— И долго вы собирались от нас скрываться? — насела брюнетка.

— Да что вы такое говорите?

— На весы! — скомандовала она.

Я безропотно взгромоздилась на весы.

— Так, так! За весом не следила! — объявила она злорадно, — Теперь на кресло!

Визиты к гинекологу и раньше-то не были праздником, скорее жестокой необходимостью, но я всегда знала: рано или поздно мучение закончится. И вот теперь я поняла: из месяца в месяц мне придется возвращаться в этот кабинет и подвергаться унизительной процедуре обмеривания и допроса.

Докторша накрапала список запрещенных продуктов, назначила дату приема и пригрозила, что уложит в больницу если я не обуздаю вес.

— С ребенком все в порядке? — спросила я упавшим голосом.

— Конечно в порядке, иначе бы мы говорили совсем по-другому, — рявкнула она.

«По-другому, это как?» — вертелось в голове, пока я шла к остановке, глотая слезы и тополиный пух.

С этого дня я перестала есть, но вовсе не из-за диеты — стоило проглотить хоть что-то из легального списка, меня тут же выворачивало наизнанку. Какое-то время я кормилась в кафе, чтобы самой не стоять у плиты, находиться подальше от запахов кухни. Все это продолжалось ровно месяц и кончилось весьма плачевно. В тот день на улице пекло, в кафе было не чем дышать, в туалете висел полумрак — все до единой лампочки перегорели. Я слегка потопталась на месте, но все-таки решила вымыть руки. Я потянулась к вентилю и вскрикнула от боли: меня сильно тряхнуло и укусило за нерв. Я отдернула руку и только тут заметила торчащий из стены оголенный провод. Этот случай положил конец эпохе общепита и возвратил меня на собственную кухню.

Самая пытка началась в середине июля, когда на прилавки хлынули реки индийского мыла. Его цветочный дух наводнил Москву, окутал горожан, проник под кожу, его тошнотворный дурман пропитал собой воздух и даже листву на деревьях.

Какое-то время от индийской отравы спасало детское мыло, но и оно закончилось на редкость быстро. Пришлось выходить на охоту, на поиски новых запасов.

Атмосфера подземки напоминала ад: переполненные вагоны грохотали по туннелям, затхлый воздух из окон не освежал, а только обдувал наши потные тела, народ задыхался и ненавидел сам себя. И лишь упав без чувств (что пару раз со мной случалось), я могла рассчитывать на сидячее место.

Дефицит торговали обычно с лотка под лучами палящего солнца, давали пять кусков в одни руки. Очередь двигалась медленно, а стоящие передо мной стыдливо прятали глаза, не желая замечать ни меня, ни моей вопиющей беременности.


Наперекор всем диетам я округлялась с каждым днем. Живот мой гордо шествовал отдельно от меня, резвился и вздрагивал в такт увлекательным внутренним процессам. Во мне жило нечто особенное, нечто родное, изменившее мир, развенчавшее серость и ложь. Я пела ему колыбельные, рассказывала сказки и делились планами на будущее. Ребенок учил меня радоваться жизни, смеяться под дождем и плакать под Грига. Малыш знал тайну жизни в темноте, а я делилась с ним всем тем, что окружало нас снаружи. Так вместе мы двигались навстречу волнующему событию, призванному разделить нас и объединить, но уже в другом качестве и в другой реальности. Мы оба с нетерпением ждали момента, когда один из нас сможет видеть, а другой — слепо любить.

Все Митькины, затаив дыхание, ждали наследника. Люся Николаевна нянчилась со мной как с ребенком и внимательно следила за тем, чтобы до родов в нашем доме не появлялось детских вещей. Митька осваивал азы предпринимательства, скупал и бил автомобили. Все лето он учился водить, а к осени рулил уже настолько сносно, что наша последняя машина прожила дольше всех.

Визиты в консультацию все больше походили на пытку: моя инквизиторша изводила меня ежедневным осмотром, пугала больницей и уколами. Она упоенно играла в гестапо, не замечая собственных коллег. Один из них заглянул в мою карту и страшно удивился:

— Не вижу никаких проблем — у твоей пациентки нормальный вес, и набрала-то ничего: за два триместра — три кило.

В ответ мадам лишь едко усмехалась:

— Не переживай, она все наверстает! У нашей девушки прекрасный аппетит!

По дороге домой, я зашла в магазин, накупила кучу книг и объявила свекрови, что рожать буду в ванной. Люся Николаевна немедленно связалась с институтом акушерства, и в тот же день я стала их клиенткой.

Всю неделю в моем доме надрывался телефон. Митька терпеливо объяснял консультации, почему я буду рожать в другом месте, а я впервые ела жареный картофель, грызла соленый огурец и смачно плевала на угрозы озверевшей от бессилия садистки.

Над Москвой шафраном полыхнул октябрь. Бульвар залился осенним румянцем.

