Разглядываю ее глаза и рот. Мои пальцы движутся вслед за взглядом. До чего же она красива. Просто бесподобна. Кэмрин берет мои пальцы и целует по одному, потом прижимается еще крепче. В ней что-то изменилось.

– Ты действительно хорошо себя чувствуешь?

Она нежно улыбается и кивает. Потом приникает к моим губам. Ее соски затвердели. К тому времени, когда ее рука обхватывает мой член, он уже на взводе. Кэмрин облизывает мне нижнюю губу, проводит языком по моему языку. Я властно обнимаю ее. Прижимаюсь к ней, наслаждаясь мягкостью ее кожи. Внизу у нее уже мокро; я это чувствую сквозь тонкие трусики. Не отрываясь от ее губ, просовываю руку вниз и стаскиваю с нее эту ненужную деталь одежды. И сейчас же мой напрягшийся член прижимается к ее теплому влагалищу.

Меняю позу, оказываюсь сверху и смотрю в ее глаза. Молча. Я не говорю, что она вся «течет» и не заставляю ее глядеть на меня. Ничего не требую от нее: ни словами, ни взглядом. Просто смотрю ей в глаза и знаю: сейчас такой момент, когда слова не нужны.

Нежно целую ее в губы, в уголки рта, в щеку. Раздвигаю ей губы языком, снова ее целую, еще нежнее. Одновременно вожу членом по влагалищу. Ее бедра подаются ко мне. Я чувствую: Кэмрин хочет, чтобы я поскорее вошел в нее. Сейчас я не дразню ее. Она хочет меня, ей это нужно. Вхожу в нее, совсем неглубоко, и продолжаю наблюдать за ее лицом. Ее ресницы подрагивают, губы расходятся. Вхожу еще глубже. У нее дрожат ноги. Я снова ее целую и вталкиваю член на всю глубину. Остаюсь в ней и наслаждаюсь дрожанием ее тела и рук, цепляющихся за меня. Ее ногти впиваются мне в кожу.

Качая бедрами, толкаю член сильнее, еще сильнее. Наши тела покрываются тонким слоем пота. Мне хочется слизать пот с ее тела, но я не останавливаюсь. Не могу остановиться…

Потом я приподнимаюсь сам, приподнимаю ее ногу и держу снизу, под коленом. Это позволяет мне войти в Кэмрин еще глубже. Мои толчки усиливаются. Тело Кэмрин сотрясается. Она выкрикивает мое имя. Цепляется за мою грудь, но потом быстро отводит руки и закидывает за голову. Жадно смотрю, как трясутся ее груди, и это подхлестывает мое желание. Склоняюсь и ртом ловлю ее соски, впиваясь в них зубами.

Перед глазами появляется пелена. Кэмрин громко стонет и начинает поскуливать. Эти звуки сводят меня с ума. Я отпускаю ее бедро. Наши тела снова смыкаются. Ее соски упираются мне в грудь, а пальцы сцепляются у меня на спине. Кэмрин качает бедрами. Наши губы соединяются в безумном поцелуе. Чем ближе мой оргазм, тем неистовее становятся поцелуи. По моему телу проходит судорога. С губ, прижатых к ее губам, срывается стон. Толчки теряют силу и превращаются в вялое покачивание. Кэмрин закусывает мою нижнюю губу. Я нежно целую ее и продолжаю толкать член, пока он не выплескивает все.

Валюсь ей на грудь. Сердце постепенно возвращается к привычному ритму. Кровь приливает к пальцам рук и ног и стучит в висках. Прижимаюсь к ложбинке между ее грудей. Дышу ртом, дыхание все еще неровное. Ее пальцы теребят мои мокрые от пота волосы.

Мы лежим так целое утро, не произнеся ни слова.

Глава 31

Не помню, когда я успел заснуть. Но я действительно спал. Открываю глаза. Часы на ночном столике показывают десять минут двенадцатого. Я вдруг ощущаю свою наготу, и не потому, что на мне нет одежды, а потому, что рядом нет Кэмрин.

Она сидит на подоконнике, в шортах и футболке, но без лифчика. Разглядывает вид из окна.

– Думаю, нам пора уезжать, – говорит Кэмрин, отрываясь от ярких красок новоорлеанского пейзажа.

Я не сразу врубаюсь в ее слова. Может, мне послышалось. Сажусь на постели, прикрыв низ простыней.

– Ты хочешь уехать из Нового Орлеана? – переспрашиваю я. – Но не ты ли говорила, что в прошлый раз мы уехали слишком рано?

– Да, – отвечает Кэмрин, не поворачиваясь ко мне. – В прошлый раз мы уехали слишком рано. Но нам незачем задерживаться здесь, чтобы исправить эту оплошность.

– Почему тебе захотелось уехать? Мы не пробыли здесь и суток.

Кэмрин поворачивается ко мне. Даже не понять, чего больше в ее глазах: решимости или эмоций. Возможно, я опять наблюдаю некий «микс». Она молчит. Я жду.

– Эндрю, может, я говорю жуткие глупости, но мне почему-то кажется, что, если мы здесь останемся, я…

Встаю, надеваю поднятые с пола трусы.

– И что тогда будет? – спрашиваю я, подходя к ней.

– Я думаю… вчера, когда мы сюда приехали, у меня все мысли были только о прошлогоднем июле. Я ловила себя на том, что все время пытаюсь заново пережить все тогдашние события.

– Но ты же понимаешь: никакое событие нельзя пережить дважды, – говорю я, не понимая, к чему она клонит.

