— Возможно, и стреляли, — буднично сказала Брэнди за завтраком.

Через неделю пребывания в Лос-Анджелесе я стала всерьез подумывать о том, сколько времени мне придется провести здесь, прежде чем вернуться домой. Я не хотела выглядеть трусихой и слышать от Колина: «Я же тебе говорил», но меня совсем не радовала перспектива так бесславно оборвать американские приключения. Однако все чаще являлась мысль: стоит ли рисковать, ведь здесь меня могут просто случайно пристрелить во время уличной разборки?


Но как ни ужасен был мой новый дом, солнце действительно светило здесь каждый день. И в будние дни, когда на пляже было не так много туристов и мускулистых молодых людей, привлекающих этих туристов как достопримечательность, можно было с удовольствием поплавать в океане. В Тихом океане. Даже произносить эти слова было приятно, я радовалась как ребенок. Это вам не Средиземное море.

Однажды утром я вышла из дому с твердым намерением найти хорошее турагентство, которое поскорее отправит меня домой, и тут, стоя на пирсе, увидела дельфинов. Их гладкие черные спины взмывали то тут, то там в переливающихся волнах, словно на водной карусели скакали детские лошадки. Потом я заметила, что в садике за домом, среди старых жестяных бочек, распустились розовые и пурпурные бугенвиллеи. Они пылали как пожар. В конце улицы кто-то обвязал ярко-желтую ленту вокруг пальмы. Навстречу попался знакомый бродяга, который каждое утро рассказывал мне новый анекдот, и не попросил денег. Что касается Толстого Джо и Брэнди — ну, о них вообще стоит рассказать отдельно.


От того Толстого Джо, которого я знала когда-то, не осталось и следа, кроме разве что пристрастия к компьютерам. Вскоре после приезда я обратила внимание, что, кроме костюма, который он надевает в офис, у него больше нет мужских вещей. Конечно, у Джо имелись брюки, но никто из знакомых мне мужчин не надел бы обтягивающие белые джинсы с вышитыми ярко-розовыми цветами, какие Джо нацепил на второй день моего приезда в Лос-Анджелес.

Он устранял неисправности компьютеров в большом международном банке, который располагался рядом с аэропортом. Честно говоря, платили ему за это неприлично много. Но, увы, все заработанные деньги Джо спускал на туалеты от «Гуччи» и от «Версаче», вместо того чтобы переехать в более приличный район. Еще одной статьей расходов был развод. Венера с радостью согласилась на него, но тратить свои деньги не собиралась. Ни на развод, ни на формальности, связанные с получением Джо американского гражданства и новенького паспорта с орлом. Так что все эти расходы ему пришлось взять на себя.

Так или иначе, работа для Джо больше не была смыслом жизни.

— Помнишь, как я любил музыку? — спросил он меня в день моего приезда.

Я помнила только, что, когда мы жили вместе, Джо по пять раз на дню постоянно крутил сборники хитов «Квин». До сих пор при звуках «Богемской рапсодии» у меня начинается нервный тик.

— Я всегда мечтал петь, — заявил он.

Итак, все свободное время Джо посвящал новой мечте — стать величайшей оперной дивой со времен Марии Каллас.

«Или Дэни Ла Ру!» — написала Сима в письме. Накануне я поделилась с ней своим открытием по электронной почте.

Короче говоря, три вечера в неделю Джо в свете прожекторов косил под Джоанну Буавер, французскую певицу (как вам это нравится?). Он исполнял знаменитые мелодии из мюзиклов, за что получал одно бесплатное место там же, в клубе для трансвеститов «Ледибойз». В выходные дни у них выступал хороший певец.

Брэнди тоже пыталась пробить себе дорогу в мир звезд. Ей повезло немного больше. Совсем немного. Брэнди Рената была актрисой. Или, точнее говоря, актрисой, моделью и не только. Она бралась за все. Когда у Брэнди возникал перерыв между съемками в сериале, где у нее были, как правило, роли без текста, или в рекламе, она подрабатывала моделью, но при росте метр девяносто и бюсте, на котором можно было бы накрыть фуршет, ей удавалось позировать только в рекламе нижнего белья. Или совсем без белья. За это платили хорошие деньги, но каждый раз, снимая лифчик, Брэнди рисковала нарваться на полицию нравов.

— На самом деле я актриса! — периодически восклицала она.

— Ты, безусловно, имеешь право обидеться на искусство, — отвечал Толстый Джо.

Когда я приехала в Лос-Анджелес, агент Брэнди как раз предложил ей контракт на участие в шоу Дрю Кери. Неделю спустя, когда выяснилось, что агент упустил этот контракт, нам было запрещено включать телевизор и смотреть что бы то ни было с участием Дрю Кери, если Брэнди была дома. Еще через неделю у нас украли телевизор. Больше всего расстроилась Брэнди — последнюю неделю она все свое свободное время крутила по видику клипы восьмидесятых и «учебные» фильмы с названиями типа «Как заарканить богача».

— У каждого человека должен быть план про запас, — говорила она.

