Каре разделилось. Первые ряды устремились на вал, в огонь, дождем хлещущий из вражеских орудий. По траншеям, через форт, продвигались они к находившейся позади деревне. Вторая половина пошла в атаку на махдистов. Пехотинцы, прошедшие особую выучку накануне этой битвы, выпрыгнули из седел и ринулись в бой. Человек против человека, черный против белого, клинок против клинка, копье против штыка и ружейной пули.

Пять секунд. Ровно столько времени требуется, чтобы перезарядить винтовку «мартини-генри». Джереми Данверс все рассчитал. Раз – потянуть рычаг, да так, чтобы гильза выскользнула сама собой. Два – достать патрон из патронташа. Три – вложить патрон и надавить до упора. Четыре – потянуть рычажок назад. Пять – приложиться, прицелиться, выдохнуть и выстрелить.


Смешанные с песком облака пороховой пыли разъедают глаза. Выстрел. – Попал. – Пять секунд. Воздух дрожит, лица размываются. Есть только одно различие: светлая кожа и цветная одежда – свой; темная кожа – враг. Выстрел. – Попал. – Пять секунд. Вон белый в синем мундире и черный. Сшиблись. С клинков стекают ручейки крови. Выстрел. – Попал. – Пять секунд. Воздух как желе. Земля трясется. Это кавалерия в облачках пыли преследует убегающих махдистов. Выстрелы издалека. Крики. Прицелиться. – Выдохнуть. – Выстрел. – Попал. – Пять секунд.

Шум битвы постепенно стихает. Заливается горн. Теперь все позади. Джереми, вздыхая, опускает винтовку и озирается по сторонам, все еще начеку. Пыль рассеивается, лица солдат снова обретают определенные черты. Проступают силуэты верблюдов, лошадей, дымящихся пушек, докторов и санитаров и лежащих на земле раненых. Это изрубленные саблями и исколотые копьями белые в цветных одеждах. Тела черных растерзаны снарядами и пулями и покрыты палеными ранами, иногда дымящимися. Убитых так много, что песок стал скользким от крови.

Наконец Джереми видит Стивена. Он бос и растрепан, но, судя по всему, цел. Он едва передвигает негнущиеся ноги, но с каждым шагом ступает все тверже и все быстрее удаляется от него, обходя трупы.

Джереми энергично качает головой и протирает кулаками глаза.

– Стиви!

Стивен оборачивается, в его взгляде раздражение и усталость. В его лодыжку вцепляются чьи-то пальцы, и он теряет равновесие. Штык его винтовки в чем-то застревает. Стивен падает на мягкое, еще теплое тело, и на его покрытом сажей лице проступает ужас. Обхвативший его за лодыжку черный человек встает, поднимает копье и тут же падает с залитой кровью грудью. Уже на бегу Джереми всаживает в него вторую пулю.

Стивен разжимает черные пальцы, освобождая свою лодыжку. Он ползет назад на четвереньках, как скорпион, лишившийся своего ядовитого жала, и озирается округлившимися от страха глазами, словно только сейчас начинает понимать, что произошло.

То там, то здесь раздаются одиночные выстрелы. Это добивают воинов Махди, чтобы исподтишка не ставили подножки белым.

Стиви вздрагивает всем телом.

– О черт! – восклицает Джереми, заглядывая в его пылающее лицо.

А потом хватает приятеля за ворот и тащит за собой в сторону вала. Едва он успевает его отпустить, как Стивен снова припадает к земле, и его вырывает, да так, словно кишки подступили к самому горлу.

Джереми отходит на несколько шагов и, уперев ружье в землю стволом вверх, вытаскивает из кармана кителя сигарету и шарит в поисках огня. Обнаружив коробок и пару спичек, Джереми дрожащей рукой зажигает сигарету и затягивается так, что его душит кашель.

Джереми поднимается на вершину холма и садится на землю, запуская пальцы в слипшиеся, пыльные волосы. Он щурится от яркого солнечного света, отражающегося от песка и камней, под которыми лежат четкие угловатые тени. И двух часов не прошло с тех пор, как началась битва при Эль-Тебе.

Три человека приближаются к нему. Ройстон положил руку на плечо Саймона, который ковыляет, волоча за собой свою «мартини-генри». С привинченным штыком она почти с него высотой. За ними мелькает фигура Леонарда. Никто из них не говорит ни слова. Их перепачканные, усталые лица лоснятся от пота. Глаза у Саймона огромные, как темно-серые грозовые облака, на бледных щеках и подбородке краснеют царапины. У Ройстона пепельно-серая кожа, окровавленные рукава мундира разорваны, на предплечье уже засохшая колотая рана. Даже с лица Леонарда сошла его вечная улыбка.

Они кладут оружие на землю, Ройстон достает из кармана серебряную фляжку и, отвинтив крышку, протягивает Саймону. Тот с наслаждением делает глоток, после чего Ройстон сам прикладывается к фляжке, а потом передает ее Леонарду и Джереми. Последний сует фляжку Стивену, который все еще ерзает по земле, дрожащими пальцами показывая на окурок во рту Джереми. Тот отбрасывает окурок в сторону и зажигает новую сигарету Стивену и следующую себе. И вот уже Леонард, Саймон и Ройстон дрожащими руками тянутся к портсигару.

Саймон опускается на корточки и роняет голову в ладони.

– Черт, черт, черт….

