— Я — труп, — прошептала она. — У тебя есть босс, а я — труп.

— Не торопись умирать, — я поддержала под руку вздрогнувшую подругу, — ты ведь еще даже первую зарплату не получила! А уже планируешь такие большие траты!

Посмотрев на меня, она подумала-подумала, кивнула и рассмеялась. А вот когда снова посмотрела вниз и наткнулась уже на взгляд Корнева, смех оборвала и, чуть побледнев, решительно заявила:

— Это мне тут тоже ваши облака на маковку надавили! Ты прав, Ев. Куда это я спешу? В жизни еще столько всего интересного!

— И недомученного, — добавила я.

— Ты — мой самый понятливый хлюпик! — похвалила меня Лариса и смело направилась вниз, готовясь к мести двух разозленных мужчин.

А я, заметив, как один из них что-то резко и грубо доказывает другому, и добивается того, чтобы он ушел, поняла, что никакой мести не будет. Разве что та, которую Лариса вовсе не ожидает и на которую уже не надеется.

Глава № 47

Приятным событием в этом кисельном плавании стала первая зарплата.

Аванс, в общем-то, и до этого перечислялся на карточку, но мы с подругой не соблазнялись, проявляли чудеса терпения и самообладания, а когда увидели всю сумму…

Я немедленно отправилась к папе, чтобы вернуть ему часть долга согласно нашей договоренности. А Лариса пустилась в турне по обувным магазинам, потому что все босоножки, что ей дарил Корнев, вернула.

— Можно узнать почему? — спросил у нее стилист.

— Потому что съемки окончены, — объяснила она ему.

Лично я уловила в этом намек на отношения, которые могли сложиться, но не сложились. Не знаю, уловил ли его Корнев. Но было видно, что отстраненность Ларисы ему не понравилась, и он всячески пытался вдохнуть жизнь в их общение. Она же, приняв решение, спокойно дышала и жила без него.

— Так и быть, — под впечатлением от размера оклада, заявила моя подруга, — оставлю этих двух хлюпиков из мира моды при своих интересах.

И слово сдержала — перестала задевать Корнева и Калинского, перестала продумывать новые проказы, выводить их из себя и провоцировать. Здоровалась, выполняла все, что говорил ей фотограф, позволяла стилисту и визажисту проявлять фантазию на своем лице и в одежде. А однажды спокойно вышла на фотосессию в бюстгальтере и коротеньких шортах по самый копчик, которые ей подсунули заступники этих модных гениев, и, поразив злопыхателей уверенностью и широченной улыбкой, позволила сделать свои фотографии. А после спокойно предупредила, что пересмотрит контракт и уточнит у босса, кто и по какому тарифу должен оплачивать несогласованные ранее эротические съемки.

Злопыхатели тут же извинились и принялись удалять кадры, но Лариса удивила их снова, попросив сначала выбрать удачные и сбросить ей на почту для размещения на личной страничке в сети, а уж потом уничтожать бракоделие. Полагаю, у них буквально отвисли челюсти, когда они поняли, что Лариса не пошутила. А они поняли, открыв этим же вечером присланные на смартфоны ссылки с ее личной страничкой и увидев там девушку, которая не стыдилась своего лишнего веса и не смотрела, как загнанный пони, в землю. К счастью, это не про Ларису. На снимках она была, как и в жизни, — красивой и, смеясь, смотрела на этот мир на равных с худыми людьми.

Эти злопыхатели друзьями Ларисы не стали — не любила она людей с гнилостным запахом из души. Но на ее страничку в сети подписались. Как и сотни, а потом тысячи тех, кому понравились живые фотографии отнюдь не модельной девушки. Я даже видела у нее в подписчиках Корнева. Правда, до тех пор, пока Лариса не поместила его в черный список.

Н-да, кажется, она вовсе не так спокойна и у них все серьезно…

А вот про наши отношения с Матеушем, несмотря на поцелуи и жажду обладания, я так сказать не могла. Вернее, не знала, какими их видит он? И боялась узнать, тянула с определенностью, опасалась ее и из последних сил балансировала на грани.

Если бы он меня подтолкнул…

Но нет. Он стратегически наблюдал за тем, как я сама к нему приближаюсь. Да, медленно. Но сама. И не потому, что просто хочу его, а по куда весомей причине.

Наверное, если бы я сосредоточилась только на отношениях с Матеушем, у нас бы давно все случилось. А, возможно, как подсказывали мои личные страхи — давно бы все и закончилось. Но пока он был на удивление терпелив и к моим внутренним демонам, и к тому, что приходится делить мое внимание с другим мужчиной. Я имею в виду Прохора.

Я же не хотела ни с кем делить ни Матеуша, ни мальчика. Не хотела, а приходилось.

Матеуша я делила с неопределенностью и его любимой работой. А Прохора — с теми людьми, к которым он успел привязаться, помимо меня. Все чаще, приходя в больницу к мальчику, я чувствовала себя лишней.

