Генрих нахмурился, услышав иностранное слово, которое он выучил за первые несколько недель пребывания в этих землях, — его употребляли для обозначения как недотепы, так и червяка.

— Как твое настоящее имя?

— Когда я служил графу Рейвенсвуду, меня звали Син. При имени графа у Генриха перехватило дыхание, потому что он понял, кто этот ребенок.

— Ты сын Макаллистера?

— Я никому не сын. — В глаза мальчика снова вернулась пустота.

Безусловно. Когда Генрих предложил вернуть этого мальчика домой в Шотландию к его отцу, старый глава рода сказал то же самое. Из шотландских мальчиков Син был единственным, кого отец отказался принять. Не зная, как решить это дело, и не имея времени заниматься им, Генрих тогда оставил мальчика на попечение Гарольда Рейвенсвуда.

Очевидно, это было ошибкой.

Генрих не часто чувствовал за собой вину, но сейчас он ее почувствовал. Она сжала его сердце незнакомой болью и обожгла, душу. Этот несчастный, никому не нужный мальчик был его подданным, и он, король, обрек его на судьбу, какой не заслуживал ни один ребенок.

— Приведите хирурга, — приказал Генрих капитану. — И принесите еду и вино для мальчика.

При этом распоряжении Син недоуменно вскинул голову. Он почти был уверен, что король повесит его, а сначала выпорет, считая, что он только того и заслуживает.

— Не смотри так удивленно, мальчик, — сказал Генрих. — Настанет утро, и мы отправим тебя домой.

Домой. Это слово было призрачной, эфемерной мечтой, преследовавшей Сина всю жизнь. Это было то, о чем он всегда мечтал — о доме, где ему были бы рады, о людях, которые приняли бы его.

Отец вышвырнул его из Шотландии, где Син никому не был нужен, и сарацины пинали его и плевали на него в Утремере. Но, быть может, на этот раз, когда он вернется в Англию, он будет там нужен людям.

Быть может, на этот раз он, наконец, найдет дом, о котором мечтал.

Да, в Англии он обретет покой.

Глава 1

Лондон

Пятнадцать лет спустя

— Я скорее кастрирую себя. Напившись. Тупым ножом. — Син говорил медленно, выразительно подчеркивая каждое слово.

Король Генрих II стоял на расстоянии нескольких шагов от него без охраны — телохранителя или кого-либо из придворных. Они были одни в тронном зале, но, несомненно, любой другой человек склонился бы перед монархом. Однако Син никогда в своей жизни не кланялся, и Генрих вовсе не ожидал сейчас от него такого жеста.

— Я мог бы потребовать этого от тебя. — Лицо Генриха окаменело.

— Тогда почему не делаете этого? — спросил Син, самоуверенно приподняв бровь.

Генрих улыбнулся, напряженность в его теле ослабла, и он подошел ближе к Сину.

Их дружба была выкована много лет назад в темноте ночи на остром лезвии, крепко прижатом к горлу Генриха. Син сохранил жизнь королю, и с того дня Генрих высоко ценил единственного человека, который никогда не испытывал благоговения ни перед его могуществом, ни перед властью.

Син не чувствовал себя обязанным ни одному человеку, будь то король, священник, султан или нищий. И не было ничего в жизни, перед чем он преклонялся бы. Ничто в жизни не властвовало над ним и не трогало его. Он был абсолютно одинок и предпочитал такой образ жизни любому другому.

— Я не получил бы этот трон, если бы был глупцом, Син. Я точно знаю, что именно сделал бы ты, если бы я приказал тебе. Ты повернулся бы ко мне спиной и пошел бы прямо к двери. — Генрих казался искренним. — Ей-богу, ты единственный из живых людей, кого я никогда не хотел бы видеть своим врагом. Вот поэтому я прошу тебя как друг.

— Будьте вы прокляты.

— Если меня проклинают, — засмеялся Генрих, — то, безусловно, за более серьезные дела, чем это. — Усмешка сбежала с лица Генриха, и теперь он смотрел прямо в глаза Сину. — Итак, как друг я снова спрашиваю тебя: ты женишься на шотландке?

Не отвечая, Син так крепко стиснул зубы, что почувствовал, как от гнева нервный тик подергивает его щеку.

— Ну же, Син, — сказал Генрих с почти умоляющей ноткой в голосе. — В этом деле мне нужен только ты. Ты знаешь шотландцев. Ты один из них.

— Я не шотландец, — огрызнулся Син. — Не сейчас и никогда.

— Ты знаешь, как они мыслят, знаешь их язык, — продолжал Генрих, не обращая внимания на его резкий выпад. — Ты один способен на это. Если я пошлю кого-то другого, эти кровожадные дикари, несомненно, перережут ему горло и пришлют мне назад его голову.

— А вы думаете, со мной они этого не сделают?

— Сомневаюсь, сможет ли даже архангел Михаил перерезать тебе горло, если только ты сам на это не согласишься, — засмеялся Генрих.

Более правдивых слов еще никогда не было сказано, и все же такая похвала была Сину неприятна. Меньше всего на свете ему хотелось связываться с шотландцами. Он ненавидел все-, что имело отношение к Шотландии и ее народу, и охотнее сгнил бы от чумы, чем позволил хотя бы кусочку своего тела снова оказаться в Шотландии.

