Я вежливо представила друг другу мужчин, объяснила, что я — секретарь-переводчик и уточнила: не нужно ли купить заранее билеты, пока мы в аэропорту. Я переводила ленивый рассказ Матеуша о городе, когда мы сели в машину, и наблюдала за Марко. И чем настырней я пыталась разобраться, что именно мне в нем так не понравилось, тем отчетливей понимала, что я путаюсь, и очевидных причин для такого негативного отношения нет, но интуиция права сто процентов.

Что-то с этим Марко не так.

Но вот что?

Итальянец вежливо улыбался, с интересом слушал рассказ Матеуша о городских улицах, по которым мы проезжали, всего несколько раз напомнил о цели своего визита, но не расстроился, когда ему сказали, что все будет, но чуточку позже. Мол, у нас такие традиции, что сначала гостя надо накормить, дать ему отойти от дороги, а уж потом…

Марко просил перевести, что не устал и готов к встрече по их традициям — то есть, начать непосредственно с дела. Но Матеуша оказалось трудно переубедить. Он просто настаивал на гостеприимстве, говорил, что иначе руководство ему не простит или даже уволит. После этого я стала присматриваться уже не только к итальянцу, но и к своему боссу, и тоже отметила некие странности.

Во-первых, он был излишне любезен, как будто встречал не простого сотрудника, а президента компании. Во-вторых, в качестве экскурсовода нес полную чушь. А, в-третьих, это его упоминание… Да кто бы его уволил?!

Но итальянец это пояснение проглотил и, кажется, набрался терпения ждать. А вот Матеуш, отметив такую реакцию, начал потихонечку закипать. В какой-то момент ему, видимо, понадобилась передышка, и он остановил машину под предлогом интересного памятника, который просто необходимо увидеть! И без осмотра которого ты в нашем городе, можно сказать, и не был!

— О, конечно! — воодушевился итальянец и, выйдя из авто, начал с энтузиазмом крутить головой.

— Ева, — Матеушу было достаточно взглянуть на меня, чтобы я перестала недоуменно его рассматривать и, подхватив итальянца под руку, повела его к скульптуре огромного ежика.

Ежик сидел на пеньке с открытым ртом и прижимал к себе узелок. Итальянец справедливо поинтересовался, и чем же этот зверек так знаменит, что мы даже остановились, хотя у нас много дел, и я…

В общем-то, даже человеку, который смотрел знаменитый советский мультфильм «Ежик в тумане» бывает трудно сообразить, к чему там все было, и что в тумане делала белая лошадь. А уж тому, кто об этом мультике даже не слышал…

Прежде чем начать говорить, я бросила взгляд на Матеуша — тот тщетно пытался к кому-то дозвониться, потом с кем-то о чем-то переговаривался, и делал это тихо, чтобы его не было слышно. А еще он то крутился возле нас, то отходил в сторону, то есть, его звонки были важны, но он не хотел показать этого итальянцу. Так что пришлось припомнить все, что я знала о героях мультфильма и о создателях, а потом, давая Матеушу время, прибегнуть к фантазии. Ну что сказать? Через пятнадцать минут с открытым нараспашку ртом на этот мир ежик смотрел уже не один.

— Божественно, — целуя мою руку, похвалил итальянец.

И благоговейно взглянул на колючего зверька, который, несмотря ни на что, остался верен своим друзьям. Даже тонул ради них! А ведь река была холодна, а вокруг такой жуткий туман, в котором с черными иголками легко затеряться…

— Обязательно посмотрю это великое произведение, когда вернусь на родину! — загорелся он.

Ну, здесь мне стыдно не было. Этот мультик был признан мультиком всех времен и народов — так почему бы и иностранцу не просветиться? А если ничего не поймет, так это трудности перевода.

— Великолепный рассказ, — итальянец снова потянулся к моей руке с поцелуями, но ее ловко перехватил Ковальских.

Быстрый взгляд — не возражаю ли? И после моего облегченного выдоха, моя рука заняла удобные позиции на предплечье Матеуша.

— О! — рассмеялся итальянец. — Я сразу не понял. Простите, если бы я знал, что Ева — не только ваш личный помощник… Ева, пожалуйста, переведите ему… Скажите, что я бы никогда не ступил на его территорию…

Конечно, я не стала ничего говорить. Просто пожала плечами, стараясь спрятать эмоции и не краснеть от досады. Но Матеуш заметил и, видимо, догадался. А еще неожиданно разозлился. Шагнув к иностранцу, он навис над ним и с улыбкой, и очень вежливым тоном, поставил в известность:

— Ужасно хочется проредить тебе зубы. Если ты дашь мне еще хоть один маленький повод, я не откажу себе в удовольствии.

— Перевести? — с готовностью вызвалась я.

— Нет, — Матеуш отошел от итальянца с прежней улыбкой. — Мне кажется, он меня понял.

И вот действительно, то ли итальянец догадался по взгляду Ковальских, то ли почувствовал возникшее вдруг напряжение, то ли сообразил, что повел себя некрасиво, но стал вести себя вежливо и почтительно, как до этого.

