А, между тем, мальчик был…

Рыжий, веснушчатый, симпатичный, с большими зелеными глазами, как у кота.

После того, как медсестра выговорилась, я попросила у нее разрешения познакомиться с Прохором. Она сказала: «Только если он сам захочет». И вот я уже с минуту стояла на пороге, смотрела на неподвижно лежащего мальчика — одного среди десятка других больных и такого солнечного, что щипало в глазах. Стояла и не решалась войти.

Что я ему скажу? Что спрошу? Как начну разговор…

Почему-то я жутко волновалась. А он вдруг повернул голову и разбитыми в кровь губами с улыбкой спросил:

— Привет. Ты ко мне?

— Привет, — ответила я и наконец сделала этот шаг, переступила через порог и приблизилась к мальчику. — К тебе.

Глава № 15

Домой я шла в подавленном состоянии. Хотела перед уходом из больницы зайти еще к Тумачеву, но…

Я бы сорвалась. Если бы даже посмотрела на него — беззаботного, отдыхающего в одиночной палате со всеми удобствами, я бы сорвалась. А родители учили меня другому. Надо думать. И выжидать. Сделать паузу. Это лучшая тактика. То, что сделано сгоряча, зачастую менее эффективно или вообще приводит к провалу.

Ну, высказала бы я Тумачеву свое возмущение, отчитала бы его, возможно, забросала фруктами, которые принесла, и что? Как бы это помогло Прохору? Никак. Совершенно. Да и Тумачев вряд ли бы проникся и начал каяться и исправлять то, что наделал.

Люди не меняются от вида чьей-то истерики.

А я была близка к этому состоянию.

Чужой, незнакомый мальчик, но… Я знала, понимала, что не могу оставить его в беде. И когда уходила, пообещала, что скоро вернусь.

— Ко мне? — удивился он и попытался приподняться, но тщетно.

— К тебе, — шутливо взъерошила его рыжие волосы и ушла, не оглядываясь.

Потому что не хотела, чтобы он видел, как увлажнились мои глаза. Он — сильный мальчик. При нем плакать нельзя. Он начнет спрашивать и жалеть меня, и я разрыдаюсь…

Заметив, что прохожу мимо парка, свернула в него, нашла одинокую лавочку — в будний, пусть даже солнечный день, это оказалось довольно легко, и, отодвинув поток сильных эмоций, принялась думать. Конкретно. Чем я могу помочь мальчику? Помимо моральной поддержки и посещений — это естественно и непременно. Нужны деньги на операцию. И это большие деньги, у меня столько нет.

Попросить у родителей… Ну, как-то… Они и без того меня обеспечивали. К тому же, мы не бедствовали, конечно, и могли позволить себе многое, но…

Как-то это неправильно, нелогично прийти и сказать: «Папа, я хочу помочь одному мальчику, которого вы в глаза не видели. Дай, пожалуйста, денег. Ему очень нужно».

Папа, скорее всего, деньги даст, но…

Я не могла. Не могла вот так… Хотя другого выбора не было, и, скорее всего, именно так и придется…

И вдруг я вспомнила!

Дрожащими от нетерпения пальцами открыла сумочку, нашла визитку и выдохнула, пытаясь успокоиться. Сердце стучало по ребрам, ладони вспотели от волнения, и когда я доставала телефон, он чуть не упал. Минут пять я смотрела на черный экран, а потом еще раз выдохнула и дала себе мысленную установку: все, все, хватит тонуть в эмоциях! Это телефон, и даже если мне откажут, никто не увидит позора. А я переживу, ничего страшного.

Страшно — лежать в больнице, знать, что не сможешь встать и тебе помочь некому, и все равно улыбаться. И любить мир, который забрал у тебя всех, кого ты любил и кому ты был дорог. Мир, который чуть не забрал тебя самого, просто так, потому что ты посмел пройти там, где проезжают те, кто богаче и счастливей тебя.

Это страшно, да.

А попросить о работе, которая неинтересна, и пару раз пересечься в коридоре с человеком, который тебя почему-то на дух не переносит, — если вдруг на работу возьмут, — это пустяк. Не удар судьбы, нет, а так… маленькая подножка.

Посмотрев на визитку, я набрала телефон Леры и, пока шли гудки, молилась: хоть бы еще никого не взяли, хоть бы еще никого не взяли, хоть бы… ну пожалуйста… ну пожалуйста, Господи…

Мне повезло, или на небесах меня все же услышали. Лера не только подтвердила, что ее предложение в силе, но и озвучила сумму оклада. Он оказался весьма солидным. И я пока даже думать не хотела, как буду убиваться ради этой зарплаты, а там ведь наверняка требования высокие. Но ничего. Ничего, даже если работать надо будет от восхода и до заката, это не навсегда и хороший опыт.

— Когда приступать? — преувеличенно бодрым тоном поинтересовалась я у будущей работодательницы.

— Когда сможете.

— Я могу завтра! — вызвалась я.

— А я нет, — в телефоне послышался смех и мягкое напоминание: — Ева, завтра суббота. Отдыхайте. В воскресенье тоже обойдемся без фанатизма. А вот в понедельник я буду вас ждать.