– Да. – Она чуть заметно кивает. – Просто само это место – такой значимый пласт воспоминаний… Эндрю, я сама не понимаю, какую чушь несу.

Теперь на ее лице полная растерянность.

Я пододвигаю кресло к окну и сажусь в него, зажав руки между коленями. Начинаю что-то говорить, пытаясь расширить ее объяснения, но Кэмрин машет рукой, и я замолкаю.

– Наверное, нам вообще не стоило сюда приезжать, – говорит она.

Я ожидал услышать что угодно, только не это.

– Но почему?

Кэмрин упирается ладонями в подоконник. Ее плечи застывают, а спина горбится. Постепенно с ее лица уходит и растерянность, и неуверенность. Кажется, она начинает понимать свое состояние.

– Если что-то произошло, потом можно пытаться воссоздать это событие до мельчайших деталей, и все равно оно не будет таким, каким было в первый раз. – Она задумчиво оглядывает пространство номера. – В детстве мы с Коулом любили играть в лесочке. Тогда мы жили в другом доме, и лесочек начинался буквально за калиткой… Это самые яркие из моих детских воспоминаний. И наверное, самые лучшие… Мы с Коулом даже построили дом на дереве. Конечно, не настоящий дом. Так, несколько досок, которые он прибил к двум крепким ветвям. Но это был наш дом, и мы им гордились. После уроков мы обязательно бежали в лесок, к тому дому. – Ее лицо озаряется воспоминаниями. Кэмрин улыбается, но улыбка довольно скоро гаснет. – Потом мы перебрались туда, где мама живет и сейчас. Я часто вспоминала лесок, наш дом и веселую пору. Я дорожила этими воспоминаниями и иногда так глубоко погружалась в них, что почти ощущала то место. Мне казалось, я испытываю те же чувства, что и в детстве. – Кэмрин замолкает, подносит руку к груди и растопыривает пальцы. – А однажды я решила там побывать, – продолжает она. – Меня замучила ностальгия. Вот я и подумала: навещу то место. Постою под деревом, на котором был наш дом, посижу на земле, посмотрю, не торчит ли где прутик, надломанный особым образом. Так мы с Коулом помечали тайники, где оставляли друг другу послания… И знаешь, Эндрю, все оказалось по-другому.

Я смотрю на нее и жду продолжения.

– Все оказалось по-другому, – отрешенно повторяет Кэмрин. – Встреча с тем местом принесла мне сплошные разочарования. И дыра в моем сердце стала еще шире. Но самое печальное… сколько я потом ни пыталась пробудить детские воспоминания, у меня ничего не получалось. Навестив лесок, я их разрушила. Заменила пустотой того дня, когда там побывала. Увы, я поняла это слишком поздно.

Ностальгия знакома и мне. Наверное, каждый человек тоскует по какому-то месту, где ему было хорошо. Но я прогоняю все мысли о своей ностальгии и продолжаю слушать Кэмрин.

– Все утро я дурила себе мозги, пытаясь внушить, что мы остановились вовсе не в этом номере. И бар, где мы вчера выступали, не «Олд пойнт». А печальная новость об Эдди – просто дурной сон. – Она пристально смотрит на меня. – Эндрю, я хочу уехать. Боюсь разрушить и эти воспоминания.

Она права. Она абсолютно права. Но у меня есть вопрос, который я должен ей задать.

– Кэмрин, а зачем ты пыталась вновь пережить прошлогодние воспоминания? Неужели тебе плохо в настоящем? В нашем настоящем?

Мысленно ругаю себя за этот вопрос.

Кэмрин вскидывает голову и смотрит на меня с недоумением. Потом ее глаза теплеют, и она говорит:

– Ни в коем случае, Эндрю. – Она спрыгивает с подоконника и становится у меня между ног. – Ни в коем случае. Я думаю, все это вызвано нашим приездом сюда. Я бессознательно начала пытаться воссоздать наиболее значимые события моей жизни.

Кэмрин кладет руки мне на плечи. Я обнимаю ее за талию. Ее ответ принес мне невероятное облегчение.

– В таком случае, – говорю я, улыбнувшись и встав со стула, – давай поскорее сваливать отсюда, пока твои воспоминания не превратились в груду дерьма.

Кэмрин хихикает.

Я тут же принимаюсь собирать наши пожитки.

– Зайди в ванную, посмотри там, – прошу я.

Кэмрин несется в ванную. Еще несколько минут – и все собрано. Мы выходим из номера не оглядываясь. На дверь соседнего номера, который мы снимали в прошлом году, мы тоже не смотрим. Лифт спускает нас в холл. Я подхожу к стойке администратора и говорю, что у нас изменились обстоятельства и мы съезжаем. Достав кредитную карточку, прошу вернуть деньги, которые заплатил вперед за целую неделю. Служащая берет карточку и проделывает нужную операцию.

Кэмрин стоит поодаль, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Ты лучше закрой глаза, – говорю я, опасаясь за ее воспоминания.

Она усмехается и закрывает глаза.

– Благодарим вас за то, что были гостями новоорлеанского «Холидей-инн», – заученным тоном произносит служащая. – С нетерпением ждем вас снова.

– «Холидей-инн»? – разыгрывая удивление, переспрашиваю я. – Нет, это… «Эмбасси сьютс» в… Галфпорте. Конечно, мы же в штате Миссисипи. Откуда у вас такие фантазии, мэм?

Тетка ошеломлена. Скорчила гримасу, наморщила лоб. Но в ответ – ни слова. Выходим на улицу.