– То есть предлагаете быть моей шлюхой, мадам? – уничтожающе уточнил он.

– Я предлагаю вам свою добродетель, милорд, – спокойно ответила Синара.

– Почему? – процедил он, глядя на нее в упор.

– Потому что люблю тебя. Я никогда не говорила таких слов ни одному мужчине до тебя. Даже в шутку.

Она так же прямо смотрела на него, не отводя глаз.

– Ты не знаешь меня, глупышка! Как же можно любить человека, о котором ничего не знаешь?!

Он снова кричал, и его жеребец стал нервно приплясывать.

– Я знаю все, что нужно знать о вас, милорд! – отрезала она. – Вы что же, воображаете, будто моя семья позволила бы мне преследовать вас, не разведав предварительно все, что можно?! Но еще до этого, еще до того, как мне все рассказали, я любила тебя! И видела в твоих глазах печаль и безнадежность. О, мне знакомо это выражение. Я хотела прогнать его, в точности как мой отец прогнал его из глаз матери. Когда-нибудь ты поймешь, насколько я искренна, и женишься на мне. Поверь, лучшей жены тебе не найти. Я хорошо понимаю, какие демоны осаждают тебя, и способна их укротить. Но пока этот день не настал, не вижу причины, почему бы нам не насладиться друг другом. Я не хочу никого, кроме тебя! Думаю, что к этому времени даже такой упрямец, как ты, успел усвоить столь простую истину!

Ее голос постепенно повышался, и к концу тирады она уже почти визжала, с бешенством взирая на графа.

– Господи! Господи! – изумленно выдохнул он, прежде чем подстегнуть коня и умчаться. Как ни странно, она не последовала за ним. Граф потрясенно осознал, что она действительно хорошо его знает. По крайней мере лучше, чем он предполагал. Какая девушка так откровенно предложит себя мужчине?! Женщинам, даже самым лучшим, доверять опасно! Разве его мать не доказала это собственным примером? И разве на смертном одре не предостерегала его от женитьбы?

Но он хотел Синару Стюарт всеми фибрами своего существа. Она искушала его. Завлекала. Дразнила. Населяла его сны так, что он не смел спать слишком долго, боясь, что она придет к нему, соблазняя своей невинностью. И все же она дочь герцога и родственница самого короля. И если он не собирается официально просить руки Синары у ее отца, значит, просто не получит ее. А что, если он все же осмелится сделать предложение и будет отвергнут? Синара может говорить все, что угодно, но она всего лишь женщина и обязана подчиняться родительской воле. Ему следует выбросить девчонку из головы!

Она смотрела ему вслед, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не броситься за ним. Ему нужно время, чтобы осознать собственную любовь. Значит, придется обольстить его. А если он из чувства вины, терзаемый угрызениями совести, все же захочет жениться – немедленно отказать и продолжать отказывать, пока он не признается, что любит. Именно тогда он будет готов жениться, и ни секундой раньше. И тогда их ждет божественное, ничем не замутненное счастье.

Синара сознавала, что этот отчаянный, дерзкий, рискб-ванный план, вполне возможно, обречен на неудачу. Но разве у нее есть выход? Ну почему мужчины не могут прислушаться к своим сердцам? У него ведь есть сердце, и оно тревожится, иначе он никогда бы не уехал. Будь он таким повесой и развратником, каким считал себя, снял бы ее с седла, уложил на траву и взял бы, ни о чем не задумываясь. Разве не сама она дала ему на это разрешение? Но он не воспользовался им, а просто сбежал.

Менее проницательная девушка решила бы, что граф Саммерсфилд не хочет ее. Но он хотел. Это желание горело в его зеленых глазах каждый раз, когда он смотрел на нее. Она уважала силу его воли. Такой, как он, не уступит своим желаниям так легко! Значит, он человек разумный, хотя Гарри Саммерс скорее всего посмеялся бы над таким заключением.

Синара осторожно тронула бока Пушинки и отправилась домой, обдумывая следующий шаг.

Она нашла Жасмин в столовой и удивилась: не в обычае бабушки было вставать так рано, не говоря уже о том, чтобы завтракать на людях! Значит, она хочет знать, что произошло, и не желает ждать, пока Синара придет к ней сама.

– Я встретила его на холме, и мы катались вместе, – сообщила она бабке и, положив себе яиц и ветчины, села за стол.

– Ты узнала его маршрут и подождала? – спросила Жасмин.

– Да, – кивнула Синара, энергично жуя.

– И?.. – допытывалась Жасмин.

– Еще не знаю.

Жасмин кивнула.

– С твоей стороны неплохо бы обдумать, что делать дальше. Ты уверена?

– Я ненавижу каждую минуту, проведенную без него! И мучаюсь оттого, что его сердце так изранено! Я исцелила бы его, если бы он позволил, но он еще не готов принять мою нежность. Что же, – горько пошутила над собой Синара, – придется набраться терпения!

– Стюартам эта черта не присуща, – хмыкнула Жасмин. – В твоем возрасте я тоже была такой. Ты очень напоминаешь меня... но и своего деда принца Генри Стюарта тоже. Хэл не терпел отказов. И когда хотел чего-то, просто подходил и брал, никогда не жалея о своих поступках.

– Папа не такой, – заметила Синара.

