Взяв бутылку, я прочла на этикетке надпись: «Тоник Лидии Пинкхэм от меланхолии и женских недомоганий». Вытащив пробку и поднеся бутылку к носу, я присвистнула. Алкоголя в этом тонике было достаточно, чтобы свалить на неделю моего папочку с ног.

– Подожди, – сказала я Виктории, ставя бутылку вновь на столик. – Я принесу сейчас кое-что, от чего тебе сразу же полегчает.

Возвратившись через пару минут со своей сумочкой, я достала из нее пузырек с ибупрофеном и протянула Виктории.

– Эти таблетки должны снять боль. Принимай их по одной каждые четыре часа. Что еще посоветовала тебе Пруденс?

– Чтобы я не напрягалась, не купалась и вообще не делала ничего, что может меня утомить. Ах, да… она еще предупредила меня, чтобы я оставалась в постели, пока все это не кончится. Но, Тейлор… ведь послезавтра свадьба! Я не могу ее пропустить, я просто не могу! – Она опять разрыдалась.

Я вытерла ей слезы и разгладила волосы, борясь с растущим во мне гневом на Пруденс. Виктория подняла голову и посмотрела мне в глаза.

– Мне бы хотелось, чтобы за Натаниэля вышла замуж ты.

– Виктория! Ты прекрасно знаешь, что это невозможно, – ответила я, пытаясь подавить мгновенно охватившую меня внутреннюю дрожь. Как ты можешь даже думать об этом, прикрикнула я на себя. Он мужчина викторианской эпохи, самоуверенный, властный, относящийся с презрением к женщинам… Но и идеалист, мечтатель, человек, любящий свою сестру, и… слишком красивый для своего собственного блага, – возражало на это мое сердце.

И, к тому же, он старше тебя более чем на сто лет – одержал в конечном итоге победу мой разум.

Пробормотав какое-то извинение, я поднялась и направилась к двери, от души надеясь, что Виктория не заметит моей нетвердой походки.

Я настолько была поглощена в этот момент своими мыслями, что не заметила стоявшего за дверью Натаниэля и, шагнув в коридор, тут же на него налетела. Его руки мгновенно сомкнулись на моей талии, не дав мне упасть, и я оказалась прижатой к его подобной граниту груди. Взгляды наши встретились, и я прочла в его глазах откровенное уважение и кое-что еще.

– Благодарю вас, – произнес он тихо. – С вашей стороны было весьма любезно помочь Виктории. Мне следовало бы самому догадаться, что она нуждается… – Лицо его залилось краской смущения. – Я хочу сказать, что не заметил, как быстро выросла моя маленькая сестренка.

– Вы подслушивали? – спросила я, испытывая неловкость от мысли, что он мог подумать, услышав последнее предложение Виктории.

– Дверь была открыта. Я совсем не собирался вас подслушивать. Но меня встревожил плач Виктории.

Я кивнула, остро ощущая жар, исходивший от его ладоней, которые все еще были сомкнуты на моей талии. Его тревога за сестру была столь велика, что я поняла, я не могу на него сердиться.

– Не волнуйтесь. С ней все будет в порядке, – успокоила я его. – В общем, это ерунда.

Его лицо потемнело.

– Пруденс явно так не думала. Какое право она имела расстраивать подобным образом ребенка.

Я ничего не ответила, радуясь про себя тому, что наконец-то до него начинает доходить, что представляет собой Пруденс.

Неожиданно он убрал руки с моей талии.

– Все это только лишний раз подтверждает, как нужно девочке, чтобы в доме был кто-то, кто мог бы дать ей совет относительно всех этих… женских проблем.

– Вроде рекомендации остаться в постели и пропустить свадьбу брата потому только, что у нее…

– Я поговорю об этом с Пруденс. Вы правы, вне всякого сомнения. Она превысила свои полномочия, сказав Виктории, что та не может присутствовать на церемонии. И все же… – он нахмурился, – ребенку нужен кто-то, кто мог бы направлять ее, учить всему, что следует знать добропорядочной юной леди для того, чтобы удачно выйти замуж. Пруденс из хорошей семьи, она прекрасно воспитана; думаю, вы понимаете всю важность этого.

– Не совсем, – ответила я, надеясь, что он не заметил, как расстроили меня его слова.

Он приподнял бровь и пристально посмотрел на меня. Я поежилась, чувствуя себя, как букашка под микроскопом.

– Ваша шутка не смешна.

– Я не шутила.

Он нахмурился.

– Уверен, в вашем роду полно грешников. Ваш выбор профессии говорит об этом со всей определенностью.

– Да будет вам известно, у меня в роду почти одни только незаконнорожденные, – бросила я, обиженная его снисходительным тоном. – В своей семье я была первенцем. В общем-то мои родители предстали перед алтарем до моего рождения… но совсем незадолго.

Он буквально впился в меня глазами. Казалось, он пытается проникнуть мне в душу и за маской сарказма разглядеть мое истинное «я». Я мысленно чертыхнулась. Опять я все испортила, поддавшись минутному раздражению, тогда как он, похоже, уже начал мне немного доверять.

