Наконец, я не выдержала и выпалила Эльфу все, о чем напела мне Креветка. Эльф помолчал, потом спокойно произнес:

— Всю жизнь меня мучил вопрос: пытливый изворотливый восточный ум — это благость или наказание?

— Скорее благость.

— Так почему же он не действует во благо?

— На то он изворотливый.

— Еще скажи, что он пытается извернуться от собственной благости.

— Ну вот вы и дали ему определение.

— Боюсь, что все мои определения не решат твоих финансовых проблем, — вздохнул Эльф.

— Тогда объясните Лису, что он не прав!

— Ну что ты, — грустно улыбнулся Эльф, — в том-то и дело, что прав. Он трижды прав касательно собственных интересов, и тут мы бессильны его разубедить. Согласно его логике, мы все кругом повинны: я не организовал его встречу с всевышним, ты на этой встрече не озвучила его чаяний, а значит, он вправе не платить за то, чего не получил.

— Бред какой-то.

— Безусловно, какие-то деньги он тебе заплатит, но на многое я бы не рассчитывал — ему ведь пришлось оплатить поездку своей маленькой секретарши.

— Вот пусть она и переводит!

— Не горячись, вспомни, что я сказал тебе в Москве!

Я вопросительно уставилась на Эльфа.

— Ты ни в чем не будешь нуждаться! — напомнил он вполголоса и сделал очень строгое лицо.

* * *

Москва навалилась морозом и мраморной дымкой, поземка свернулась в кольцо, покрутилась у ног и умчалась прочь по взлетной полосе.

Водитель автобуса грелся в кабине и явно наслаждался нашим видом, дверь открывать не спешил — дожидался давки. Минут через пять он пустил нас в салон, но двери при этом оставил открытыми. Действуя в своем особом режиме, он долго мурыжил нас на сквозняке, пока не соскучился и не отвез нас в здание аэропорта.

Заспанный Митька выделился из местной среды, приблизился, поцеловал меня в щеку.

— Машина цела? — шепнула я тревожно.

— Машина на ходу. Как сама? Выглядишь усталой.

— Напереводилась на всю оставшуюся жизнь.

— Твой Лис — большой засранец! — констатировал Митька, подхватил мою сумку и зашагал на выход.

Я оглянулась на Эльфа.

— Все в порядке! Можешь ехать! — разрешил он, — Я сам довезу нашу свору до места.

Я попрощалась с лисьей стаей, махнула Эльфу и устремилась вслед за Митькой сквозь строй галдящих бомбил.


Целые сутки я отсыпалась и валяла дурака, а в субботу проснулась пораньше, чтобы побаловать домашних пельменями. Пока я крутила фарш, Тошка сидела у моих ног и внимательно следила за добычей.

Мать появилась в дверях с явным намерением отправить нас с Алисой на прогулку, но увидела фарш, разочарованно вздохнула:

— Ладно, готовь, а мы пойдем гулять.

Минут через пять я услышала возню и скорбный бабкин голос:

— Бедный ребенок, и погулять-то с тобой некому! Не родители, а черт знает что! Только у бабушки сердце болит!

Хлопнула дверь и «бедный ребенок», уверенный в том, что никому на свете он не нужен, отчалил на прогулку.

Телефонная трубка звякнула и задрожала:

— Добрый день, Вероника! Прости, что беспокою в выходной. Мне нужно передать тебе конверт от господина Лиса. Где мы можем встретиться?

— Ради такого случая, Эдуард Львович, я готова подъехать, куда угодно.

— Буду ждать тебя в ЦДХ: на первом этаже есть дивный ресторанчик…

— Не пойду! — отрезала я.

— Вот так готова! — разочарованно протянул Эльф, — Можно узнать причину?

— Это пошло, я замужем.

— Вероника, опомнись, мы не в ханжеской Европе. То, что я оплачу твою чашку кофе, не опозорит тебя в глазах семьи.

— Давайте лучше у картин.

— Ну, что ж, картины, так картины! Жду в два часа у гардероба!

Я повесила трубку, вернулась к плите и глухо зарычала: полосатое отродье сидело на столе и сыто жмурилось.

— Ты, подлая арбатская шпана!

Тошка спорхнула на пол, спружинила к стене и в три прыжка сбежала с кухни. Я тяжело вздохнула, достала с полки пачку макарон и банку говяжьей тушенки.


В четырнадцать ноль-ноль я поднялась по ступеням центрального дома художника. В холле было людно: народ скупал сувениры и глянцевые издания, гардероб осаждали страждущие и приобщенные. Я вынула из кармана ключи, кошелек и тут же услышала радостный возглас:

— Какая умница, а я забыл!

— Забыли что?

— Выложить ценные вещи, — ответил Эльф, — теперь администрация за них ответственности не несет.

Гардеробщица окинула нас злобным взглядом:

— За своими вещами следите сами, у администрации своих дел хватает!

