Грейс кивнула.

– Да, он с приятелями в Сандхёрсте.

Она хорошо помнила этот снимок. Джереми выглядел на нем серьезным и гордым. Лицо Стивена казалось слишком чувственным для офицера. Леонард, как всегда, сиял, хотя как будто не улыбался. Ройстон смотрел в камеру уверенно и спокойно. А Саймон, Саймон хитро щурился. Как далеко теперь те радостные, беззаботные дни!

Грейс почувствовала на себе взгляд миссис Данверс.

– Я была очень опечалена тем, что случилось с его друзьями. Вашей семье сейчас ведь тоже очень тяжело.

– Да, это так, – чуть слышно произнесла Грейс.

Мать Джереми глотнула чая и замолчала.

– Теперь я должна просить у вас прощенья за бестактность, мисс Норбери, – сказала она наконец.

– Зовите меня просто Грейс.

Губы миссис Данверс тронула чуть заметная улыбка.

– Грейс, – повторила она, словно пробуя это имя на язык. – Красиво звучит и очень вам идет. А теперь простите мое материнское любопытство, Грейс, но… вы и мой сын, наверное, были близки?

– Мы… – К горлу подступил кашель, и Грейс запнулась. – Мы были тайно помолвлены еще до Чичестера. И когда он написал мне из Каира, что произведен в капитаны, я не сомневалась, что по его возвращении мы поженимся. – Грейс облегченно выдохнула и опустила голову. – Да, я на это надеялась, – добавила она уже тише.

Руки Грейс сильно дрожали, так что она была вынуждена положить снимок на стол, пока он не упал и стекло не разбилось.

Две морщины между бровями миссис Данверс стали еще глубже. Она молча допила чай и поставила чашку на блюдце.

– Вы хотели бы посмотреть его комнату?

Некотрое время Грейс медлила, будто сомневалась, хватит ли у нее сил это выдержать. Однако соблазн оказался слишком велик.

– Если это возможно… – прошептала она.

– Разумеется, пойдемте!

Это оказалось совсем рядом. Тесная комнатка с узкой кроватью слева от двери, платяным шкафом у противоположной стены и столом, над которым вместо книжной полки были прибита обыкновенная доска. Грейс погладила пальцами корешки томов. «Оружие», «Военная стратегия», «История армии», «Справочник по фортификации» и «Краткая история Великобритании». Кроме того – два стихотворных сборника, на английском и французском языках, Шекспир и «Грозовой перевал» Эмили Бронте.

По лицу Грейс блуждала чуть заметная улыбка. Она обвела глазами комнату и взглянула через маленькое окошко на ряд домов на противоположной стороне улицы. Там стучали копыта, скрипели колеса, раздавались голоса. Здесь все напоминало о Джереми, поэтому Грейс было тяжело в этой комнате. Одновременно она находила в этом утешение и чувствовала, как теплеет у нее на душе. Двойственное, противоречивое ощущение отозвалось покалыванием в желудке.

Она подошла к шкафу.

– Вы можете открыть его, Грейс, – разрешила миссис Данверс. – Если, конечно, хотите.

Медленно распахнув обе створки, Грейс вдохнула знакомый аромат свежих деревянных опилок и пчелиного воска. Она осторожно трогала его одежду. Вот фрак, в котором он был тогда, в Гивонс Гров. Костюм, который он надел на ее день рождения. А это тот самый пиджак, которым он накрыл ее в грозу, когда спросил…

Грейс ткнулась лицом в рукав пиджака. Она не могла насытиться его запахом. Колени ее подкосились. Миссис Данверс обняла гостью за плечи и посадила на диван.

– Я никак не могу к этому привыкнуть, – сказала Грейс. – Все говорят мне, что я должна… как и моя сестра. Но я просто не могу. И не хочу! – Она подняла голову. – Простите, вам, наверное, стократ тяжелее.

На лице матери Джереми мелькнула улыбка.

– Не думаю, что можно с уверенностью сказать, кому из нас легче, а кому тяжелее, – возразила она и положила ладонь на щеку Грейс. – А знаете, в чем я нахожу утешение? – вдруг спросила миссис Данверс и тут же сама ответила: – В том, что существует женщина, которая любит моего сына и любима им. Надежда на это зародилась у меня в тот день, когда мы познакомились на параде в Сандхёрсте, и крепла с каждым вашим письмом. И если его доверие к вам так велико, что он сделал вам предложение… я счастлива, что оно было принято. – Она опустила руку. – Но вы ведь знаете о моем сыне не так много?

Грейс усмехнулась.

– Не так много, верно. Но вполне достаточно.

– Он всегда был замкнутым, – кивнула мать. – И, по правде говоря, я не думала, что ему когда-нибудь придет в голову жениться, обзавестись семьей. Боюсь, во всем виноваты мы, родители. Или, точнее, обстоятельства, в которых ему довелось расти.

Грейс выпрямилась и твердо взглянула собеседнице в глаза.

– Что вы имеете в виду?