– Нежеланный ребенок, – сказал Натаниэль задумчиво. – Так вы поэтому… – начал он было спрашивать, но тут же умолк. Мне показалось, что в его взгляде, обращенном на меня, мелькнуло сочувствие и понимание. Словно ниточка вдруг протянулась между нами, ниточка от одного заброшенного в детстве ребенка к другому, соединившая на мгновение родственные души. В следующую минуту, однако, он вновь принял чопорный вид и резко произнес: – У меня нет никакого желания копаться в ваших семейных тайнах. Пруденс не имела в виду ничего плохого. Сердце у нее доброе. После того, как мы поженимся, Виктория, уверен, образумится и отношения у них наладятся.

С этими словами он повернулся и зашагал прочь. Интересно, подумала я, провожая его глазами, кого он хотел убедить, меня… или себя самого?

Возвратившись к себе в комнату, я тут же принялась рыться в своей сумочке в отчаянной попытке отыскать хоть что-нибудь, что могло бы убедить Натаниэля, что я явилась из будущего. Однако моим надеждам не суждено было сбыться. Я никогда не беру с собой бумажник, делая пробежку, а дата на монете в двадцать пять центов, которая у меня всегда с собой на тот случай, если вдруг мне понадобится позвонить, совершенно стерлась. Тюбик губной помады с запахом клубники, щетка для волос, ключи, жвачка, поводок Аполлона и газовый балончик вряд ли могли считаться неопровержимыми доказательствами путешествия во времени. Похоже, мне придется поискать какой-то другой подход к Натаниэлю, чтобы спасти его и Викторию.

Разговор с Натаниэлем выбил меня из колеи и, чтобы как-то прийти в себя и успокоиться, я спустилась вниз и уговорила кухарку согреть мне чашку чая. Кухарка поставила на чугунную плиту чайник, а я открыла дверь кладовки, надеясь отыскать там мед.

– Вы знаете, тут что-то просыпалось! Вот здесь. Я сейчас уберу.

Кухарка бросилась ко мне, махая руками.

– Сядьте за стол и я принесу вам все, что только пожелаете. Но держитесь от кладовки подальше. Этот порошок, до которого вы едва не дотронулись, мышьяк – он здесь для того, чтобы помешать крысам пробраться к сухим припасам.

– Мышьяк! – Я поспешно отдернула руку.

– Если бы Маффин выполнял свою работу как следует и ловил мышей, этого бы разумеется не потребовалось. – Она махнула в сторону пушистого кота, который, не обращая на нас внимания, умывался в этот момент у черного хода.

Послушно я села за кухонный стол, и кухарка принесла мне мой чай с медом.

Я медленно пила чай, размышляя над стоявшей передо мной проблемой. А не взять ли мне, подумала я вдруг, Викторию с собой в будущее? Однако это могло иметь совершенно непредсказуемые последствия – не говоря уже о трудностях, с какими мне непременно пришлось бы столкнуться, давая объяснения. Я представила себе эту неловкую сцену: «Привет мам, пап. Познакомьтесь с Викторией. Нет, это не маскарад. Она всегда так одевается… Видите ли, она из 19О6 года. Я привела ее с собой, чтобы спасти от землетрясения. Вы не возражаете, если она будет жить с нами?»

Итак, это, вне всякого сомнения, отпадает. Я должно быть окончательно рехнулась, если мне могла прийти в голову подобная мысль.

Может, стоит поговорить с Викторией и предупредить ее о грозящей ей опасности? Едва подумав об этом, я тут же засомневалась в правильности подобного решения. Девочка, похоже, была с норовом, и я не могла быть уверенной на сто процентов, что она меня послушает. Но все же она была ребенком. Существовало множество способов ее уберечь; на худой конец, я могла бы спрятать свечи или закрыть ее у себя в комнате.

Совсем другое дело ее брат. Разумеется, я могла бы рискнуть и сказать ему правду, но учитывая его упрямство, шанс, что он мне поверит, был весьма невелик. Я могла бы также подождать до землетрясения и попытаться уговорить его не ходить на чердак, однако вряд ли он станет прислушиваться к моим словам, когда будет женат на Пруденс. При мысли о предстоящем бракосочетании меня едва не стошнило.

Итак, судя по всему, у меня оставался лишь один выход. Каким-то образом я должна была помешать Натаниэлю жениться на Пруденс. Однако открыть ему правду было слишком рискованно. Он вполне был способен, выслушав мою историю, тут же сплавить меня в ближайший сумасшедший дом. В конечном счете, подумала я, решительно ставя чашку на стол, можно попробовать другой подход и попытаться убедить его, что я умею предсказывать будущее.

Вошла миссис О'Хара и, увидев меня сидящей за кухонным столом и бормочущей что-то себе под нос, изумленно спросила:

– В столовой что-нибудь не в порядке?

– Вроде бы нет, насколько мне известно, – ответила я, удивившись ее странному вопросу.

– Но вы кузина хозяина, вы гостья в его доме. Вам не подобает пить чай на кухне с прислугой.

– Извините, – проговорила я в смущении. – Мне просто не хотелось доставлять лишних хлопот. – Меньше всего я думала о вопросах этикета, когда решила прийти сюда и попросить кухарку приготовить мне чай.

– Мистер Стюарт просил передать, – сообщила в следующий момент домоправительница, – что вы с ним едете на экскурсию.

– И куда? – по телу моему мгновенно пошли мурашки. Неужели я его настолько сильно рассердила, что он решил меня выдворить из своего дома? Но я не могла пока уехать; я еще не завершила того, что решила сделать.