— Что вы, — вздрогнула я, — он болен, какие протоколы! Его лечить надо!

Участковый присел, поднял с пола осколок, повертел его в руках и отдал мне. Уколотый Митька тихо скулил на носилках.

— Куда вы его? — спросила я у халатов.

— В шестьдесят седьмую, у нас там целое отделение для таких артистов.

— Что с собой положить?

— Ничего не кладите — до утра он проспит, а завтра привезете все, что нужно.

— Можно я ему пижаму положу?

— Ну, положите, пусть лежит.

И Митьку понесли вниз по ступенькам. Участковый вышел следом. Спортсмены тоже потянулись на выход.

— Спасибо вам, ребята! — сказала я на прощанье.

Они молча кивнули в ответ.

— Что будешь делать? — спросила Оксанка.

Я обвела глазами затоптанный пол, стеклянное крошево, бурые пятна в том месте, где Митьке разбили нос:

— Пока приберусь, а там видно будет.

— Не сиди тут одна, приходи, — попросила Оксанка.

— Спасибо тебе, подружка! — улыбнулась я грустно.

Оксанка тяжело вздохнула:

— Пойду, покормлю Леньку, да прослежу, чтобы Васька с перепугу не напился.

И она побежала домой.

Я захлопнула дверь, села на пол и громко завыла.

Мой мир погрузился в горючую бездну, из которой выныривали то Антон, то Оксанка. Я все плакала и плакала, и слезы смывали один эпизод за другим: улицы Москвы сквозь запотевшее стекло автомобиля, струи дождя, в которых захлебнулись дворники, а может, и не дождь это вовсе, а ручейки, застившие глаза?

Телефонная трубка, испуганный голос Алисы, тревожный взгляд Антона, его слова: «Алиса, потерпи! Домой пока нельзя, там холодно, окна разбиты, стекло на полу», плеск жидкости в бокале, знакомый запах коньяка, глоток чего-то терпкого и длинная черная пауза…

Очнулась я в темноте и не сразу поняла, где нахожусь. Я поднялась, огляделась: квартира на Плющихе, за окнами ночь, сквозь плотно задернутые шторы пробивается свет фонаря. Диван разобран, но не расстелен, мы лежим одетые поверх одеяла: я под халатом, Антон в свитере и джинсах.

— Что я здесь делаю? — произнесла я вслух.

Антон открыл глаза:

— Я не мог дозвониться тебе и приехал. Не знал, что и думать — телефон молчит, в окнах — темно. Поднялся, позвонил. Дверь открыла соседка, провела меня по квартире, показала Митькины художества: обрезанный провод, разбитую форточку, стекла на полу, пятна крови, рассказала, что произошло. Сказала, что Митьку забрали в больницу, а ты с тех пор сидишь в луже слез и не хочешь вставать. Я решил, что нельзя оставлять тебя одну и к дочери вести нельзя.

— У меня была истерика?

— Нет. Ты была убийственно спокойна, все понимала, отвечала на вопросы.

— А что было не так?

— Твои слезы. Я думал, это никогда не кончится. Ты улыбалась, говорила и при этом заливалась слезами.

— Это душа из меня изливалась.

— Ну что-нибудь да осталось? — предположил Антон с грустной улыбкой.

— Поживем — увидим, — вздохнула я.

Антон включил торшер, посмотрел на часы:

— На работу через час. Можно еще поспать.

Я занервничала:

— Мне нужно отвезти Митьке вещи, а еще съездить на проспект Мира, успокоить родителей.

— Все обязательно сделаешь, а сейчас спи, — он закутал меня в халат и прижал к себе.

— Интересно, — прошептала я, — как я теперь буду писать?

— У тебя что-то болит? — заволновался Антон, — Он бил тебя по почкам?

— Нет, я, кажется, выплакала всю жидкость из организма.

Антон тихо рассмеялся:

— Утром налью тебе литровую кружку чая. Спи!


С утра пораньше я накупила сладостей и поехала к Кораблевым. Перед отъездом в Сингапур хотелось повидаться с дочкой, обсудить с родителями Митькину судьбу.

Толком поговорить не удалось — все торопились на работу, и было решено оставить все как есть до моего возвращения. Полдня я провела с Алисой, а к обеду вернулась домой. Перво-наперво вымыла пол, привела в порядок кухню, уложила Митькины вещи в большую спортивную сумку. Пока я чистила ковер, стекольщик занимался окнами, и уже к вечеру в квартире было тихо и тепло. Осталось только съездить к Митьке, зарядить врачей купюрами и собраться, наконец, в дорогу.


В положенный час я поднялась в отделение, отыскала ординаторскую, спросила, где лежит Кораблев.

— Это вчерашний? — мужчина в мятом халате с трудом оторвался от бумаг, — Вперед по коридору, — он задал направление рукой, — дойдете до окна, увидите кровать.

— Как он, доктор?

— Что-то конкретное говорить еще рано. Его промыли, теперь наблюдают. Лечащий врач будет с утра, так что смотрите часы посещений.