В последние две недели мне ни разу не удавалось застать его одного. У него всегда кто-то был: то медсестры, любующиеся рыжим солнышком, то Тумачев, то какие-то незнакомые, но сердобольные посетители, узнавшие о случившемся с детдомовским мальчиком, то представители детдома. Мои родители также часто наведывались к Прохору, и также заставали у него еще кого-то другого.

И как они могли сблизиться в таких обстоятельствах? Как мальчик мог начать к ним тянуться, если ему элементарно было некогда? Я настолько сильно об этом переживала, что решилась и поговорила с родителями.

— Разве плохо, что у Прохора появились друзья, помимо тебя? — вместо ответа спросил мой отец.

И я была вынуждена взглянуть на ситуацию под этим углом. Нет, не плохо — наоборот. И по всему получалось, что я должна разделять радость Прохора. Но я не могла лицемерить и частенько с трудом удерживалась от того, чтобы выставить очередного посетителя из палаты.

— Давай-ка выйдем, — как-то предложил Тумачев, заметив, с каким недовольством я наблюдаю за его общением с Прохором.

Мы вышли. И долго говорили с ним в коридоре. Вдвоем. Обо всем и всех, кроме аварии и Прохора. У меня, признаюсь, даже мысль промелькнула, что при других обстоятельствах мы вполне могли с Костиком подружиться. А он как-то понял это, почувствовал и, взглянув исподлобья, обронил:

— Не привыкай к нему, Соколова. Да и обо мне лучше думай, как раньше — ну, что я скотина и сволочь.

— Тебе что, было настолько удобно в том образе? — я постаралась перевести все на шутку, но он не позволил.

— Наивная ты, Соколова, — парень невесело усмехнулся. — Это был не образ, а я. К тому же зуб даю: совсем скоро ты опять вычеркнешь меня из людей и переведешь в категорию животных. Так что не будем обольщаться на счет друг друга. А то ведь я тоже могу ляпнуть, что мне нравится эта твоя наивность, и что потом? Придется достать из бабушкиного сундука старые рыцарские латы из пряжи, меч из дубовой ветки и крышку от старой кастрюли и тебя защищать. А я не могу, Соколова.

— Почему? — похолодев от дурных предчувствий, спросила я.

— Ну какой из меня защитник, если я готовлю важное нападение? — пожав небрежно плечами, признался он.

Именно эти слова словно выдернули меня из кисельного плавания, события вокруг не просто ускорились, а заискрились. А внутри меня поселился страх. Маленький, но крайне неприятный и очень навязчивый. Я стала бояться не успеть или оступиться, и невольно пыталась покрепче ухватиться за все, что было важно. Поцелуями и взглядами — за Матеуша. Теплыми словами и объятиями — за родителей и Прохора. Смехом, долгими разговорами и просмотрами нудных сериалов — за единственную и самую лучшую в мире подругу. Язвительными подколками, о которых не знала подруга — за Корнева. Пакетиками с кошачьим кормом, которыми начала захламляться кладовка в связи с пропажей любимца двора — за Мурзика. Выполненными в срок заданиями — за работу, что дарила опыт и встречу с людьми, которые стали так важны для меня. Долгими, очень долгими, практически до утра, взглядами в ночь из распахнутого окна — за нашу тихую улицу, за огромный, гудящий днем город, за ветер, за скрип детской карусели…

Я хваталась за все, что, оказывается, безумно любила. И мне казалось очень важным впитать все это в себя, стать еще ближе к родным и близким. А они, как назло, ускользали и нехотя от меня отдалялись.

Чуть-чуть.

Но так далеко…

Матеуш срочно вылетел в командировку, и сам не знал, как долго будет отсутствовать. Лариса стала пропадать на каких-то новых вечерних тренировках, и как я ни пытала ее кефиром на ужин, признаваться отказывалась и даже не заикнулась о том, чтобы пригласить с собой и меня. Мама с папой впервые за долгие годы согласовали свои отпуска и планировали поездку на отдых. Мурзик во дворе так и не появлялся. Карусель меняли на новую. А Прохор…

Я ожидала чего угодно, кроме того, что произошло…

Все складывалось так удачно: днем мне позвонил папа и тоном заговорщика сообщил, что мама согласилась на усыновление Прохора и что они начинают сбор документов. День был сложным — я забегалась с мелкими поручениями по работе, перезнакомилась почти со всеми сотрудниками на этаже и даже запомнила некоторые имена. Мое-то имя они уже стараниями Матеуша знали. Я безумно устала и ног не чувствовала от беготни на каблуках, а тут такая радостная новость от папы, что у меня словно крылья выросли!

И в больницу я не ехала, а летела. То есть, ехала, конечно — Матеуш перед отлетом в командировку приставил ко мне водителя. Но у меня внутри от счастья словно воздушные пузырьки бурлили, и мне хотелось поскорее их выпустить на волю, поделиться новостью с Прохором, сказать ему, что он в детдом не вернется! Нет, я не хочу этого, и не позволю!

В коридоре больницы я пробежала мимо Светланы, которая хотела со мной о чем-то поговорить, и рванула дальше, в палату к мальчику.