Эйден задумчиво помолчал, а потом совершенно обычным, приказным и строгим тоном требовательно спросил:

- Так я что-то не расслышал, во сколько ты приедешь, Лив?

            Лив зарычала от негодования, но в трубке послышался шум борьбы и голос Брайана:

- Эйден, успокойся, я возьму все на себя… - затем его голос стал громким и четким, обусловив то, что он, все-таки, отобрал у своего недогадливого босса телефон и спокойным тоном умиротворяюще проговорил:

- Все в порядке, Лив, тебе не нужно никуда ехать, я постараюсь ему объяснить…

- Дай, дай телефон, Брайан, сейчас же!!! – кричал на заднем фоне Эйден, и Лив обреченно вздохнула, глянув на часы: половина одиннадцатого утра.

- Спасибо, Брайан, ты настоящий второй папочка, передай папуле номер один, чтобы перестал бить хрусталь звуком своего противного голоса и что я приеду вечером, часов в семь.

- Да, Оливия… - вздохнул Брайан. – Все-таки, вы – настоящая семейка, как ни крути.

            Лив рассмеялась и, попрощавшись, положила трубку. Джонни повернулся к ней и шутливо, с обиженным видом протянул:

- Значит, моя любимая девочка задумала сама оставить меня в ближайшем будущем, собравшись ехать решать какие-то дурацкие проблемы? Ай-яй-яй, Оливка, а кто-то говорил, что не сможет без…

- Так ты со мной поедешь, древол. – невозмутимо, с довольной улыбкой заявила Лив, выбросив телефон и устроившись к нему в объятья, впитывая, впитывая каждой клеточкой его тепло, растворяясь в его живой, стремительной и такой мощной энергетике, наслаждаясь его присутствием. – Ну, или если не хочешь, можешь подождать меня здесь или в баре: когда мы с отцом и Максом все уладим, я к тебе вернусь. – хитро проговорила она, погладив его по татуировке кобры на плече, такой же точно, как и у нее.

- Что-о-о??? – возмущенно вскричал Джонни и с силой, огненно прижал ее к себе, заглядывая в ее большие, счастливые глаза своими горящими ревностью и любовью зелеными. – Никаких «потом вернусь», никакого Макса, черта с два я тебя туда одну отправлю, даже не рассчитывай, Оливка! Едем вместе и точка.

            Он горячо и стремительно поцеловал ее, пытаясь успокоить свое чувство собственничества над ней, а Лив чувствовала его напор и понимала, что в этом виновато ее упоминание о сопернике… Счастливо улыбнувшись ему в губы, она шепнула:

- Ну ты и дурачина, Джонни…

            Он мимоходом посмотрел в ее глаза, продолжая свои настойчивые, грубые ласки, и ухмыльнулся:

- Думаю, это твоя заслуга, малышка Лив. И ближайшие… - он посмотрел на часы «Ролекс» на своем запястье, - восемь часов – никаких упоминаний о всяких там Максах, Брайанах и других представителях мужского пола, которым ты тут в любви признавалась, понятно, Оливка?

- Ладно, ладно, балаболка, не испытывай мое терпение! – засмеялась Лив и сама поцеловала его, сосредоточив всю свою любовь на своих губах. Джонни прижал ее к себе и действительно заставил забыть не только о Максе, Брайане и отце, но и вообще о целом мире, живущим вокруг них и плывущем вперед во времени… Она больше не замечала времени. Она растворилась в нем.

Глава 34

            Три недели спустя.

- Джонни, подъем, подъем, ну же, дубина!!! Ты что, костьми к кровати прирос??? Через полтора часа мы уже должны быть в избе моего отца!! – недовольно и возмущенно кричала Лив, носясь по комнате в разных направлениях и пытаясь, как можно скорее, собраться и собрать своего упертого муженька, который с видом размазанной по бутерброду начинки лежал на кровати, сверкая великолепным, подтянутым телом и подушкой, покоящейся не где-нибудь, а на самом его лице.

- Ну Оливка! Почему это обязательно мы должны ехать провожать этого… - пауза, успокаивающий себя вздох, - Макса, когда можно соорудить им с красоткой Авророй целый парад официальных представителей семьи, с несколько одинаковыми, круглыми и не очень высокоинтеллектуальными лицами, но зато в хороших смокингах! Твой Максик будет чувствовать себя, как кинозвезда на голливудской дорожке! Будь уверена.

            Лив нетерпеливо и раздраженно выдохнула, засунув полтуловища в шкаф и роясь в своих вещах и вещах Джонни. Вытащив одну из его немногочисленных чистых и выглаженных рубашек, она кинула ее поверх подушки, закрывающей его упрямое, капризное лицо и заглушавшей голос обиженного мальчишки, которого всей семьей принуждают съесть манную кашу, только вот он-то сам категорически против этой затеи.

- Перестань бубнить, Джонни, и одевайся! Ты же прекрасно знаешь, что отец и Брайан Вермишелькинс не могут поехать: завтра начнется предвыборная гонка кандидатов в мэры на перевыборы, так что им придется остаться и все проконтролировать лично… Как результат, остаемся только мы… Персиковое? М-м-м… нет, черное… - задумчиво проговорила сама с собой Лив, вытащив из гардероба два самых приличных и достаточно дорогих платья, которые были приобретены по случаю необходимости торчания на каком-то важном политическом рауте и на выставке мастеров в духе Импрессионизма, которые, конечно, служили господину Эйдену Мартинесу, далекому от искусства и светских, политических тусовок, прикрытием для очередных темных делишек.