И мятый доктор вернулся к делам.

В отделении было людно. Мужчины с серыми лицами и мутным взором лежали тут же в коридоре. Мое появление встретили настороженно: алкоголики всех мастей оторвались от дармовой овсянки, и только самые «уставшие» не удостоили своим вниманием. Митькина кровать оказалась в конце коридора. Сам Митька спал, закутавшись в одеяло. Когда я подошла, он с трудом повернул ко мне голову, разлепил глаза и пробормотал что-то бессвязное.

— Здесь твои вещи и домашняя еда, — я поднесла пакет к Митькиному лицу, — Ставлю все в тумбочку.

Он утвердительно кивнул.

— Ты в порядке? — спросила я в самое ухо, — Чего принести?

Едва ворочая языком, он выдавил нечто похожее на «привет» и снова заснул. Минут десять я ждала, что он проснется, но так и ушла ничего не дождавшись.


По дороге домой я вспомнила, что осталась без связи, зашла в ближайший телефон-автомат и набрала Кораблевых.

— Митьку промыли, теперь он отсыпается, — прокричала я сквозь шум проезжей части, — В доме прибралась, окно вставила, теперь буду ждать телефонного мастера. Алису заберу, когда вернусь. Берегите ее и обязательно навестите Митьку!


Сад, где цветы говорили:

Прими… вдыхай….постигни…

Рейс на Сингапур вылетал в шесть утра. В столь ранний час здание аэропорта выглядело пустынным, и только у стойки толпился народ. Артамоныч подал нам знак, и мы двинули чемоданы под светлы очи российской таможни.

Посадку объявили строго по расписанию. Бортпроводницы с кукольными лицами показали нам наши места. Я села в кресло, пристегнулась и закрыла глаза. Проснулась во время посадки.

— Ну ты и спать! — с уважением произнес Антон.

— Кажется, я впала в зимнюю спячку, — ответила я, потягиваясь и растирая затекшие суставы.

— Рановато, — улыбнулся Антон, — еще жир не нагуляла, до весны не дотянешь.

— И правда, есть хочется!

Антон протянул мне плитку шоколада:

— Два раза кормили, но ты проспала все блага.

— Чего давали? — спросила я, надкусывая шоколад.

Антон хитро сощурился:

— Я взял курицу по старой совдеповской привычке.

— Вкусно было?

— А под коньяк все вкусно, — усмехнулся он и расстегнул ремень.


По стремительной смене картин поездка била все рекорды. Мы быстро миновали паспортный контроль, одним махом прошли таможню, поймали такси и на полной скорости помчались к отелю.

Из окна машины я наблюдала, как реки огней растекаются по многоуровневым развязкам, эстакады уходят в проспекты, капилляры сливаются в могучий поток. Такси подкатило к отелю, швейцар ловко извлек наш багаж, а секунду спустя мы оказались в лобби. У стойки мы провели не более пяти минут и получили три ключа от номеров на разных этажах.

— Встречаемся через пятнадцать минут, — скомандовал Антон, посмотрел на меня, вздохнул и добавил, — Ну, ладно! Через полчаса.

Лифт вознес нас к небесам, выплюнул каждого на своем уровне, и мы тут же разбрелись по номерам. Первым делом я залезла под душ и минут десять простояла под теплой колючей струей. Разбирать чемодан не было нужды: в поездку я успела собрать лишь деловой костюм да пару маек. Я высушила голову, провела тушью по ресницам, заколола волосы и спустилась в фойе. Моих спутников еще не было. Я устроилась на низеньком диванчике, заказала чашку кофе.

Отель «Марина Мандарин» представлял из себя гигантский атриум, взметнувший конус этажей под самый купол. Красный пол и золотые шары погружали в атмосферу сна. Отель светился, словно елочная игрушка. Его обитатели порхали с уровня на уровень, не уставая поражаться смене интерьеров. Ступеньки и мостки, переходы и лифты — все мерцало и струилось, уводя в страну грез. Официантки в длинных красных платьях расставляли перед гостями коктейли и вазочки со льдом. К моему столику подплыла фарфоровая фея, элегантно приземлилась на одно колено. Глубокий разрез на ее бедре обнажил точеную ножку. Фея улыбнулась, и уплыла вглубь зала, оставив на столе фарфоровую чашечку и чувство умиления в душе.

В густой синеве купола вспыхнули первые звезды. Залив дрогнул огнями, янтарем брызнул каскад этажей, из рояля полилась музыка и вслед за низким голосом певицы я поплыла в другое измерение.

— Красиво сидим!

Российский диалект прозвучал пощечиной восточной сказке.

Артамоныч плюхнулся в соседнее кресло и вытянул ноги. У столика тут же образовалась девушка в красном. С детской улыбкой она протянула мне счет.

— Whisky on the rock, — бросил ей Артамоныч и плотоядно улыбнулся, — Хорошо бы успеть до прихода начальства.

Я подписала счет и хмуро посмотрела на Артамоныча. На фоне последних событий любые стимуляторы, крепче кофе, вызывали у меня отвращение.