Но веяло от всего этого не сожалением и принятием факта, а осторожностью.

Он затаился.

Но было поздно.

Глава № 27

Возможно, итальянец и сообразил бы, что провалился, но Ковальских не дал ему шанса задуматься.

— А вот это здание… — он вынудил гостя развернуться и посмотреть на самый обычный дом. — У него такая интересная история… Ева, будь добра, расскажи.

Взглянув на здание с не меньшим удивлением, чем иностранец, я мысленно прикинула: что могу сочинить на ходу. Дом был серым, невзрачным, люди из него выходили унылыми, так что подходящая идея нашлась за пару секунд.

— Рассказывать все, что знаю? — уточнила у босса.

— Да, конечно, — кивнул тот важно. — Если ты сильно увлечешься, я дам это понять.

Собственно, все, что надо, я уже поняла: тянуть время столько, сколько понадобится. Не знаю зачем, но боссу виднее.

— Итак, Марко, в этом таинственном доме… — так начала я историю про двух влюбленных, которые, доведенные до отчаяния, когда-то сбросились с крыши этого здания.

А дальше я сама увлекалась, рассказывая о переживаниях молодых людей. Оба из неблагополучных семей, постоянно недоедали, да и носили то, что придется, они погибли, чтобы быть вместе. Люди считали, что они недостойны этого светлого чувства и пытались мешать. Молодые люди увидели единственный выход из этой ситуации, и спрыгнули с крыши, взявшись за руки. Казалось бы, они победили, возвысились над тем миром, который не принимал их, но…

Они все равно не смогли быть вместе. Самоубийц на тот свет не пускают. Более того, усугубляют их положение. Та жизнь казалась настолько тяжелой, что добровольно от нее отказались? А так ли она была тяжела? Проверим.

Раньше влюбленные хотя бы могли видеть друг друга, а теперь бродили двумя тенями. И невольно пугали жителей дома, потому что те замечали: или то пропадет, или это. Казалось бы, и ненужное вовсе, а странно… Кому такое могло понадобиться?

Тем, у кого этого не было. Влюбленные не хотели пугать, не хотели ничего брать чужого, они просто искали друг друга. А найти не могли. Потому что ее душа бродила лишь днем, а его — только ночью…

— Это что ж вы такое интересное рассказываете? — заинтересовался дедушка, проходивший мимо. — И на дом наш поглядываете, главное… Может, чего я не знаю? Чего интересного? Этот-то, не наш, заслушался прямо. Расскажите и мне, а?

Бросив взгляд на Ковальских, я заметила едва различимый кивок и, объяснив ситуацию Марко, рассказала все то же самое, но уже на русском.

— Но почему? — поразился Марко. — Они ведь спрыгнули одновременно! Оба!

— А, значит, оба отказались от дара, который был дан им свыше. И теперь оба за это расплачиваются, — пояснила я и ему, и дедушке.

— А дар — это жизнь? — поинтересовался иностранец.

— И любовь, — поддакнула я, опять же сначала на одном, потом на втором языке.

И вздрогнула, почувствовав, как на моей талии осваивается уверенная мужская рука. Только хотела немного сдвинуться в сторону, но…

— Точно! — к нам так стремительно направилась тучная женщина средних лет, что я невольно еще ближе придвинулась к обнимающему меня Ковальских.

— Теперь-то я понимаю, куда из моего холодильника колбаса пропадает! — она потрясла в воздухе массивной сумкой, груженой картошкой, и я порадовалась, что сделала правильный выбор, шагнув назад. — Я-то думала, что это мой бывший, и даже побила его. Мы-то с ним развелись, а живем в одной квартире — некуда ему деться, на улицу уходить не хочет, сидит себе дома за сторожа и… Я думала, что он сидит и ест колбасу из моего холодильника. Днем-то ничего, а вот ночью, когда я усну… А оно вона как! Не виноват, значит…

— Стыдись, Валентина, — пожурил ее дедушка, отходя к своим приятелям у другого подъезда. — Такого мужика довела. Сначала женила на себе, главное, потом бросила, теперь голодом моришь, эх…

Женщина покачала кудрявой головой и так тяжко вздохнула, что итальянец, на которого она подула, поправил обратно свою челку, возомнившую себя ирокезом.

— Ах, Толя, Толя… — пробормотала женщина, едва не рыдая и, обернувшись к дому, крикнула: — Толя, у меня к тебе разговор!

Она стремительно бросилась к дому, и не было никаких сомнений, что спешит она на второй этаж. Потому что именно на этом этаже после ее крика испуганно дернулся тюль, и мелькнула тень худенького мужчины, замученного обстоятельствами и, пожалуй, соседством.

Спустя секунду мужчина выскочил на балкон, нервно оглянулся, ища, куда бы бросить бутерброд с колбасой — съесть он уже не успевал, а сзади виднелось нашествие с сумкой. Тяжкий вздох бедолаги был слышен даже внизу, но когда двери балкона распахнулись под натиском женщины, бутерброд стремительно полетел вниз, а мужчина был чист, вне подозрений, и пустяк, что по-прежнему голоден.