            Последняя фраза заставила Джонни откинуть подушку с лица вместе с покоящейся на ней рубашкой и резко сесть, уставившись на Лив внимательным и ревнивым взглядом:

- Эй, ты что, ПЛАТЬЕ собралась надеть??? Конечно, я понимаю, Оливка, отъезд Макса – это праздник, но, может быть, ты лучше не будешь надевать его в аэропорт, а принарядишься вечером, когда этот тип и милая Аврора уже будут рассекать бескрайние небесные просторы в салоне белоснежного самолета «Аэроатлантик»? Мы могли бы сходить в твой любимый японский ресторан и как следует отметить это знаменательное событие. – весело протараторил он, нехотя разыскивая ту самую рубашку, которую достала для него Лив и которая улетела вместе с подушкой куда-то за кровать.

            Лив скептическим взглядом окинула себя в зеркале и, посмотрев на черное платье, кивнула ему, будто заключив с ним негласное соглашение на использование сегодняшним днем. Отложив его на кровать, Лив подхватила уже не совсем выглаженную и чистую рубашку, прекрасным свертком скомкавшуюся под кроватью, и снова кинула ее Джонни, на этот раз попав ему точно в руки. Стаскивая с себя пижаму и оставаясь в одном белье, Лив бросилась к комоду в поисках чулок и на ходу проговорила:

- Джонни, ты зудишь хуже болезнетворной бактерии, попавшей на ободок унитаза и заметившей надвигающуюся гибель в виде «Мистера Униблеска», за километр источающего устрашающий хлорный аромат… Чего ты так волнуешься? Черное платье прекрасно подойдет к моей бежевой куртке на пуху, ты погоду хоть за окном видел? Что же мне, дворником или горнолыжником нарядиться нужно, чтобы не замерзнуть??

            Джонни пожал плечами, застегивая рубашку и огненно разглядывая спину Лив, игривым и нежным зеленым взглядом пробежав от ее волос до талии, бедер, и, пройдя по ножкам, страстно и восхищенно уставился на то, как она натягивает свои черные чулочки с ажурной резинкой.

- А что? Я бы согласился на горнолыжника. И тепло, и не так… привлекательно для чужих глаз, и под низ можно ничего не одевать… - горячо закончил он, подсев к Лив и наклонившись к ее плечу, нежно коснувшись его губами.

            Лив на секунду замерла, ощутив его жаркое дыхание, его ласковое касание до ее кожи, и по ее телу прошли колонны мурашек… Но сейчас не время. Она легонько отпихнула его и, подхватив платье, быстро начала залезать в него через голову, глухо пробурчав:

- Ты бы лучше взял себя и свои глаза в руки, гуманоид… То есть я хочу сказать – прекрати пялиться, как корова, и надевай скорее свои шаровары и бульдозеры, и не забудь удавку на шее затянуть, будешь выглядеть более-менее…

- …шикарно, совсем как божественная звезда! – самодовольно закончил за нее Джонни с широченной улыбкой и сияющими зелеными глазами, только что перестав хохотать над лестными словами своей невозможно милой жены о его костюме и туфлях за несколько десятков тысяч долларов.

            Лив наконец-то натянула платье на нужное место, а точнее – на тело, и, покрутившись у зеркала, пришла к выводу, что выглядит неплохо: платье облегало ее стройный силуэт, тонкие, нежные руки, и открывало ровные ноги, на которых, по плану, должны будут шикарно смотреться замшевые обтягивающие черные сапожки на высоком каблуке.

- Давай, звезда, смотри не рухни с небосклона, а то превратишься в обыкновенный, раскаленный до бела, стремительно несущийся вниз, чтобы упасть где-нибудь в квакающем болоте, булыжник. – захохотала Лив и плюхнулась перед зеркалом, чтобы довершить образ прической и макияжем.

            Наконец, когда все предметы необходимого гардероба были нанизаны на соответствующие части тела, волосы причесаны, а тушь и блеск для губ намазаны туда, куда нужно, Лив забежала на кухню, чтобы перед отъездом сунуть в свой ужасно тоскливо пустой, прилипший к спине, желудок что-нибудь из еды. Открыв холодильник, Лив скептически оглядела полки, на которых все съестное делилось на вредное (то, что они заказывали из «Аквамарина» горами) и безвредное (то, что им по доброте душевной готовила миссис Портер), и обнаружила остатки ризотто, созданного бережными руками старушки соседки.

            Недолго думая, она вытащила его из холодильника и поставила на стол, как всегда, по своей любимой привычке наклонившись и вдохнув его аромат… Она резко отстранилась, зажимая рот рукой, а желудок скрутило, выталкивая содержимое желчного пузыря все выше и выше к горлу…

- О, ризотто! А я думал, ты вчера с ним до конца разобралась, малышка Лив! – весело и радостно проговорил Джонни, развязно входя на кухню уже полностью готовым, как и Лив, к поездке. Он подошел к еде и, не раздумывая ни секунды, сунул приличную порцию ледяного, застывшего кушанья себе в рот, невозмутимо, с довольным видом жуя. Лив с ужасом посмотрела на него, пытаясь побороть приступ тошноты.