Натаниэль Стюарт. В это было невозможно поверить, но передо мной стоял он, собственной персоной. Мой сон оказался еще фантастичнее, чем я думала… если только меня не забросило назад во времени лет этак на девяносто или около того. Но подобное предположение было, конечно, полнейшим абсурдом.

– Мадам?

Он склонился надо мной, и я увидела откровенное беспокойство в этих его поразительных черных глазах. А в жизни он намного интереснее, чем на фотографии, сообразила я вдруг. Я представляла его более старым, более солидным, но, похоже, у человека, который стоял сейчас передо мной, не было на теле и унции лишнего жира.

Высокий, с широкой грудью и жилистыми руками, он напоминал собой лесоруба. Одеяние его действительно оказалось ночной рубашкой. Никогда бы раньше не поверила, что кто-нибудь может выглядеть достаточно мужественным в подобном наряде, но ему это как-то удавалось, машинально подумала я, не в силах оторвать взгляда от темного треугольника волос на его груди, видневшегося в вороте рубашки благодаря расстегнутой верхней пуговице.

– Мадам, с вами все в порядке? – спросил он снова. – У вас такой вид, будто вам повстречалось привидение.

Это был не сон – это был настоящий кошмар! Прижав к груди Аполлона, я прошептала первое, что пришло в голову:

– Да, Тото, это, пожалуй, будет почище того, что выпало на долю Дороти.

– Тото? Так зовут вашу собаку?

Я тряхнула головой в надежде, что в ней прояснится. Натаниэль никуда не исчез.

– Я имела в виду собаку из «Волшебника страны Оз».

Глаза его блеснули как черный агат.

– Волшебство? Так вы, выходит, волшебница? Колдунья?

Я похолодела. Колдуний ведь кажется сжигали на костре в прошлом? Однако, как я ни напрягала память, мне никак не удавалось вспомнить, были ли люди в начале двадцатого века – если это, конечно, был двадцатый век – уже достаточно цивилизованны, чтобы не прибегать к подобным мерам. Неожиданно Аполлон, сидевший у меня на руках, вывернулся и, спрыгнув на пол, залез под кровать, что, надо сказать, не прибавило мне мужества. Но тут же я напомнила себе, что все это, разумеется, лишь сон и я обязательно проснусь, прежде чем произойдет что-либо по-настоящему ужасное.

– Я не колдунья, – я обезоруживающе улыбнулась. – Никогда даже не встречала ни одной в своей жизни.

Он насупил брови, пристально глядя на меня.

– Кто же этот волшебник, о котором вы говорили?

– Он не настоящий волшебник – это только кино.

– Кино? – на лице его появилось непонимающее выражение.

– Говорящие картинки, – попыталась я объяснить, без всякого, впрочем, успеха.

– Звучит, как зрелище в ярмарочном балагане, – пробормотал он себе под нос, окидывая вновь презрительным взглядом мой облегающий фигуру костюм. – Так вы, выходит, сбежали из балагана? Хотя, нет, – поправил он тут же себя. – Ваша одежда уж слишком нескромна для появления на публике.

– Она вполне приемлема там, откуда я пришла, – с достоинством возразила я, скрестив на груди руки.

Не стоило говорить ему, что он лишь плод моего затуманенного сном воображения, или – еще того хуже – что я явилась из будущего. Это могло привести лишь к тому, что он решит, будто я сумасшедшая, а как поступали с сумасшедшими женщинами в начале века, мне было прекрасно известно. Пусть уж лучше думает, что я колдунья или какая-нибудь акробатка из балагана. Мне совсем не улыбалось быть упрятанной в дом умалишенных прежде, чем я смогу проснуться и оказаться вновь в своем времени. К тому же, для плода воображения, подумала я, он был невероятно красив. Взгляд мой скользнул по твердой линии его подбородка и резким, словно выточенным резцом скульптора, чертам лица, совсем как у бронзовых статуй, которые я видела в музеях. Идея остаться здесь с ним и вволю насладиться этим сном, пока он длится, выглядела несравненно привлекательнее кошмара в сумасшедшем доме.

Протянув руку, он смахнул пыль с моего плеча. От его пальцев исходило тепло, которое мгновенно ощутило мое озябшее тело. Тепло? Почему же тогда меня бросило в дрожь от его прикосновения? И почему, если это был сон, я чувствовала жару и холод?

– Никогда не видел подобной ткани, – заметил Натаниэль. – Это явно не хлопок, и она блестит, как шелк. Где вы ее приобрели?

Разумеется, я не могла сказать ему, что купила уже готовый костюм в специализированном магазине в конце квартала.

– Это подарок, – ответила я коротко.

Он кивнул, и на лице его вновь появилось презрительное выражение.

– Так я и думал. – Он показал на сумочку на ремне у меня на талии. – А этот странный пояс… он тоже подарок одного из ваших многочисленных патронов?

– Не понимаю, о чем вы говорите, – я нахмурилась.

Не ответив, он бросил взгляд вниз на мои кроссовки.

– Странная обувь… «Nike»… – медленно прочел он надпись. – Почему вы написали на своей обуви имя богини победы?

– Это просто название фабричной марки, – поспешно сказала я, заметив в его глазах неподдельный интерес.

