Я прыгнула в комнату, схватила трубку.

— Верка, я в Гагре! — услышала я голос матери, — Тут красота! Ты сессию сдала?

— Сдала без троек, на стипендию! Теперь хочу поехать к бабушке.

— Какая жалость! — погрустнела мать, — А я хотела затащить тебя на море. Здесь просто рай! У нас отличный санаторий, и есть свободная кровать.

О, Боже милостивый, море… Какие могут быть сомненья?

И я помчалась за билетом.


Взлет — посадка — рейсовый автобус — и утренний экзамен показался прошлогодним сном.

Водитель остановил автобус, включил микрофон:

— Разбудите юную красавицу, следующую до санатория героев Челюскинцев, и пожелайте ей хорошего отдыха на лучшем в мире курорте нашей необъятной родины.

Я подошла к воротам, назвала номер корпуса, фамилию матери, сиротским взглядом посмотрела на охранника и была тут же допущена к радостям прибрежной жизни.

Матери в номере не оказалось, и дверь мне никто не открыл. Я потопталась немного на месте, закинула сумку и поплелась на выход.

Уже на улице меня окликнула смуглая женщина в темной косынке:

— Ты кого ищешь, девочка?

— Маму ищу, но ее нет в номере, — почему-то призналась я.

— Идем со мной! — позвала меня женщина и зашагала к маленькой пристройке.

В подсобке было уютно и пахло травами. Хозяйка поставила передо мной тарелку с помидорами, достала кусок брынзы и лаваш:

— Кушай, это домашние помидоры, брынза тоже своя. Сейчас позвоню дежурному, попробую найти твою маму. Как, говоришь, ее фамилия?

Женщина долго стрекотала по телефону на непонятном языке и, наконец, объявила, что мать, скорей всего, уехала в Пицунду.

— Вернется через час, — пообещала она, — Экскурсия до семи, а потом у них ужин. Да не переживай ты — я всех предупредила!

И действительно, не прошло и часу, как в подсобку заглянула мать:

— Ты уже здесь! Как быстро добралась! Ладно, идем, покажу тебе номер.


Таких же как я нелегалов в санатории оказалось трое: Галка из Наро-Фоминска, Машка из Львова и Вернер из Риги. Мы быстро подружились и выработали свой особый режим: с утра до полудня плавились на пляже, потом выползали в город на поиски кормежки, а по вечерам зажигали на местной танцплощадке. С восхода и до заката наш квартет был неразлучен и распадался только в дни экскурсий. Время от времени одного из нас увозили в ресторан, когда у матушек случался щедрый спонсор.


Дождь прекратился только к утру, а в девять Вернер уехал осваивать Афонскую пещеру, в двенадцать Машку увезли на спонсорский обед, и мы с Галкой остались не у дел. Не в силах жариться на солнцепеке, мы выклянчили денег и сбежали в город. Гагра пребывала в полуденном обмороке: на улицах — ни души, и только запах шашлыков подсказывал, что город обитаем. Есть не хотелось, зато ужасно хотелось пить и мы дружно нырнули в ближайшую лавку.

Грозного вида джигит двигал по полу ящик и что-то громко кричал в сторону подсобки. На подносе дымилась гора хачапури, полки скрипели под весом бутылок. Напустив на себя взрослый вид, Галка шагнула к прилавку и ткнула пальцем в самую пузатую из бутылок. Я протянула джигиту железный рубль и стала обладательницей двух ароматных хачапури. Мы рассовали покупки по сумкам и торопливо, но не в панике покинули зал.

— На кой тебе этот огнетушитель? — накинулась я на Галку.

— Так ведь пить хочется, — резонно ответила она.

Я склонилась над этикеткой и торжественно объявила: красное сладкое местного розлива.

Опыта распития у нас, конечно, не было, и в целях конспирации мы вскарабкались на гору. Там, в зарослях орешника, мы откупорили бутылку и по очереди приложились к горлышку. Вино смахивало на горьковатый сироп, а хачапури — на ватрушки с сыром. Мы сделали еще по глотку и, не сговариваясь, закусили.

Попойка удалась: с каждым новым глотком мир становился все смешней, а хачапури все вкусней. И вот уже лес вокруг нас сделался рыжим, и от нашего смеха умолкли все птицы, а ежики впали в минутную спячку. Небо всей своей синевой опрокинулось в море, смешалось с ним и вспенилось у берега забавными курчавыми барашками.

Когда солнечный диск поцеловал горизонт, мы попытались подняться с земли. Пернатые громко ухнули, лес покачнулся и поплыл куда-то в сторону. Мы тяжело привалились друг к дружке, сцепились крепко за руки и начали свой самый экстремальный спуск без компаса и без страховки.

На серпантине нас обогнал грузовик. Увидев праздничный дуэт, водитель высунулся из окна:

— Куда вам, хорошие?

— Туда! — сказала я и ткнула пальцем в ноги.

— Туда и попадешь, если будешь идти по дороге, — рассмеялся шофер, — Садитесь, довезу!

Мы вскарабкались в кабину, водитель выкрутил звук, и горы огласила песнь Мираба Парцхаладзе.

Фразу «Нам в санаторий героев Челюскинцев» мы выговаривали по частям и строго по очереди. Водитель оказался лингвистически продвинутым, наш крепленый акцент распознал и доставил по месту прописки. Я первая выбралась из кабины, остановилась, поджидая Галку.

