Однажды приезжаю вас навестить, а Любочка, радостная такая, возбужденная, кричит:

— Мама, Володю в Ленинград переводят!

Я удивилась: что же, в Ленинграде своих физиков нету? Или его фамилия Иоффе? Ведь понятно, что только выдающегося ученого могут перевести в северную столицу, его ведь с семьей жильем обеспечить надо. На мои слова Люба ответила:

— Так его не институт переводит, а Комитет!

— Какой комитет? — не поняла я.

— Госбезопасности. Ведь Володя не только физик, но еще и офицер КГБ.

— И ты знала об этом? — ужаснулась я.

Люба сказала, что знала, почти с первого дня. Только муж просил не трепать об этом языком. Он следит за соблюдением секретности, поскольку в институте занимаются разработками для Министерства обороны. Для всех он обычный физик.

— Не физик он, а сексот! — гневно выкрикнула я.

На что моя глупая дочь спросила, что это за слово такое.

Пришлось объяснить, что из-за таких засланных казачков-предателей погибли все мои родные, и ее отец тоже.

Я рассказала ей все. До этого она ничего не знала: ни про деда с дядей, ни про то, что я все детство и юность в ссылке прожила, ни про то, где умер ее отец. Я считала, что узнав, она может озлобиться на советскую власть, еще в диссидентство ударится — пусть уж растет девочка, как все.

На Любу мой рассказ произвел гораздо большее впечатление, чем в свое время на тебя, ведь ты была подготовлена, кое-что уже читала о сталинских временах.

Вначале Люба даже не хотела мне верить. Ей было трудно представить, что по навету какого-то холуя человека могли сослать, отправить в лагерь, а то и расстрелять. Я сказала, что могу показать справку из лагеря, в котором умер ее отец, и объяснила, что он пострадал всего лишь за поддержку своего талантливого товарища. Кто-то следил за его высказываниями и доносил куда следует… И ее муж внедрен в институт физики с такой же целью — следить за лояльностью ученых.

— Знай я все с самого начала — никогда не позволила бы тебе выйти за него замуж! Если ты не разведешься — я знать тебя не хочу! — заявила я напоследок.

Люба решила все правильно. Не дожидаясь возвращения ее мужа, мы собрали кое-какие детские вещи и поехали сюда, домой. Он явился на следующее утро. Я с порога сказала, что ноги его в моем доме не будет. Он потребовал объяснений. Любочка, заверив меня, что твердо решила развестись, вышла с ним на улицу. Уж не знаю, о чем они там говорили, но через час Люба вернулась и сообщила, что Владимир уедет в Ленинград один.

Целый день она провела дома, с вами, а когда я вернулась с работы, сказала, что хочет прогуляться перед сном. Спокойно так сказала, я ничего и не подумала… А она дошла до улицы и бросилась под грузовик.

— Бросилась? — закричала Надя.

Софья Аркадьевна опустила глаза.

— Да. Суд ведь над водителем был. Свидетели показали, что она нарочно долго стояла, дождалась большой машины и шагнула под колеса.

— А что было потом? Где моя сестра и отец?..

— Он устроил Любочкины похороны… я была не в состоянии этим заниматься. А на девятый день пришел и сказал, что забирает вас. Я стала кричать, что не отдам ни за что… Владимир ответил, что никаких прав на это у меня нет. Он — отец, в разводе они с Любой не состояли, по закону дети должны быть с ним. Представив, что останусь совсем одна, я заревела… Тогда он сказал:

— Софья Аркадьевна, я понимаю, как тяжело потерять дочь. Не знаю, что уж вы обо мне думаете, но я очень любил Любу, и мои девочки — все, что от нее осталось. Через несколько дней я еду в Ленинград. С двумя маленькими детьми мне будет тяжело. Но ведь и вы с ними обеими не справитесь! Давайте я возьму с собой одну, вторая останется с вами, вам не будет так одиноко. Если вы согласны, я помогу оформить опекунство. Если не согласны — заберу обеих, и вы мне помешать не сможете!

Надя смотрела на бабушку остановившимися глазами.

— Наденька, — всхлипнула она, — у меня не было другого выхода! Я боялась остаться совсем одна. Они уехали буквально через неделю… Он выбрал твою сестру, почему-то она к нему всегда больше, чем ты, тянулась.

— Вы переписывались?

— Нет, я не хотела ничего знать о человеке, виновном в смерти моей дочери!

— Ты считаешь виноватым его? Они с мамой жили себе спокойно, любили друг друга, и тут явилась ты со своей правдой! А была ли она нужна моей маме?.. Если бы не это, мы бы все уехали в Питер, и мама была жива!

Бабушка испуганно смотрела на внучку.

— Может, потом поговорим? Ты на работу опоздаешь…

— К черту работу! Сейчас позвоню, скажу, что заболела. Поговоришь с тобой потом, как же! Или опять в маразм впадешь, дурочкой прикидываться станешь, или врать начнешь! Всю жизнь ты от меня правду скрывала! Но сейчас все мне расскажешь…

Никогда Надя не разговаривала так с бабушкой.

