Лив с болью посмотрела на него и вдруг вспылила:

- Да о чем ты вообще говоришь, дурень? Мне жаль, что из тебя вышибал дерьмо отчим, делая из мальчика комок грязи и коврик для своих ботинок, мне жаль, что ты потерял отца и мать, но я говорю правду! Ты не умрешь! Можешь не верить в то, что я сказала тебе о прощении, любви и семье, можешь после нашего разговора гнать на всех парусах в ФБР и выложить им мою голову на блюдечке с голубой каемочкой, но я вела весь этот нервный и очень волнительный для меня треп только к тому, что хотела предложить тебе начать наши отношения с начала! Я не злюсь на тебя за то, что ты сотворил с моей семьей, я понимаю, почему ты это делал! И поэтому я хотела предложить тебе новую игру под названием: «стань моей семьей». – Лив вздохнула и успокоилась, увидев, как удивленно и внимательно Эрнесто слушает ее, как горят его серые глаза, не веря в то, что слышат его уши… - Я хочу протянуть тебе руку и показать, что ты не один. Что у тебя может быть семья. – тихо сказала Лив. – Каждый человек заслуживает хоть малюсенький кусочек любви и окрыляющего душу чувства, что он небезразличен кому-то, что его кто-то ждет, что есть человек, который соберет тебя воедино, почувствует то, в чем ты нуждаешься в данную минуту, подберет осколки твоего разбитого сердца и поможет тебе постепенно, через боль, через мучения, собрать их заново… Тот, с кем можно поговорить, кому можно позвонить… Тот, кто всегда будет рядом, не зависимо от глубины ямы, в которую ты с таким шумом и свистом грохнулся… Мы совсем не знаем друг друга, - сказала девушка, отчаянно заглядывая в его глаза, - но я чувствую связь между нами. У нас есть кровное родство, и я… понимаю, что творится у тебя внутри.

            Эрнесто приоткрыл рот, излучая бешеное противоборство, отчаяние, желание поверить и боязнь, что это ловушка… Его серые глаза сияли страхами, витающими, как призраки, над молодым парнем, по душе которого когда-то прошли паровым катком, чтобы сделать из него бездушную машину для устрашающей вендетты, жесткого и безумного главу мощного синдиката Чикаго… Его серые глаза ужасно страдали от того, что он мечтал поверить, мечтал… но не мог сломаться обратно, после всего, через что он прошел…

- Ты… пытаешься запутать меня? Обмануть? Это твой план спасения близких? – прошептал он, а Лив взяла его за руку и с горящими глазами отчаянно проговорила:

- Посмотри на меня внимательно, Эрнесто. Ты видишь, что я вру? – она вдруг полезла в карман и достала его браслет, который везде носила с собой, который возвращал ее на правильный путь, сбивая негативные эмоции, который служил напоминанием о его истинной сущности, о его родстве с ней, о его подавленности.

            Эрнесто ошарашено уставился на свою фенечку в ее руках. Его глаза не мигали, были круглыми и ошеломленными, и все его тело вдруг дрогнуло…

- Откуда он у тебя?.. – тяжело шевеля губами, шепнул он, с благоговейным страхом коснувшись кончиками пальцев своей фенечки, будто не веря, что он видит ее.

            Лив развернула его ладонь и вложила туда браслет, вздохнув:

- Я нашла его около твоей сгоревшей машины там, на причале. И сохранила его для тебя. Мне кажется, этот браслет очень много для тебя значит…

            Эрнесто с силой сжал его в ладони и вдруг, дрожа всем телом, поцеловал кулак с зажатой в нем фенечкой. Его глаза болезненно заблестели, и он прошептал сухим, взволнованным голосом:

- Я думал, что навсегда потерял его… Этот браслет принадлежал маме. Она всегда носила его и говорила мне, что он приносит ей удачу… Но она умерла… И я забрал его себе как единственное напоминание о ней… Иногда я чувствую, как меня что-то словно засасывает в сверхмассивную черную дыру… Там только боль, пустота, гнев и ненависть… И темно. Ни лучика солнца или надежды… да это одно и то же. Тогда я смотрю на него, держу в руках и вспоминаю ее, как говорил с ней, как смотрел в ее глаза, как она носила его на своем красивом запястье… Самом красивом запястье в мире! И он возвращает меня в реальность. Я становлюсь собой и могу мыслить здраво. Ты… ты…

            Его глаза засветились благодарностью и новой болью от того, что все нерушимые принципы его жизни вдруг сильно пошатнулись… Он почти поверил ей… Почти поверил в существование добра и в возможность создания… новой… семьи…

            Ее сердце разрывалось от боли. Глядя на него, она так отчаянно желала, чтобы он поверил ей, чтобы дал им шанс на любое возможное будущее! Лив понимала всю ценность семьи, и она невыносимо, до безумного крика желала, чтобы он стал хоть маленькой ее частичкой… Она хотела помочь ему стать собой, настоящим собой, а не ужасной тенью, пародией на самого себя, кривой и насмешливой маской…

- Я просто хочу сказать тебе, - глухо, со слезами на глазах произнесла она, - что через несколько минут я встану и выйду из этой комнаты, прихватив за собой всю ту агрессивную толпу за дверью. А что ты будешь делать дальше – тебе решать. Но даже если ты побежишь сдавать нас ФБР-овцам за то, что я так грубо прервала твою садистскую игру, я не стану тебя ненавидеть и не захочу убить. Не знаю, как тебе, а вот мне лишний родственник не помешает… Я думала, что мы могли бы начать просто с вежливых звонков, а потом, возможно, сходили бы куда-нибудь вместе, и… тогда бы ты понял, что это стоит всех твоих отмщений и ненавистей, вместе взятых. Возможно, у нас не получится стать настолько близкими людьми чтобы делиться секретами и шушукаться, склонив головы над столиком в любом убогом кафе или шикарном ресторане… Но я бы очень хотела узнать, какой ты на самом деле, и доказать тебе, что любовь и прощение все-таки существуют и стоят того, чтобы ради них переломать себя на тысячу миллионов раз обратно.

