— Антон вернул мне их три дня назад, — произнесла я с усмешкой, — сказал, что лежали в кармане пальто. А я все гадала, как они туда попали.

— Значит, она все-таки послушалась, — удивился Митька.

— Она вообще послушная, — едко вставила я.

Митька подался вперед, разглядывая пятна на моих щеках:

— Тебе нужна охрана.

— Думаешь?

— Я думаю, вы не прекратите встречаться, а она не прекратит тебя преследовать. Я поговорю со своими ребятами.

— Ты их лучше к Алиске приставь.

— Наверное, так и сделаю, — согласился Митька.

— Мить, прости меня, — произнесла я после долгой паузы.

— Я все про тебя знаю, — ответил Митька, — всегда знал. Ты только не уходи туда, откуда нет возврата.

— А разве я еще не там?

— Я буду ждать тебя любую. Ты, главное, сама не заблудись.

И он вернулся в комнату.

Я подняла лицо, и свежий ветерок омыл воспаленные веки. Небо качнулось, подернулось рябью. И не рябь это вовсе, а звезды, божественные лампадки, сонные маячки, что разбрелись по куполу сигнальными огнями, разошлись цветными кругами моего хлорно-спортивного детства, и как в былые времена бассейных конъюнктивитов, задрожали, задергались и слились с белесыми кляксами уличных фонарей…


Чтобы не пугать домашних с утра пораньше я сбежала на работу. В темных очках с щедрым слоем пудры на щеках, я спряталась за монитор и поблагодарила Бога, что отпуск Артамоныча совпал с эпохой моего позора. Всем любопытствующим я что-то врала про аллергию и старалась поменьше выходить из комнаты.

Антон появился к обеду, помятый и дерганный. Он долго разглядывал мое лицо, и неожиданно изрек:

— Не нужно было приходить в таком виде.

— Думаешь, мне интереснее объясняться с домашними? — парировала я.

— Митька видел?

Я утвердительно кивнула:

— Митьку твоя жена пыталась привлечь в союзники.

— В союзники?

— В святом порыве сохранить наши семьи.

— Понятно…

Спокойствие Антона, его деланное равнодушие совершенно не вязались с моим настроением. Он вяло реагировал, казался отстраненным, в то время как меня распирали вполне конкретные вопросы.

— Ответь, — потребовала я, — Каким образом твоя жена попала в квартиру?

— Наверное, украла ключ, — предположил Антон.

— Когда приходишь в ее дом, ключи в кармане не бросай! — посоветовала я, — Она, видишь ли, к твоим карманам испытывает сильнейший интерес.

— Я сменил замок, — буркнул Антон.

— Толку-то! — скривилась я и отвернулась к окну.

Не поднимая глаз он прошел в кабинет, и тут мне стало по-настоящему горько: ни извинений тебе, ни раскаянья! Похоже, наш мальчик считает себя единственной пострадавшей стороной! Мои глаза снова засочились, и я полезла за пудреницей.

На обед мы не поехали. Антон, сославшись на важную встречу, сбежал с работы, как я подозревала, к своей благоверной. Что они там выясняли, мне было неинтересно — мой телефон разрывался от звонков. Звонили странные типы с акцентом, угрожали и грязно ругались. В конце концов я перестала отвечать.

Я знала — Митька дома и он никуда не уйдет, а бедное сердце все ныло и ныло. Каждый час я набирала Алису, и только услышав ее голосок, позволяла себе передышку.

К вечеру прибыл Антон. Вид у него был еще более растерзанный:

— Поехали, отвезу тебя домой, — пробурчал он.

Я накинула плащ, побросала в сумку остатки грима и, нарушая все мыслимые инструкции, выдернула компьютер из сети.

— Домой, так домой! — рявкнула я и хлопнула трубкой по звенящему телефону.


Спускаясь по лестнице вслед за Антоном, я смотрела в его широкую спину и боролась с тоской, накатившей при виде опущенных плеч, поникшей головы:

— Мне страшно за ребенка, — обратилась я к спине.

— Не бойся! — ответил Антон.

— Что значит, не бойся? Ты соображаешь, что говоришь? Моя семья в осадном положении, мне звонят уголовники, угрожают ребенку.

— Не бойся ничего, я все уладил. Больше тебя не потревожат.

— И как же ты все уладил?

— А я объяснил этой дуре, что у нее тоже ребенок, что этот ребенок ходит в школу без охраны, а еще сказал, что Митька знает их адрес.

— Думаешь, сработает?

— Она за сына душу продаст.

— Как раз о нем она думает меньше всего, а если и думает — то как им лучше прикрыться. Она — чудовище, раз подставляет собственного сына! Мне кажется, нам следует расстаться.

Антон был мрачен, отчужден. Казалось, исчезни я на полуслове, он даже не заметит. Между нами легла тень, эдакий водораздел меж параллельными мирами, в которых мы ютились с некоторых пор.

— Ну, что молчишь? Что ты решил?