— Какая трогательная забота служащего о начальстве! — сочувственно улыбнулся Эльф, — Теперь веди меня к шедеврам! Ну, где тут самое большое полотно?


Целый час мы бродили по залам, перемещались с этажа на этаж, и каждый раз Эльф проявлял широту взглядов и толерантность к альтернативным течениям, признавая их право на жизнь.

— Ну, а теперь пора поговорить на менее возвышенные темы, — напомнил он, — Так где же нам присесть?

— За кофе я плачу сама!

— Тогда без меня! Видишь ли, я со стыда сгорю, если в моем присутствии дама раскроет кошелек.

— Я не ваша дама!

— Я вас сюда пригласил, значит здесь и сейчас вы — дама моя, — подчеркнуто сухо парировал Эльф.

— Не сердитесь, — я сделала шаг навстречу, — если это принципиально, я выпью за ваш счет целый кофейник.

— Но только без сливок! — нахмурился Эльф.

Мы взяли по чашке кофе и заняли свободный столик. Я устроилась поудобнее и бесцеремонно уставилась на Эльфа.

— Так что там передал товарищ Лис?

— Сначала кофе, — отрезал Эльф.

— Ну хорошо, о живописи мы можем говорить?

— Литература, музыка и даже спорт.

— А вот о спорте я, пожалуй, говорить не стану.

— Да ну! С виду ты спортивная.

— Еще какая!

— Чем занимаешься?

— Я же сказала, не буду!

— Ладно, ладно. Я вот в теннис играю, снимаю корт в твоем районе.

— Все-то вы про меня знаете! — усмехнулась я.

— Работа у меня такая.

— Терпеть не могу эту фразу!

— А ты сегодня капризная, — констатировал Эльф.

— Просто сегодня вы нажали на все болевые точки.

— Я знаю…

— Откуда?

— Я тебя чувствую.

— Простите?

— Ты слышала. Мы знакомы не первый день, и все это время я наблюдал за тобой. Иди ко мне работать!

— Кем? На вашей кафедре нет штатной единицы, к тому же некого переводить.

— Зачем на кафедре? Лис — не единственный иностранец, с которым я имею дело.

— Вы хотите заполучить личного переводчика?

— Ты очень хорошо соображаешь.

— И платить будете из своего кармана?

— Я уже говорил: ты можешь называть меня на «ты».

Я помолчала:

— Давно придумали?

— Давно, как только понял, с кем имею дело… А теперь я хочу, чтобы ты была рядом.

— Ух ты! Аж в горле пересохло!

— Предлагаю нам выпить!

— Еще и спаиваете!

— Нет, предлагаю закусить.

Мы молча поднялись с места, перешли в другой зал. Все это время я старалась не смотреть на Эльфа.

Наконец, о нарушил молчание:

— Ты можешь называть меня по имени?

— Не сразу — все это довольно сложно. Я постараюсь объяснить.

Эльф напряженно кивнул.

— Я понимаю, чего вы от меня ждете. Проблема в том, что я не могу жить с человеком, которого обманываю. Да и обманывать никак не научусь. Все, что связано с ложью у меня получается плохо. Я должна пройти долгий мучительный путь, чтобы решиться на этот поступок. И дело не в совести, даже не в этике я не хочу оказаться среди отраженных.

— Отраженных? От чего?

— Отраженными я называю людей определенного сорта. По сути, все они — мой антипод, мое перевернутое отражение. В них есть то, чего я не понимаю, что отказываюсь принимать в людях. У них под ногами другая почва, у них над головами иные светила, внутри у них другие ценности, их суть — наоборот. В мире существуют особи, отраженные от жизни — это убийцы, есть женщины, отраженные от собственной семьи, от собственных детей. У них своя, стройная философия, но с точки зрения моих ценностей, она отражена под углом, удобным для ее автора.

— Согласно твоей теории, я тоже отраженный.

— Если только вами не движет чувство.

— Ты оставляешь шанс тому, кто любит?

— Любовь прекрасна даже в отражении.

— Ну, слава Богу! А то я подумал, что ты — ханжа.

— В определенном смысле.

— Никакая ты не ханжа, просто очень совестливая маленькая девочка. За что и страдала не раз.

— Вы заделались моим папочкой?

— Не дерзи! И не смей намекать на мой возраст!

— Кстати, сколько вам лет?

— Настоящий возраст мужчины не в количестве прожитых лет.

— Значит, не скажете…

— Рядом с тобой я не чувствую возраст.

— Вы смущаете меня и словами и взглядами. Мне домой пора, а я тут сижу и слушаю ваши скользкие намеки.

— Ну, не такие уж они и скользкие, вполне даже прозрачные.

— Оно-то и пугает!

Я картинно вытянула руку, и он вложил в нее пухлый конверт.

— Теперь спокойно ешь свою рыбу и не думай ни о чем, думать теперь буду я.