело его резец. Его руки выразили то, что разум отказывался признать. Он отказывался понимать, как безнадежна его любовь.

Она должна была рассказать ему. И она рассказала. На самом деле она никогда не скрывала от него свое знатное происхождение. В первый же раз, когда он увидел ее на рыночной площади, оно было заметнее, чем ее оборванное серое платье.

Какой-то неясный звук прервал его размышления. Он взглянул через плечо, затем повернулся: еще одна черная тень стояла в сгустившихся тенях возле дома, еще одна женская фигура, неподвижная и прямая, стояла перед ним, но она была не из камня. Страх, волнение и облегчение не исходят от мертвого материала.

Джоан не исчезла, не ушла.

Он не знал, что сказать ей. Она не верила ему, а он не мог ей помочь, пока она не поверит. Но даже тогда его вмешательство могло принести с собой больше неприятностей, чем помощи. В самом деле, она будет в большей безопасности, если просто снова исчезнет вместе с Марком.

Он понял, что не должен ничего говорить, потому что это не имело значения. Она уже сделала свой выбор, бежала от прошлого в будущее, но ни в одном из времен не было места для него.

Она не ушла. Но очень скоро она уйдет навсегда.


Он знал.

Это сквозило в его позе, его молчании, в том, как он смотрел на нее. Джоан не могла разглядеть его лица в темноте, но она не сомневалась, что эти пронзительные синие глаза сверкали оттого, что теперь он знал, как она обманула его.