– Твой дед умер, не дожив до девятнадцати лет, дитя мое. Кто знает, каким бы он стал, доживи до преклонных лет. Но в девятнадцать он еще был полон юношеской энергии и некоторого легкомыслия. Твоему же отцу за пятьдесят. Нельзя их сравнивать. И все же подозреваю, что твой отец больше походит на моего. Он всегда рассчитывает наперед последствия своих действий. Так делал мой родитель, а вот принц Генри – никогда.

Она улыбнулась и взяла руку внучки.

– Хорошенько поразмысли о том, к чему приведет битва между тобой и графом Саммерсфилдом и какое влияние возымеет на вас обоих, когда все будет кончено, дорогое дитя. Что, если его душа слишком искалечена, чтобы возродиться вновь?

– Нет, бабушка, этого не может быть, – заверила Синара. – Он уже поступил со мной по совести.

– Так ты его соблазняла, негодная девчонка? – притворно вознегодовала Жасмин. – Только постарайся не вызвать скандал. Вряд ли твой бедный отец это перенесет. Что же до матери... боюсь, она уже истратила все свои силы за те годы, что вы жили одни на вершине холма. Она стала крайне чувствительной и хрупкой. И тебе нужно ее пожалеть.

– Я не обещаю быть хорошей, – запротестовала Синара.

– Что бы ни случилось, дитя, я с тобой, – объявила Жасмин и, переменив тему, продолжала: – Через две недели король устраивает особые скачки, где предложит победителю золотой флакон стоимостью тридцать два фунта. Конечно, важна не цена, а честь.

– Жокеи так не посчитают, бабушка. Для них тридцать два фунта – это маленькое состояние. Папа, конечно, выставит лошадь.

– Естественно, – ответила Жасмин. – Наверняка на ней поскачет Том Дженкиис. Он лучший жокей в Англии, и нам повезло заполучить его услуги.

– Хм-м... – задумчиво протянула Синара, вытирая тарелку кусочком хлеба. – Гарри, конечно, тоже выставит лошадей... Я должна узнать больше. Когда состоятся скачки?

– Тридцатого марта. Какую проделку ты задумала? Помни, никаких скандалов!

– Ни за что, бабушка, – покорно ответила Синара. – Лучше скажи, как поживает Фэнси? Сирена в самом деле ожидает ребенка? Не могу представить ее матерью! Вот дядя Патрик обрадуется!

– Маленькая леди Кристина растет день ото дня, и, говорят, первый зубок вот-вот прорежется. А Дайана действительно носит ребенка. Вроде бы он родится ровно через девять месяцев после свадьбы. Думаю, даже Патрик останется доволен и не потребует большего! Кстати, они не будут летом в Куинз-Молверне. В середине августа Фланна отправится в Роксли, чтобы побыть рядом с дочерью, но ты же знаешь Патрика. Он не оставит своих тетеревов даже ради первого внука. Обещал явиться позже. Я увижусь с ними после того, как Дайана родит.

– Не знаю, соберусь ли домой летом, – промямлила Синара.

– Но почему?!

– Боюсь оставить его.

– Мы пригласим его в Куинз-Молверп, – предложила Жасмин.

– Скорее всего он не согласится, разве что в наших отношениях наметится сдвиг к лучшему. Он не похож на мальчишек Роксли, служивших Дайане по-собачьи и бегавших за ее юбками.

– Не похож, – со вздохом согласилась Жасмин. – Может, лучше уехать и оставить его в одиночестве? Пусть поймет, как сильно нуждается в тебе.

– Не знаю, – медленно выговорила Синара.

– И не узнаешь, пока не настанет время возвращаться в Куинз-Молверн. Родители не позволят тебе остаться при дворе одной, а твой отец уже поговаривает о скором отъезде. Тебе повезет, если уговоришь его вернуться в мае в Гринвич, а потом в Уайтхолл, прежде чем король переберется на лето в Виндзор.

– Я не могу ехать домой из Ньюмаркета! – отчаянно прошептала Синара. – Не могу!

– Я попробую уговорить отца, чтобы позволил тебе пожить при дворе до июня. Но больше ничего не обещаю.

– Этого должно быть достаточно, – с трудом выговорила Синара, но тут же улыбнулась Жасмин. – Ты поедешь на сегодняшние скачки?

– Разумеется. Не собираюсь пропускать ни одного дня. А если удача окажется на моей стороне, еще и выиграю.

– А вдруг проиграешь? – остерегла внучка.

– Никогда! – уверенно воскликнула Жасмин.

– Совсем как я, – усмехнулась Синара.

Скаковой круг в Ньюмаркете был устроен на поросшем травой лугу и имел в длину четыре мили. Король велел разметить его высокими выбеленными столбами, глубоко вогнанными в землю с равными промежутками. По обычаю его величество и придворные сидели на конях по обе стороны круга, на половине пути, и как только первый всадник пролетал мимо столбика, зрители провожали его до финишной черты.

Карл Стюарт держал на службе четырех жокеев и имел в Ньюмаркете большую конюшню. Все знали, что иногда он сам любил участвовать в скачках и старался выигрывать честно. Как человек справедливый, он всегда поздравлял тех, кто обгонял его, и не таил обид. Многим придворным было не по карману содержать скаковых коней или заключать пари, но они все равно приезжали в Ньюмаркет, жили в шатрах и палатках, установленных вокруг города, и терпели всяческие неудобства. Тех, кто выставлял на скачках коней, можно было по праву назвать счастливчиками.