            Она устало вздохнула, посмотрев на замершего в болезненной, скорченной позе Эрнесто, глаза которого, не мигая, смотрели в пол и были подернуты не пеленой тумана, как обычно, а прозрачной пленкой слез, отражая болезненный раздрай в его душе и даже чьи-то пятна крови на полу, будто блестя и белым, и серым, и красным одновременно, и поднялась на ноги.

- Слишком поздно. – вдруг прошептал Эрнесто и медленно поднял на нее глаза… Они будто подрагивали в такт бешеным ударам его сердца, и теперь Лив видела в их отражении свое искаженное в бессильном отчаянии лицо… Или это было его отчаяние?.. – Уже ничего не исправишь. Всю жизнь мне внушали, что месть – это великое оружие великих людей, призванное нести в мир справедливость и восстанавливать равновесие… Я испорчен изнутри… Меня нельзя разобрать, починить и собрать заново. Я – рудиментарный орган этого мира и никогда, никогда по природе своей не смогу стать чем-то большим, лучшим… Во мне ничего не было и нет, кроме злости и хитроумных планов… Нельзя просто появиться в моей жизни и исправить двадцать лет насилия над моей душой… Слишком поздно, Лив.

            Лив с огромным, рвущимся наружу, горем, слушала его. Слезы бежали по ее щекам, да она уже и забыла, как когда-то давно стеснялась плакать в присутствии других, расценивая проявление чувственности за слабость… Как же много не понимала она тогда, и как же безумно ей хотелось донести это до него сейчас!.. Но… Он отказывается от нее. Значит, она была недостаточно убедительна, значит, не нашла нужных слов и не спасла его… Не смогла протянуть руку помощи…

            Нервно усмехнувшись, она вдруг проговорила:

- Раз ты – рудиментарный орган, можно я буду звать тебя просто Руди? А то эти два слова после первого же бокала виски с ходу-то и не произнесешь…

            Эрнесто уставился на нее странным взглядом, и Лив тут же поспешила добавить, плохо скрывая горечь и разочарование:

- Не бери в голову, кузнечик, из меня, конечно, выходит не самый желанный кандидат в родственники… - она вздохнула, вытерла слезу и проговорила тихим голосом:

- Мне жаль, что ты отказываешься… Знай, что какое бы решение ты ни принял, продолжишь ли играть со мной в свою жестокую игру или просто сдашь нас властям, моя рука всегда будет протянута для тебя… И я либо буду счастлива, если ты вдруг резко передумаешь, или испытаю ужасное разочарование по поводу того, что моя наивная картина мира, в которой земля держится на плечах ближайших родственников, лопнет, как объевшаяся канарейка… - она устало направилась к двери, по дороге бесцветно проговорив:

- Ладно, мне пора обратно в больницу, а то чертова кровь всю блузку залила, пусть доктор найдет затычку для моей дырки понадежнее… - раздраженно глянув себе на грудь, сказала она. Взявшись за ручку двери, она вдруг вспомнила кое-что и остановилась, повернувшись. – Исправить можно все, кузнечик. Важно только то, какую цену придется за это заплатить. И это не мои слова, брат.

            Она дернула дверь, собираясь выйти, как ее остановил отчаянный, дрожащий голос Эрнесто:

- Стой!

            Лив удивленно обернулась. Эрнесто тяжело дышал, стискивая зубы и, кажется, ведя борьбу с самим собой или с каким-то невидимым врагом, по крайней мере, его глаза горели диким, сухим и жестким пламенем отчаяния. Он с болезненной гримасой поднялся и подошел, прихрамывая, к девушке, пристально вглядываясь в ее глаза. Медленно сунув руку в карман брюк, он вытащил оттуда маленькую, черную флешку. Взяв руку Лив своей окровавленной, горячей рукой, он вложил ей в ладонь карту памяти и тихо проговорил:

- Здесь вся информация о тебе и твоей семье: видео, аудиозаписи телефонных разговоров, фото, досье… Все. Ты оказалась права, Оливия. Я действительно одинок. – его глаза устремились в одну точку и снова болезненно дрогнули, рождая слезы. – Поэтому нет никакого другого человека, который мог бы передать эти данные в ФБР после моей смерти… Да и я бы никогда не доверил столь важную информацию никому, кроме себя. Так что я просто блефовал, чтобы не умереть раньше времени. – он горько ухмыльнулся и с болью посмотрел на Лив. – Это – единственный экземпляр. Все, что было в моем телефоне, погибло вместе с ним, когда твой отец решил проверить, нет ли у меня крыльев, вывесив вниз головой с седьмого этажа… Так что мобильник просто выпал из кармана. – Он печально ухмыльнулся, а Лив дрожала, тяжело переживая то, что происходило в данный момент. Ее рука почти не чувствовала флешку, так что она чуть было не обронила ее, буквально прибившись тяжестью собственного тела к тому месту, на котором стояла. Вот, значит, как… Все кончено… Но никакой радости по этому поводу она не испытывала. Ей казалось, будто он рвет тонкие нити, связывающие их в не очень здоровом и не очень счастливом тандеме, и ее сердце проваливалось в желудок с каждым мощным ударом по ребрам… Не так, все не так должно было завершиться!!!