Закатные лучи омыли кроны, и листва затрепетала им в ответ. Робкий ветерок склонил к земле лепестки запоздалых цветов.

— Осень на дворе, а тепло как летом, — я открыла балкон и глубоко вдохнула.

— Да, — вяло отозвался Митька, — странная осень.

— Ты сегодня не в духе. Устал или проблемы на работе?

— Да нет, не на работе, а с машиной…

Я взвизгнула:

— Опять! Ты что, опять разбил машину? С ума сошел! Мне же скоро рожать! Кто меня повезет?

— Не дергайся, машина на ходу! Проблема только с тормозами: то цепляют, то нет.

— А как такое может быть? — удивилась я.

— Сам не знаю, — пожал плечами Митька, — такое чувство, что педаль западает.

— Завтра с утра гони в ремонт!

— Ладно, отгоню. — Митька потянулся, поднялся с дивана, — Устал я что-то — лягу пораньше.

— Так ты сегодня видео смотреть не будешь?

Митька отрицательно покачал головой.

— Какой удачный вечер! — произнесла я вслух и выключила телевизор.

Королева Алиса

За окнами было темно, но шум троллейбусов не оставлял сомнений — ночи пришел конец. Стукнула подъездная дверь, а через минуту послышалось шарканье метлы об асфальт. Внутри меня что-то дернулось и замерло. Я открыла глаза и какое-то время изучала темноту. Митька сопел, отвернувшись к стене, его подушка окончательно съехала на сторону. В открытую форточку залетел сухой лист, а вслед за ним, дрожа тенями, прокрался первый рыжий луч. В животе закрутилось веретеном и снова стихло.

— Мить, вставай! — прошептала я.

Разбудить Митьку было непросто, но в этот раз он сразу же открыл глаза.

— Что случилось?

— Пора в роддом.

— Точно?

— Точно.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

Митька поднялся с кровати:

— Чего делать-то?

— На тумбочке список вещей. Нужно собрать сумку, проверить документы.

— У тебя все в порядке? — встревожился Митька.

— Почем я знаю? Схватки каждые пятнадцать минут, в книжке написано — самое время рожать.

— Ага, — Митька глупо икнул и начал шарить в поисках одежды.

Я собрала сумку, сверилась со списком, присела на диван, но тут же подскочила — новая схватка навалилась неожиданно быстро.

— Надо торопиться, — констатировала я.

Мы вышли из подъезда, и тихое утро омыло прохладой, стало легче дышать. Я кинула сумку на заднее сидение, сама уселась рядом с Митькой. Машина заурчала и покатила со двора. Какое-то время мы петляли по району, потом выкатили на Хорошевку. С каждой минутой живот все настойчивее тянуло вниз, крутило винтом, а я вертелась и охала, пытаясь устроиться поудобнее. Идущий перед нами грузовик резко сбросил газ и встал на светофоре. Митька ударил по тормозам…

— Нет, черт возьми! — закричал он, — Не смей! Тормози! — правой ногой он давил на педаль, но та с пустым звуком провалилась в пол.

Я вжалась в кресло, а секунду спустя мы въехали в обшитый железом короб. Раздался щемящий стон, хруст стекла и на меня посыпались осколки. Кузов плавно вкатился в наше лобовое стекло и завис над моим животом. Машина замедлила ход, пару раз дернулась и заглохла. В каком-то ступоре Митька завел двигатель, отъехал назад и уперся в бордюр. Несколько секунд он сидел молча, потом дернул ручник и только после этого решился взглянуть мне в лицо.

— Мужик, что случилось? Чем помочь? — кричал зеленый от ужаса шофер грузовика, но Митька лишь мотал головой и по-собачьи заглядывал мне в глаза.

Потом он выскочил наружу, обежал машину, открыл пассажирскую дверь, стащил с меня сапоги и начал вытряхивать из них осколки. Схватки пошли сплошной стеной, и я отобрала у Митьки обувь.

— Довезете до роддома? — попросила я шофера.

Тот судорожно кивнул и побежал заводить мотор.


У приемного отделения было пусто. Митька подергал входную дверь и громко постучал. Раздался щелчок, дверь открылась, и женщина в белом халате впустила нас внутрь.

— Нам нужно к врачу, — с порога начал Митька.

— Всем нужно к врачу. За этим сюда и приходят.

— Но у нас схватки…

— Придется подождать, мы принимаем роженицу, — женщина указала на стул, — Присядьте, к вам скоро выйдут.

Сидеть не было мочи — боль шомполом била живот, отдавая в спину и грудь. «Это невыносимо», — подумала я и заметалась вдоль стены. Хождение не помогло, и я опустилась на стул рядом с Митькой. Потянулись свинцовые минуты ожидания, во время которых боль то отступала, то рвала на части сотнями колючих жал.

— Заходите, — позвала сестра, и вслед за ней я прошла в узкую комнату без окон, освещенную лишь светом настольной лампы, — Сейчас поднимем роженицу и примемся за вас.