— Я приду! — пообещала я, улыбнувшись.

— Я надеюсь, — голос Леры так же отразил улыбку в ответ.

Из парка я выходила в куда более радужном настроении, чем в него заходила. И бабульки, занимающие одну из лавочек со мной по соседству, громко между собой обсудили мое внезапное преображение.

— Заходила как туча, а посидела на природе и расцвела. Смотри, улыбается даже! — сказала одна.

— Да нет, — не согласилась вторая, — природа, конечно, возымела эффект… Но, по-моему, она радуется потому, что устроилась на работу.

— Тю! — возмутилась первая бабушка. — Разве этому радуются? Я вот только, как на пенсию вышла, поняла, что я — не ломовая лошадь, а женщина!

Повернувшись к бабулям, я снова улыбнулась и вышла из парка к дороге. Так, удачно — здесь как раз была нужная мне маршрутка, и время приближалось к обеденному. Пока мы плелись в тянучке, я позвонила папе и договорилась о встрече в кафе возле отделения прокуратуры, в котором он работал.

— Я согласен перекусить, — согласился он, — и самое главное — увидеться с тобой.

— И серьезно поговорить, — намекнула я.

— Речь случайно не о внезапной свадьбе?

— Нет, — рассмеялась я.

— Тогда все решаемо, — успокоился папа.

Я продумала наш разговор, была уверена, что папа не откажет, и все равно волновалась. Но выбора не было, и сразу после того, как мы обменялись радостью по поводу встречи и сделали заказ, перешла к главному.

— Пап, мне нужны деньги. — И прежде, чем он полез за бумажником, я добавила: — Много денег. Но только не просто так, а в долг. Можешь мне одолжить? Желательно — как можно скорее.

— Чем скорее я узнаю, в чем дело, — подумав, ответил папа, — тем скорее ты узнаешь ответ.

Скрывать причин не было, и я рассказала о мальчике, которого сбил мой одногруппник. И о том, что Тумачевы не признают за собой вины и вообще все обставили так, словно Костик никого не сбивал.

Папа хмурился, но комментировать не торопился — ни действий моего одногруппника, ни своих коллег. Он так же молча принял новость, что с понедельника я выхожу на работу, и спокойно отнесся к известию, что это должность секретаря, а не помощника в адвокатской конторе или нотариуса, как он ранее предлагал.

Он действительно предлагал устроить меня на стажировку, намекнув, что это в будущей профессии не помешает. А я отказалась — как раз по этой причине. Не хотела приближать момент, когда придется работать по профилю. Успею еще — никуда не денусь. Мы договорились, что вернемся к этому вопросу в следующем году, тем более что у нас все равно будет обязательной практика.

— Так, понятно, — выслушав меня до конца, папа принялся за еду, которую нам как раз принесли. — Вечером я сам заеду в больницу, узнаю детали, поговорю с врачами. Также попрошу коллег узнать информацию о благотворительных фондах — возможно, кто-то из них захочет принять участие. Правда, это время…

Он внимательно посмотрел на меня и ободряюще улыбнулся.

— Не переживай, Ева. То, что можно решить с помощью денег — не проблема, а всего лишь расходы.

— Которые я компенсирую, — напомнила я.

— Знаю, — прищурился папа. — Кстати, идея с работой секретарем в крупной компании мне кажется интересной. Во-первых, зарплата, которую тебе предложили, в несколько раз выше той, что ты могла бы получить в адвокатской конторе. Во-вторых, ты научишься выдержке и терпению — без этого быстро уволят, а тебе нельзя. А в-третьих, возможно, поработав секретарем, ты поймешь, что быть юристом — не так ужасно, как тебе сейчас кажется.

— Пап, я знаю, как ты любишь свою профессию…

— И надеюсь, что однажды это чувство заразит и тебя, — добавил с усмешкой он.

— Сомневаюсь. По крайней мере, уже два года у меня наблюдается стойкий иммунитет.

— И затяжное заражение вирусом модельного бизнеса.

— Увы, — тяжко вздохнула я.

Папа ободряюще улыбнулся и не стал развивать действительно болезненную для меня тему. Его обеденное время подходило к концу, и мы, выйдя из кафе, расстались. Пообещав, что на выходных обязательно заскочу, я села в маршрутку и поехала домой.

Первое, что я услышала, едва открыв дверь квартиры, — запах чего-то жареного, а потом уже звук шагов Ларисы.

— О, наконец-то! Давай, мой руки — и быстро за стол! — скомандовала она, выглянув в коридор.

— Я только что из кафе, — переобуваясь в тапочки, отказалась я.

— И что? — не приняла аргумент подруга. — Ты просто не знаешь, что я приготовила!

— Да все равно…

— Ты даже не посмотрела!

— Ладно-ладно, — заметив, что коса Ларисы воинственно перелетела на другое плечо, рассмеялась я и, помыв руки, зашла на кухню.

— Вот! — подруга с гордостью водрузила на стол, поверх деревянной подставки, сковороду с шипящей яичницей. — Сама полюбуйся — шедевр!