План Брэнди заключался в том, чтобы удачно выйти замуж. Джо тоже хотел жениться снова. А о чем мечтала я? Как я вскоре поняла, все, кто жили в Лос-Анджелесе, приехали туда за мечтой. А когда столько людей преследуют одну и ту же цель — подняться на первое место с кубком в руках, — шансы на то, чтобы завоевать долгожданный приз, неотвратимо тают, по мере того как становишься старше, толще и некрасивее.

В Лондоне таксисты развлекают пассажиров рассказами о том, каких знаменитостей им доводилось подвозить «вот в этой самой машине». В Лос-Анджелесе таксисты согласны говорить лишь о том, с кем им доводилось сниматься в кино. Когда я только осваивалась в городе, первый же таксист рассказал мне, что снимался с Клинтом Иствудом. Я уверена, он специально выбрал самую длинную дорогу из центра к Венис-Бич, чтобы поговорить об этом всласть.

— Я только подрабатываю таксистом, надо же чем-то занять себя в перерыве между съемками, — с широкой улыбкой сказал он и подмигнул.

Как выяснилось, последний раз он снимался в 1973-м. Тогда он совершил ошибку, сделал неверный шаг и полетел с крыши горящего небоскреба не на специально натянутый тент, а на крышу съемочного грузовика.

— И сломал позвоночник, — сказал водитель. — Но теперь-то я уже снова в строю! — И он предложил мне пощупать его бицепсы. — Говорят, я прекрасно играл.

— Ну надо же!

У таксиста был такой густой загар, словно он искупался в медной руде. Парик того же цвета, неплотно сидящий на голове, только усиливал впечатление того, что этого человека выстругали из красного дерева и отполировали. Водителю было лет восемьдесят. Вряд ли в ближайшее время его пригласят быть дублером Тома Круза.

Рестораны здесь кишмя кишели женщинами, которые однажды, похоже, дублировали Фарру Фосетт-Мэйджерс да так и продолжают с тех пор носить боевую раскраску и завивать волосы щипцами, хотя телефонные звонки со студии давно прекратились. Роскошные бары дорогих отелей (а Брэнди вечно таскала меня туда «тусоваться», чтобы быть на виду, хотя мы не могли позволить себе напитки в этих местах) были битком набиты молодыми людьми, которых хоть сейчас помещай на обложку глянцевого журнала, — всегда улыбающиеся, неизменно приветливые.

Но я быстро просекла, что невероятная доброжелательность жителей Лос-Анджелеса лишь маска. Улыбки не были искренними, их приклеивали к лицу и носили с маниакальным упорством. Второй же вопрос, который вам задавали в любой компании, был: «А чем вы занимаетесь?» Да ладно, до этого вопроса чаще всего даже и не доходило. Если вы не были режиссером, продюсером или преуспевающим агентом, вас просто не замечали. Любой новообретенный «друг» в шесть секунд оказывался на другом конце зала в поисках новых знакомств. Более полезных. Такого бесцеремонного завязывания и расторжения знакомств я не встречала со времен начальной школы, когда все определялось тем, слушаешь ты «Адам Ант» или «Бакс Физз».

Но, несмотря на все это, я вскоре почувствовала, что Джо и Брэнди стали моими настоящими друзьями. Близкими друзьями. К Джо я теперь относилась как к новому человеку, у которого не было ничего общего с тем старым Толстым Джо, от которого пахло так, словно он умер, и который вместо дивана спал в армейском спальном мешке. И хотя наш нынешний дом нельзя было назвать шикарным, они все же прибрались у меня в комнате в ожидании моего приезда и даже поставили на подоконник вазочку с желтой розой. В первое воскресенье после моего приезда, когда Джо не надо было выступать в «Ледибойз», а Брэнди решила сделать перерыв в ежедневных занятиях пилатесом, аэробикой, йогой и снова пилатесом, они повезли меня на экскурсию в Голливуд.


Сразу после обеда мы загрузились в «кадиллак» Джо (машина была вся в бело-розовых разводах; Джо красил ее самостоятельно, так что она выглядела так, словно столкнулась с фургоном «Мороженое») и понеслись по трассе на Сан-Диего.

Я думала, что знаю, что такое плотное движение. Насмотрелась на пробки на трассе М4, ведущей в Лондон. Но это было ничто по сравнению со скоростной трассой на Сан-Диего, известной также под номером 405. На некоторых участках она разделялась на семь полос в обоих направлениях, и даже в воскресный полдень все эти полосы были переполнены. Это была такая широченная дорога, что даже чемпион по спортивному ориентированию не смог бы перебежать ее. Мне стало страшно, несмотря на то что машину вела не я.

— Хочешь порулить? — спросил Джо.

— Не догадалась захватить права, — соврала я.

Я вжалась в мягкую кожу сиденья и сосредоточилась на том, чтобы не вздрагивать каждый раз, как мимо пронесется машина, едва не зацепив нас.

— Как в том фильме, — сказала я.

— «Беспечный ездок»?

— Нет, «Безумный Макс».

Словно в ответ на это в сантиметре от нас пронесся блестящий хромированный бок автомобиля; водитель яростно просигналил.

— Ты не можешь вести внимательнее? — набросилась на Джо Брэнди.