Позвонив в детский сад и предупредив, что на работу сегодня не придет, Надя вернулась на кухню. Бабушка, всхлипывая, перебирала бумаги в шкатулке.

— Ты что, действительно не понимаешь, что натворила?

— Наденька, я боялась остаться одна… — бабушка выглядела жалкой и больной.

— Бразильский сериал устроили: разлучили сестер и тридцать лет правду скрывали… Папаша тоже хорош! О второй дочери и не вспомнил!

— Вначале были письма, но я их выбрасывала. А потом я квартиру поменяла.

— Замечательно! Тебя даже не интересовало, как там твоя вторая внучка? Давай, выкладывай все, что знаешь о моем отце!

Софья Аркадьевна потерла лоб и медленно сказала:

— Его фамилия Обичкин, Обичкин Владимир Васильевич, сорок четвертого или пятого года рождения, родился где-то в этих краях, в рабочем поселке. Вот копия твоей первой метрики, — она достала документ со дна шкатулки.

— А почему мама — Белоцерковская? — спросила Надя, читая бумагу.

— Это фамилия моего отца. Выходя замуж, я ее не поменяла. И Любочку упросила так поступить. Что ж делать, если у нас в семье мужчин не осталось? А так — вроде бы род не прервется…

— Род не прервется! Ты сама, своими руками все разрушила! Где мне теперь их искать?

— Ты хочешь их найти?

— А ты как думаешь? У меня где-то есть отец и сестра, а я всю жизнь без них прожила. Ты хоть не понимаешь, чего меня лишила?

Софья Аркадьевна опять заплакала.

Надя залпом допила свой остывший чай, собрала со стола посуду и принялась ее мыть.

— Может, в передачу обратиться? На первом канале, «Найди меня», там стольким людям помогли… — осторожно предложила бабушка.

— Они найдут мою сестру, и мы на глазах у всего мира обнимемся в прямом эфире! Очень трогательно… А ты будешь сидеть у телевизора и плакать от умиления?

Надя была так зла, что даже чашку разбила, чего с ней никогда не случалось. Бабушка вздрогнула от резкого звука.

Надя замела осколки в совок, закрыла кран и опять схватилась за сигареты. Перед ней на столе лежали фотографии и какие-то конверты. В глаза бросился обратный адрес на одном из них: «С-Петербург, Большой проспект В. О., д. 53, кв. 3».

— А это что? — взяла она конверт.

— Это я года три назад наобум в Питер написала, на свой прежний адрес. Оказалось, что там из старых жильцов осталась одна Фаня Нейман. Кто-то погиб на фронте, кто-то не пережил блокаду, другие переехали… Фаина была старше меня на год, пишет, что живет теперь в одной из наших комнат, их туда во время войны переселили… Она страшненькая такая с детства была, сутулая, на одну ногу припадала. Семьи не завела, детей не родила, доживает свой век, нянча соседских отпрысков. Всю жизнь проработала лаборанткой в соседнем роддоме Видемана. Я тоже там родилась…

Надя отложила конверт и снова стала рассматривать фотографию с отцом.

— А может, мне Фаню попросить навести в Ленинграде справки? Все-таки ей там ближе… — заискивающе заглянула внучке в глаза Софья Аркадьевна.

— Твоей Фане сто лет в обед! Когда она тебе писала? Может, ее уже и на свете нет!

— В письме телефон указан, можно позвонить. Мы с ней только двумя письмами обменялись…

Бабушка умолкла и опять стала перебирать конверты и бумаги.

Надя собрала со стола снимки и пихнула их в свою сумку. Почувствовав, что не может сейчас оставаться в одной квартире с бабушкой, сунула ноги в сапоги, накинула свое драповое пальтецо с вытертым песцовым воротником и выскочила из квартиры, бросив в дверях:

— Я ушла!

Глава 2

Два часа Надежда бесцельно бродила по улицам.

«Вот так жила-жила себе спокойно, — думала она, — и самым страшным, что могло произойти в моей жизни, была неизбежная смерть бабушки, единственного близкого человека… И вдруг оказывается — я не одна, у меня где-то есть сестра и отец… Почему они не искали меня? Я не нужна сестре, или от нее тоже скрывают правду?.. Конечно, я должна их найти. Не может быть, чтобы сестра отказалась от меня… Но как это сделать? На телевидение написать или самой в Петербург поехать?.. На какие шиши? И на кого бабушку оставить? Конечно, я зла не нее так, что видеть сейчас не могу, но это не повод, чтобы бросать старуху на произвол судьбы…

Господи, холодно-то как! Ноги совсем окоченели, мороз, наверное, градусов под двадцать. Потеплеет не раньше начала апреля. Тащить сапоги в ремонт или купить самые дешевые, авось на месяц их хватит?..

Детский сектор дома культуры откроется только через час. Может, в поликлинику пойти погреться? Вон она, через два дома всего. Раздеться и посидеть там перед каким-нибудь кабинетом, делая вид, что ожидаю врача… Да ну, еще вирус подцеплю — только этого мне и не хватает!»

Вспомнив, что в кошельке больше двухсот рублей, Надя решила, что этого хватит на чашку кофе и какую-нибудь выпечку, и завернула в сторону кафе.