26

Кап. Дж. Данверс, 1 бат., Кор. Суссекс.,

4 пехот. бриг., май. – ген. сэр Эвелин Вуд,

оазис Эль-Нил,

Каир, 8 мая 1884

Дорогая Грейс!

Большое спасибо за то, что поздравила нас с повышением. Я обязательно передам твои пожелания лейтенантам Норбери, Эшкомбу и Дигби-Джонсу, а также капитану Хейнсворту. Но и это еще не все: мы получили по Звезде хедива и по пряжке с надписью «Эль-Теб».

Разумеется, я не думаю всерьез, что ты удовлетворишься моим кратким сообщением о том, что мы вышли невредимыми из двух сражений. Это совсем не в духе Грейс, какой я ее помню. Прости меня, пожалуйста.

Мои письма и мне самому кажутся скупыми и плоскими, особенно когда представлю себе, как много мог бы рассказать вам с Адой Стивен. Дело, вероятно, не только в том, что мои способности облекать впечатления в яркие словесные образы весьма ограничены. Помимо этого, мне претит хотя бы мысленно лишний раз возвращаться в Эль-Теб или Тамаи. К тому же, хоть ты и крепка духом, есть вещи, которые не под силу выдержать даже тебе.

Боюсь, этими словами я только раздразнил твое любопытство. («Я дух, всегда привыкший отрицать…»[14] Надеюсь, твой немецкий уже достоточно хорош, чтобы понимать Гёте в оригинале? Я вижу вас насквозь, мисс Норбери, для этого не надо быть стариком Гёте.)

Война – дело кровавое, мы оба это знаем, Грейс. И Эль-Теба, и Тамаи двумя неделями позже это касается в полной мере. Разве я смогу описать тебе, каково это, видеть перед собой разъяренную толпу в десять тысяч голов и прикидывать в уме, сколько их приходится на каждого из нас? Разве у меня хватит слов передать это чувство, когда понимаешь: или они, или мы, и с каждым умирающим врагом шансы выжить у каждого из нас возрастают? У солдата, которому ты приказываешь и который тебе верит. У командиров других подразделений, старых приятелей и, не в последнюю очередь, у тебя самого. И это последнее, о чем ты думаешь, дальше наступает пора действовать.

Джереми остановился и перевел взгляд на Стивена, который, низко склонившись над столом, бисерным почерком записывал что-то в своем блокноте. Стивен храбро сражался при Тамаи, показал себя там лучше, чем при Эль-Тебе, и заслужил лейтенантские нашивки. Однако с тех пор он стал еще более замкнутым. Как будто мыслями он все еще был в сражениях и то, что его там удерживало, сидело в нем слишком глубоко, чтобы в той или иной форме выйти на поверхность.

Тем не менее мы далеки от того, чтобы ликовать. Мы потеряли слишком много людей, – хотя что такое три или пусть даже девять десятков наших против многих тысяч убитых врагов? Но эти потери кажутся непростительно огромными, если учесть, что обе битвы оказались в сущности бессмысленными. Осман Дигна продвинулся еще чуть дальше, и мы можем сколь угодно долго удерживать Суакин нашими малыми силами – для него это не более чем заноза в пальце. Тем более для Махди. Их уже не остановить. Судан для Египта потерян.

Твой вопрос о судьбе Хартума более чем уместен. Сложившаяся ситуация оставляет мирным жителям мало надежды на спасение. Две тысячи гражданского населения и больных малярией и дизентерией солдат генерал Гордон еще может эвакуировать водным транспортом, пока махдисты не обрубили телеграфную связь с Каиром. Однако гораздо больше людей находятся за пределами городских стен, и они подвергаются страшным обстрелам. Кажется невероятным, что Гладстон до сих пор медлит, хотя все убеждают его в необходимости прийти на помощь Хартуму. Здесь, в казармах, не сомневаются, что премьер еще уступит. Но как и, главное, когда? Вот в чем вопрос. С каждым днем ситуация в городе становится все более катастрофической. Кроме того, с каждым днем пробиться сквозь позиции Махди все труднее. Генерал-майор Вуд, по-видимому, рассчитывает, что наш полк тоже будет участвовать в прорыве. По крайней мере, нас к этому готовят.

Минутки отдыха, когда я, как сейчас, могу написать тебе, выдаются все реже, а мое очередное прошение об отпуске отклонено. Но я так хотел быть в Суррее в конце июля, когда ты будешь отмечать сдачу экзаменов! Потому что в том, что ты их выдержишь, я не сомневаюсь. По крайней мере, сообщи мне дату и точное время, чтобы я мог держать за вас с Адой скрещенные пальцы. Даже если в этот момент мне прикажут сотню раз отжаться во дворе.

Передавай от меня привет Аде, леди Норбери и полковнику.

Джереми.

Джереми надписал конверт и вложил в него письмо.

– А тебе нечего передать почтальону?

Стивен вздрогнул и уставился в пустоту. Лишь через некоторое время до него дошел смысл слов Джереми, и он тряхнул головой.

– Нет, я написал и отдал свои еще вчера.

– И для Бекки тоже? – Джереми не мог упустить случая подшутить над приятелем.

Он встал, опустил закатанные рукава и схватился за китель, висевший на спинке стула.

Щеки Стивена залились краской.

– Очень смешно, – пробурчал он, снова склоняясь над своими записями.