Бертрис Смолл - Плутовки

Когда он начал ухаживать за моей внучкой, Далила рассердилась, но Паркер объяснил своей наивной, ревнивой жене, что делает это для их общего блага и действительно намерен жениться на Фэнси исключительно ради приданого и того огромного богатства, которое та рано или поздно унаследует. Его семье требовалось много денег, а он узнал тайну родных Фэнси, которая даст ему полную власть над ними.

Жасмин замолчала и пригубила виски, неожиданно поняв всю правильность своего поступка. Король должен знать правду!

– Что это за тайна? – удивился Карл.

– Фэнси как-то рассказала ему, что ее бабушка со стороны матери – принцесса из чужеземной страны Индии. Единственное, что мог припомнить Паркер об этой далекой земле, так это то, что ее населяют темнокожие люди. Он тут же решил, что в роду Фэнси были негры, следовательно, в ее жилах течет африканская кровь. Вот и сказал Далиле, что пригрозит обличить Деверсов, если они не станут исполнять все его повеления. Рассудил, что если эта новость плюс тот постыдный факт, что Фэнси на самом деле – обычная наложница, а не жена, станут известны соседям, репутация Деверсов будет навеки уничтожена. Они заплатят ему, сколько он попросит!

И Далила всему поверила, хоть и заметила, что дети Фэнси станут его наследниками, а ее дети будут считаться бастардами. Но Паркер Рэндолф пообещал этой женщине, что такого не случится и Фэнси никогда не родит ему детей. Теперь я понимаю, что он имел в виду. Но в ночь после свадьбы Далила не сумела сдержать ревность. Она спряталась в спальне новобрачных до прихода невесты и подсматривала, как Фэнси раздевают и готовят к появлению жениха. Дочь написала мне, что Далила увидела своего мужа с Фэнси, увидела, как он ласкает вторую жену, и, не стерпев, охваченная ужасной яростью, выскочила из укрытия.

Паркер Рэндолф буквально взбесился, особенно когда Далила открыла Фэнси правду, сказав, что ее брак – чистый фарс. Фэнси была вне себя от горя. Паркер, разумеется, все отрицал и заявил, что Далила безумна и ничего не сумеет доказать. Моя дорогая внучка встала на его сторону, заявила, что всему верит и, что бы ни случилось, будет поддерживать мужа. Тогда Паркер рассмеялся и стал издеваться над женщинами, обозвав обеих круглыми дурами. Сказал Фэнси, что действительно женат на Далиле, и объяснил подробно весь свой план. Ей придется, твердил он, притворяться и лгать, пока он будет пользоваться всеми преимуществами ее богатства. А Далиле остается наблюдать, как он наслаждается Фэнси, и та ничего не сумеет поделать.

– Но она сумела! – догадался король.

– Именно, – подтвердила Жасмин. – Потеряв голову, Далила схватилась за первое, что подвернулось под руку: тяжелый серебряный подсвечник – и ударила мужа по голове, раз, другой, третий. Тут Фэнси в панике принялась звать на помощь. Прибежали родные, но было уже поздно. Паркер Рэндолф лежал мертвый. Если бы правда вышла наружу, разразившийся скандал мог бы скомпрометировать Рэндолфов, впрочем, как и мою внучку. Ее репутация была бы погублена. И хотя родители Рэндолфа попытались взвалить всю вину на Фэнси, более влиятельная ветвь виргинских Рэндолфов не допустила несправедливости и заставила родственников увидеть происшедшее в истинном свете. Пытаясь утихомирить семью Паркера, отец Фэнси не потребовал назад уже выплаченную часть приданого, но и не позволил срывать злобу на Далиле. Сначала Рэндолфы утверждали, что она не может быть женой их сына, но та вынула спрятанное на груди брачное свидетельство, которое дал ей священник. Паркер, очевидно, понятия не имел, что у нее могут быть подобные доказательства. Кайрен Деверс отослал Далилу на Север, в Бостон, с суммой денег, достаточной, чтобы открыть модную лавку. И предупредил, что, если она когда-либо покажется в Мэриленде или Виргинии, он не сумеет ее защитить.

– А Фэнси уехала в Англию, – добавил король.

– Вряд ли она могла дальше оставаться в колониях, ваше величество, – тихо заметила Жасмин. – Как уже сказано, правду нельзя было открывать ни при каких обстоятельствах. Там у моей внучки не было будущего. Было объявлено, что у Паркера в ту ночь случился припадок, он упал и ударился головой об угол стола. Пришлось очистить и зашить рану перед тем, как положить его в гроб.