— Решай сама. Как скажешь, так и сделаем…

Его слова прозвучали пощечиной и, глядя в почти ненавистный мне профиль, я тихо прошипела:

— А сам-то ты чего хочешь?

— Мне нужно время.

— Тебе нужно время, чтобы ситуация разрулилась сама? — закипела я. — Или ты хочешь, чтобы твои бабы поубивали друг друга?

— Не усложняй! — огрызнулся Антон.

— Ну что ты, дорогой, усложнить уже трудно! Должна тебя предупредить, что если к моему ребенку приблизится хоть одна тварь, я дам отмашку Митьке.

— Посиди недельку дома, приди в себя. Твоего ребенка никто не тронет, — голос Антона прозвучал глухо, я с трудом расслышала его сквозь шум шагов.

— Спасибо, благодетель, мне сразу стало легче!


На следующий день под предлогом генеральной уборки я отвезла Алису к тетке, а сама схватилась за тряпку, чтобы хоть как-то отвлечь себя от гадких мыслей. Целый день я наводила в доме порядок: мыла, стирала, убирала. Антон не звонил, и горечь всякий раз накатывала при мысли о том, что ему все равно. Казалось, он напрочь забыл о моем существовании и продолжает жить, как ни в чем не бывало, в том затхлом инертном мирке, что возвела вокруг него Амина.

Прошло два дня мучительных сомнений, и все это время я в тайне надеялась, что Антон позвонит. Ведь он, конечно, не забыл, что именно я помирила их с братом, что Элла Ильинична на моей стороне, что Амина — ужасная стерва и дрянная жена, что она изменила ему прошлым летом! Из всех магазинов я спешила домой, старалась подолгу не занимать телефон, торчала у окна, разглядывая каждую машину, и все ждала, что сейчас, с минуты на минуту раздастся звонок, и все вернется на свои места. Вернется счастливое время, когда бояться было нечего, для нас светило ласковое солнце, по венам сочилась любовь.

К середине недели я уже физически ощущала отсутствие Антона, и была готова бежать к нему по первому звонку. Когда позвонил Эльф, я с трудом сдержала разочарование:

— А, это ты, привет!

— Какой облом! — произнес он сквозь смех.

— Нет, я просто устала.

— Устала ждать?

— Просто устала.

— Я тут, неподалеку. Выходи, покатаю.

— Что-то не хочется.

— Именно поэтому и выходи. Жду тебя на стоянке!

Идти решительно не хотелось. В голове жирным червем ворочалась мысль, что я выйду из дома, а телефон оживет, и не дождавшись ответа, Антон займется другими делами и напрочь обо мне забудет, а то еще хуже: возьмет да и решит, что не судьба. Я одевалась целую вечность, буравила глазами телефон, с упорством маньяка кидалась к окну. Минут через двадцать такой дерготни я поняла, что окончательно зависла. Я шумно выдохнула, вышла за порог, последний раз прислушалась, тряхнула головой:

«По сторонам не смотреть! Никого не искать!» — приказала себе и отлепилась от двери.

Машина Эльфа стояла особняком. В открытое окно меня с любопытством изучали два карих глаза.

— Да уж, устала! — констатировал Эльф, — Садись, отвезу тебя в Бор.


Машина выкатилась на заповедную территорию, и Эльф заглушил мотор.

— Давай пройдемся, — предложил он.

Мы поднялись в горку, затем спустились к реке.

— Что выбираешь: говорить или слушать?

— Какая разница?

Мой вопрос прозвучал как-то вяло: происходившее казалось сценой из хорошо забытой мелодрамы.

— А разница в том, что слова провоцируют мысль, все ставят на свои места, помогают во всем разобраться самой.

— А, может, ты и прав, — согласилась я, — Говорить с кем-то надо…


Эльф выслушал меня и резюмировал:

— Моя девочка влюблена и увы! не в того.

— Что значит, не в того? Кто это решает?

— Только время, — ответил он.

— Значит, будем ждать.

— У меня сложилось впечатление, — с усмешкой заметил Эльф, — что твой Антон стоит в сторонке и с гордостью наблюдает за ходом сраженья.

— Он переживает за сына.

— Это самая распространенная отмазка, — скривился Эльф, — Сыну станет легче, когда в его семье закончится кошмар.

— Мать внушает ребенку, что отец его бросил, — произнесла я назидательным тоном и только тут отметила, что говорю как Антон.

— Ну, этот маневр глупых жен мне тоже известен, — улыбнулся Эльф, — Она уродует ребенка, а отец, вместо того, чтобы занять позицию и положить конец мучениям, играет на руку жене.

— Отец пытается показать сыну, что любит его и не бросит.

Похоже, я всерьез заделалась адвокатом Антона.

— Пока сын уверен в одном, — констатировал Эльф, — его матери плохо. Он подсознательно ищет сильную сторону, а находит лишь двух метущихся взрослых. Ему страшно от мысли, что под ногами трясина, и она расползается, и нет рядом силы, способной если не собрать в кучу слизь, которую они развели в собственном доме, так хотя бы подставить плечо, за которое он смог бы ухватиться.