— Не-а, — замотала она головой, — Отдыхать так отдыхать! Я еду кататься!

— Никуда ты не едешь! Сначала нужно отдохнуть, а уж потом отдыхать.

Галка вытекла из машины, просочилась к ограде.

— Заеду в девять, — крикнул водила, — буду ждать у ворот.

В ответ Галка громко икнула и сделала водиле ручкой.

Я добралась до номера, рухнула в кровать и сразу же крепко заснула.

Был вечер, когда я открыла глаза. В окно светил фонарь, на улице шумела дискотека. Я залезла под душ и простояла там довольно долго, потом оделась и спустилась вниз. В пятне прожектора под куполом магнолий мужчины в белых брюках и дамы в декольте вышагивали фокстрот. Вся моя команда была в уже сборе, не хватало только Галки. Ее мать в третий раз обходила санаторий, опрашивала сотрудников, заглядывала им в глаза, все тщетно — Галку не видел никто. Мы оставили Машку сторожить танцплощадку, а сами побежали по подсобкам. Через час к нам присоединились танцоры, а к полуночи весь персонал уже рыскал вдоль берега, шарил по кустам, делился информацией, вернее, ее отсутствием. Время шло, наши лица мрачнели, глаза Галкиной матери наполнялись ужасом. В час ночи к санаторию подъехала шестерка, и я узнала нашего знакомого водилу. Вид у него был страшно довольный: он что-то напевал себе под нос и жмурился как сытый кот. У самой ограды он высадил Галку, нажал на газ и укатил во тьму. Галка нервно пригладила юбку, воровато огляделась и кинулась к проходной. Увидев за воротами толпу, она попятилась назад.

— Где она? Что с ней? — послышалось из темноты, и толпа расступилась.

Мать вышла вперед, остановилась перед Галкой и долго вглядывалась ей в лицо.

— Какая же ты дрянь! — процедила она и залепила Галке пощечину. Ее звук прокатился по кронам и, подхваченный сонной листвой, завис в ночной тиши. Галка схватилась за щеку, опустила голову и побежала сквозь ряды зевак. Какое-то время до нас долетал стук ее шлепанцев, но вскоре стих и он.

На следующий день каждый из нас услышал свою версию Галкиных похождений. Как и следовало ожидать, ни одна из них не повторилась.

Галку тут же посадили на цепь, Машку — на короткий поводок, а мне заботливая мать купила билет на поезд.


Провожать меня вышли всем миром. Седой главврач печально улыбнулся и тихо произнес:

— Нам будет не хватать тебя, русалка!

Вернер крепко сжал мою руку:

— Я думал, все будет по-другому: они уедут, а мы с тобой останемся. Чертовски обидно! А самое паршивое — сидеть здесь и знать, что ты не на экскурсии и больше вернешься.

— Ладно, старик, созвонимся, — промямлила я, — Но только через месяц — до августа я на Украине.


После веселых южных приключений и беззаботной суеты жизнь в деревне показалась пресной, но совершенно несносной она стала с появлением отца. Отец примчался вслед за мной и тут же завел свою излюбленную проповедь о пользе дела и грехе уныния. Мою задумчивость отец воспринял как хандру, как следствие праздности и разгильдяйства.

Отцовские нотации всегда начинались за столом, они напрочь отбивали аппетит и оставляли горечь в душе да набившее оскомину чувство, что всю меня с ног до головы необходимо переделать. Месяц у бабушки прошел под лозунгом: «Из сточной канавы — навстречу мечте!».


Дальнейший инструктаж я получала в славном городе Покрове, куда отца отправили в очередную ссылку.

На этот раз он решился представить меня своей гражданской жене. Деликатно и тонко организовал он знакомство, замыслив его как случайную встречу.

С Аллой Васильевной мы быстро нашли общий язык и темы для общения. Как ни странно, ни ревности, ни обиды за мать я не испытывала. Алла Васильевна была намного моложе отца, воспитывала дочь десяти лет и работала инженером на местном предприятии. Женщина, как женщина, спокойная, невзрачная, а может, просто терялась на презентабельном отцовском фоне. Мне она показалась рассудительной и заботливой, а то почтение, с которым она относилась к отцу, выглядело искренним и ненавязчивым. В ее присутствии никакого напряжения не возникало. Возникало оно как раз в ее отсутствии. Наедине с отцом я просто изнывала. Посещение душа превратилось в мучение, потому что следом за мной туда немедленно входил отец. Он сразу же хватался за мочалку и начинал тереть мне спину, а после душа тащил на массаж, поскольку моя физическая форма его совершенно не устраивала. На массаж я шла как на расстрел, сжавшись в комок и зажмурив глаза. Я знала, чем кончится эта процедура, равно как все мои жалкие протесты, поэтому терялась, сникала и каждый раз впадала в ступор. Как в эти минуты я ненавидела отцовские руки! Как до тошноты, до хрипоты хотелось впиться в них ногтями, сломать их и сжечь, закрыться от них крепостною стеной, всеми щитами вселенной! Но руки эти были беспощадны, они прекрасно знали свое дело, уверенно и жадно они двигались по телу, вторгаясь в него и доводя до судороги, которая могла бы стать блаженством, но вызывала только боль и отвращение.