Почувствовав мою неловкость, он махнул в сторону своей кровати, показывая, чтобы я присела. Послушно я опустилась на кровать и тут же едва не утонула в мягкой пуховой перине. Я вдруг представила, как теряю на ней свою невинность за десятилетия до того, как появиться на свет. Странно, но идея эта неожиданно показалась мне весьма привлекательной.

– Таких кроватей сейчас уже нигде не найдешь, – заметила я вслух и про себя добавила, что таких мужчин, как он, тоже.

Я кокетливо улыбнулась ему. В конце концов это был мой сон и совсем необязательно было вести себя в нем как пай-девочка. Я вполне могла позволить себе выступить сейчас в роли, которая была абсолютно не свойственна мне в реальной жизни.

Его взгляд остановился на леотарде.

– Зачем вам это металлическое устройство?

– Молния?

– Я не понимаю, для чего нужна эта, как вы ее назвали, молния.

Я пожала плечами. Черт возьми, в конце концов, это всего-навсего только сон! Почему бы не рискнуть? Я растегнула застежку на несколько дюймов.

На лбу у него выступила испарина.

– Поразительно!

Интересно, что он имел в виду, говоря это, меня или молнию? Его последующие действия дали ответ на мой невысказанный вопрос. С бесстрастностью ученого он наклонился вперед и дернул молнию вверх. Она зацепилась за мой лифчик, и я задрожала, почувствовав его пальцы на своей обнаженной коже. Его теплое дыхание и прикосновение руки к ложбинке между грудями мгновенно опалило меня как огнем и мое сердце бешено заколотилось, он явно был настоящим на ощупь…

Внезапно он, очевидно, осознал всю двусмысленность своей позы; лицо его залилось краской и, с шумом выдохнув, он снова дернул за молнию, пытаясь ее застегнуть.

У меня было такое чувство, будто мне дали пощечину. Сглотнув застрявший в горле комок, я просунула под его руки свои.

– Вы должны сначала соединить обе части вместе наверху, а потом потянуть вот так.

Он тут же отдернул руки, словно обжегшись.

– Оставь при себе свои ухищрения, женщина. Я не обману доверия моей любимой.

У меня упало сердце. Я выказала себя полной дурой. Да, жизнь, несомненно, состоит большей частью из ям да колдобин… Даже в твоих снах…

Он принялся мерить шагами комнату, пытаясь побороть свое раздражение. Прошло несколько томительных мгновений. Наконец он повернулся ко мне. Лицо его выражало полное спокойствие.

– Не бойтесь сказать мне правду, – проговорил он вкрадчиво, подходя ближе. – Я не отошлю вас назад, несмотря на ваше распутное поведение.

– Назад куда? – спросила я удивленно. Неужели он что-то знал? У меня вдруг мелькнула мысль, что это был совсем не сон и я действительно – с помощью какого-то колдовства – перенеслась в прошлое.

На лице его появилась самодовольная ухмылка.

– В бордель, разумеется, откуда вы, как я думаю, сбежали. Не пытайтесь этого отрицать… Мне следовало бы догадаться об этом с самого начала по вашей одежде, хотя, должен сказать, я никогда еще не видел корсажа, сделанного из такого удивительного материала.

– Так вы думаете, что я… – Я была ошеломлена. Разумеется, я флиртовала с ним, но это еще не давало ему права относиться ко мне как к проститутке. Какая наглость! Что если он предложит мне деньги за мои услуги? Разозлится ли он, услышав мой отказ?

Я не могла не заметить искры желания в его глазах, когда он скользнул взглядом по четко вырисовывавшимся сквозь тонкую ткань леотарда изгибам и выпуклостям моей фигуры.

– Еще совсем недавно, – проговорил он, насмешливо поднимая бровь, – я не преминул бы воспользоваться вашими услугами. Вы волшебница, в этом нет никаких сомнений, – в голосе его звучало откровенное восхищение, – хотя и не такая, как я вообразил вначале.

– Не давайте слишком большой воли своему воображению, – предупредила я, скрещивая на груди руки.

С явной неохотой он отвел от меня взгляд.

– Мне следовало бы выставить вас за дверь, вместе с котом, – произнес он сухо. – Но из уважения к моей матушке – да будет благословенна ее святая душа – я не сделаю этого.

– Ваша матушка?

Великолепно! Единственное, чего мне еще недоставало для полного счастья, так это столкновения с почтенной матроной, готовой выжечь мне на лбу алую букву «А» или еще какую-нибудь букву алфавита, которой полагалось клеймить юных грешниц.

– Она давала приют падшим женщинам, которые желали покончить со своим дурным прошлым, – объяснил Натаниэль. – Она называла их испачкавшимися в грязи голубками и говорила, что истинный христианин должен делать все, чтобы вернуть их на путь истинный. Папа всячески ее в этом поддерживал, хотя многие в обществе и стали на нее поглядывать косо.

– Должно быть, она замечательная женщина, – заметила я, слегка расслабившись.

– Была ею. Она умерла, когда я был еще ребенком.

– Ах, да, простите. Я забыла, – проговорила я в смущении.

Он бросил на меня удивленный взгляд.