— Обещаю, моя благодарность будет безгранична, — сказал Генрих.

— Мне не нужны деньги и награды.

— Знаю, — кивнул Генрих. — Именно поэтому я тебе так доверяю. Ты единственный человек из всех, кого я когда-либо знал, кто по-настоящему выше стяжательства. К тому же ты человек чести, и я знаю, что ты никогда не покинешь друга, который в тебе нуждается.

— Генрих, — Син, не мигая, выдержал взгляд короля, — как друг я прошу вас не просить меня об этом.

— Я хотел бы, чтобы мне не пришлось этого делать. Я не в восторге от мысли, что мой единственный истинный союзник будет так далеко от меня, но мне нужен человек, которому я могу доверять, который знает душу шотландского народа и способен управлять им. Есть еще только один человек, который, возможно, смог бы положить конец всему этому делу. Это твой брат Брейден. Но так как он теперь женат…

Син крепко стиснул зубы. Он был рад узнать, что его брат женился, но ему очень хотелось бы, чтобы Брейден еще немного побыл холостяком.

Брейден был из тех, кто знал, как доставить удовольствие женщине, а Син знал только войну, его домом было поле битвы, и доверял он только своему мечу, своему щиту и своей лошади, которые никогда его не подводили. Он ничего не знал о женщинах и не имел абсолютно никакого желания хоть что-то о них узнать.

— Если это может послужить неким утешением, то она очаровательная девушка, — добавил Генрих. — Тебе не составит труда сделать ей ребенка.

— Я не жеребец, Генрих. — Син прищурился. У него никогда не было мысли произвести на свет ребенка, тем более ради передачи земель и титула, которые для него ничего не значили.

— При моем дворе ходят слухи совсем о другом. Я слышал, ты совершенно…

— Эта женщина знает, что вы задумали? — перебил его Син, не желая обсуждать ничего личного, особенно с Генрихом.

— Разумеется, нет. Она ничего о тебе не знает. Она моя заложница и сделает все, что ей скажут, а иначе ее казнят.

Син провел руками по лицу. Он не сомневался, что Генрих так и сделает. И еще он знал, кого попросят исполнить это приказание.

— Генрих, вы знаете мое мнение о женитьбе.

— Да, знаю. Но, честно говоря, я действительно хочу видеть тебя женатым. Я ценю твою службу, но меня всегда беспокоит, что у тебя в жизни нет ничего, чем бы ты дорожил. Я давал тебе земли, состояние, титулы, но ты с пренебрежением отказался от всего, словно это отрава. Все годы, что я тебя знаю, ты живешь так, словно готов к смерти и уже одной ногой стоишь в могиле.

— А вы полагаете, что жена вернет меня обратно через порог?

— Да.

— Тогда я напомню вам об этом, когда вы в следующий раз будете жаловаться на Элинор.

— Будь на твоем месте любой другой человек, он лишился бы жизни за такую дерзость. — Генрих едва не задохнулся от смеха.

— То же самое я могу сказать о вас.

Во всяком случае, это заявление весьма поубавило у Генриха веселости. Он умолк и стал прохаживаться перед Сином. По выражению его лица можно было догадаться, что он думает о чем-то очень давнем, и когда король заговорил, его голос был полон ностальгии.

— Я хорошо помню ту ночь, когда ты держал у моего горла кинжал. Ты помнишь, что сказал тогда?

— Да. Я предложил вам свою верность, если вы гарантируете мне мою свободу.

— Да, ты так сказал. И теперь мне нужна твоя верность. Филипп наступает мне на пятки и старается вырвать у меня из рук Нормандию и Аквитанию, мои сыновья болтают о собственных долях власти, а теперь этот шотландский клан нападает на англичан, которые охраняют мои северные границы. Я не могу допустить, чтобы меня атаковали со всех сторон. Свора голодных псов даже рассвирепевшего быка может свалить на землю. Я устал от всего этого. Мне нужен мир, пока меня не убили. Ты поможешь мне?

Син непроизвольно внутренне сжался, услышав слова, которых никогда не мог отрицать. Будь проклята за это его черная душа. У его совести еще существовал один не погибший кусочек, и Генрих это знал.

Син глухо заворчал. Безусловно, должны существовать способы избежать этого ужасного несчастья, и, безусловно, он… Син чуть не улыбнулся, когда ему в голову пришла идея. Она была замечательной и такой же хитрой, как он сам.

— Да, я женюсь на девушке, но только если вы сможете найти священника, который благословит брак.

Генрих побледнел, а Син злорадно ухмыльнулся. За последние девять лет его пять раз отлучали от церкви. Самое последнее отлучение содержало страшное церковное проклятие, обрекавшее его вечно жариться в аду рядом с сатаной. Даже священник, обращаясь к Сину, называл его «самым любимым творением сатаны». Генрих никогда не найдет священника, который посмеет разрешить Сину принять участие в таинстве.

— Думаешь, тебе удалось меня поймать, да? — спросил король.

— Я ничего такого не думаю, Генрих. Как вы сказали, я знаю шотландцев, и я знаю, что они не согласятся на меньшее, чем освященный брак. Я просто поставил вам условия нашего союза.