– Мэтью. – Голос матери задрожал. Теперь она смотрела куда-то вдаль, поверх плеча гостьи. На какой-то момент Грейс даже показалось, что она видит миссис Данверс совсем молодой, не старше ее самой. – Когда мы познакомились, он был замечательным человеком, – продолжала миссис Данверс. – Не таким весельчаком, как некоторые, но вполне жизнерадостным. Искренним и с чувством юмора. Я сразу поняла, что хочу пройти с этим человеком всю жизнь. Мы быстро поженились, а потом он ушел на войну. И знаете… – Миссис Данверс нахмурила лоб и отряхнула юбку, сверкнув кольцом на левой руке. – Раньше я не верила, что человек от боли может лишиться рассудка. Мой муж был тяжело ранен на войне. Чтобы не допустить распространения гангрены и спасти ему жизнь, врачи ампутировали обе ноги и руку. Без наркоза, тогда его еще не было. – Грейс испуганно вскрикнула и коснулась запястья миссис Данверс. Та сжала ее пальцы в своей руке. – Мэтью, – продолжала она, заливаясь слезами, – вернулся домой не просто инвалидом, нуждающимся в моей помощи. Это был совсем другой человек. Озлобленный, жестокий… Большего я вам сказать не могу. И, как я ни пыталась, у меня не получалось полюбить его, – продолжала миссис Данверс. – В нем не осталось ничего от прежнего Мэтью. Хотя я понимала, что он пережил и почему стал таким. – Она вытерла щеку дрожащей левой рукой.

Грейс вспомнились слова Джереми, которые он говорил ей на поле для игры в поло в Сандхёрсте: «Моя мать лучше кого бы то ни было знает, что может сделать с человеком война… Человек, за которого она выходила замуж, остался там, в Крыму. Вернулся другой». Только сейчас, годы спустя, ей открылся смысл этих слов, и она подумала о Стивене.

– Вероятно, такие вещи не для ушей юной леди, но, мне кажется, вы имеете право знать все. – На некоторое время мать Джереми замолчала, а потом вздохнула. – Я уступила притязаниям Мэтью, когда он вернулся. – Грейс потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что миссис Данверс имеет в виду, а потом она опустила глаза. – Так появился Джереми. И это лучшее, что есть у меня в жизни. – На мгновенье лицо миссис Данверс озарилось улыбкой. – Тогда мы жили в деревне, в доме моих родителей и братьев. Можете себе представить. Конечно, мой муж вернулся героем, но ведь он был инвалидом. А инвалиды войны не могут делать детей, для них это слишком тяжело. – Она сухо рассмеялась. – Нет, никто не судачил о том, что происходит за закрытыми дверями… Но, вы же понимаете, вскоре все всё увидели, и каждый говорил по этому поводу то, что думает. Мне пришлось тогда многое выслушать, да и Джереми позже. Вы же знаете, как жестоки бывают дети, если их родители не лучше… Когда мы переехали в город, стало легче. В этом плане, по крайней мере.

Она вздохнула, ее брови сдвинулись, и мускулы на лице напряглись.

– Но как объяснить маленькому мальчику, почему отец отталкивает его и не желает видеть? Как донести до него, что отцовской любви добиваться бесполезно, потому что ее просто нет? Если мальчик достаточно умен, он быстро поймет это рассудком. Но сердцем… сердем будет страдать бесконечно.

«Мне в каком-то смысле было проще, ведь я не знал того, первого…» – раздался в ушах Грейс хриплый голос Джереми. И слезы хлынули у нее из глаз.

– И мне до сих пор кажется, что Мэтью где-то рядом, Грейс, – словно извиняясь, добавила миссис Данверс и посмотрела Грейс в глаза. – А куда мне было его девать? – развела руками миссис Данверс. – В дом призрения? К его брату, у которого магазин, трое детей и забот полон рот? Джереми исполнилось шестнадцать, когда он умер. Сердце, знаете ли… После долгой болезни, которая не сделала его добрей. И как бы ужасно это ни звучало, но это стало большим облегчением для всех нас. Для меня и Джереми, по крайней мере.

– Мне жаль, – прошептала Грейс, обнимая миссис Данверс.

– Я очень виновата перед сыном, – говорила миссис Данверс, вздрагивая от рыданий в руках Грейс. – И я часто корю себя в этом. Не будь его детство таким тяжелым, из него получился бы совсем другой человек. И, быть может, он не пошел бы в армию.

У Грейс защемило сердце. Она поняла, что миссис Данверс доверила ей самое сокровенное, то, чем, вероятно, не делилась все эти годы ни с кем. Даже с Джереми.

– Может быть, – задумчиво повторила она. – А может, и нет. Я, во всяком случае, не пожелала бы ему ничего другого.

Миссис Данверс издала звук, похожий на сдавленный смешок сквозь слезы. Высвободившись из объятий Грейс, она достала носовой платок и высморкалась.

– Боюсь, у вас мне тоже нужно просить прощенья, Грейс, – продолжала она. – Очевидно, тогда, после парада в Сандхёрсте, я увезла домой ошибочное впечатление о вас. Я потом много размышляла о том, действительно ли вы подходите моему сыну.

Грейс смущенно усмехнулась.

– Мне не в чем винить вас, миссис Данверс, – возразила она. – Рядом с Джереми меня никогда не покидало чувство, будто он видит во мне больше, чем все остальные. Больше, чем просто красивое лицо. Мне всегда казалось, что он знает меня лучше, чем я сама.

Миссис Данверс погладила ее по щеке.

– Сегодня, по крайней мере, я благословила бы вас от всего сердца. – Грейс печально улыбнулась. – Ну а теперь оставляю вас наедине с Джереми. – Миссис Данверс погладила Грейс по руке и встала. В дверях она обернулась. – Вы ведь не откажетесь поужинать со мной?