– Но почему Фэнси считает себя виновной в его смерти? – удивился король.

– Она твердит, что, если бы не вышла за него, никакой трагедии не случилось бы. Слишком поздно девочка поняла, что не любила Паркера. Ей льстило то, что самый красивый во всей округе мужчина выбрал ее, и никого другого. Как младший ребенок в семье, она ничем не выделялась до той минуты, как привлекла внимание Рэндолфа. Бедняжку ослепил весь этот блеск, и трудно ее осуждать. Вот и все, ваше величество. Я, как могла подробнее, передала содержание письма, полученного от моей дочери прошлым летом.

Жасмин допила виски и поставила на стол бело-голубую фарфоровую чашечку.

– Я позабочусь о ней, – пообещал король.

– Знаю, – откликнулась Жасмин. – Стюарты всегда были добры к своим женщинам, кому это известно лучше, чем мне?

– Из вас бы вышла великолепная королева, – прошептал он.

– В свое время мне не раз говорили об этом, – улыбнулась она и встала. – А теперь мне пора домой, сир. Спокойной ночи.

Король вскочил и, проводив до двери, поцеловал ей руку.

– Поверьте, мадам, это действительно останется только нашей тайной. Не хотелось бы, чтобы Фэнси посчитала, будто я вмешиваюсь в ее дела, ибо мне кажется, что рано или поздно она обязательно расскажет обо всем, что случилось.

– Я тоже уверена в этом, ваше величество, – кивнула Жасмин и, неожиданно протянув руку, коснулась его смуглой щеки. – Вы совсем не похожи на дядю. Он был словно отлит из золота, только глаза голубые. Вы же настоящий француз.

– Моя мать утверждала, что я самый уродливый ребенок на свете, – засмеялся король. – Звала меня своим негритенком.

Жасмин тоже засмеялась.

– Зато вы стали совершенно необыкновенным мужчиной, и, что всего важнее, Карл Стюарт, сердце у вас доброе.

– Такого чудесного комплимента мне еще никто не делал, – заверил король с поклоном.

Жасмин отворила дверь. Дежуривший у порога паж мгновенно встал, чтобы проводить вдовствующую герцогиню Гленкирк к экипажу.

День выдался ясным и холодным. Бледное солнце светило в почти белом небе, а в воздухе пахло снегом. Лодочники, правившие барками, проплывавшими мимо дворца, замедляли ход, стараясь рассмотреть короля и придворных, как всегда совершавших полуденную прогулку вдоль берега. Фэнси, закутанная в бархатный плащ цвета павлиньих перьев, отделанный богатым куньим мехом, шествовала на шаг позади короля, чья трость с серебряным набалдашником с хрустом вонзалась в гравий.

– Дорогу! Дорогу! – послышался резкий голос, и Фэнси, не успев опомниться, отлетела в сторону от грубого толчка леди Каслмейн.

– Здесь вам не место! – надменно заявила Барбара.

– Но и вам оно больше не по чину, мадам, – быстро нашлась Фэнси. – В отличие от вас меня попросили его занять.

Леди Каслмейн остановилась как вкопанная. Фэнси последовала ее примеру, а за ней – и весь двор.

– Как вы смеете говорить со мной подобным образом, мистрис?! – прорычала Барбара тем уничтожающе-ледяным тоном, который доводил до слез женщин постарше и поопытнее Фэнси.

– Вы непростительно грубы, мадам, – откликнулась Фэнси. – Ваше положение вовсе не дает вам права быть невежливой и невоспитанной, хотя, насколько мне известно, вы так не считаете.

Барбара Каслмейн, негодующе взвизгнув, размахнулась, чтобы дать ей пощечину.

– Да как у тебя хватает наглости вообще обращаться ко мне, не говоря уже о том, чтобы читать нотации! Я герцогиня Кливленд, а ты – всего лишь отродье грязного ирландца и особы, оказавшейся настолько глупой, чтобы из-за него потерять богатое поместье!

Но Фэнси успела перехватить ее руку, не дав нанести удар. Тонкие пальцы намертво вцепились в запястье герцогини.

– Моя мать, мадам, предпочла сохранить доброе имя и приняла благородную фамилию моего отца, принеся брачные обеты в церкви, что, поверьте, прямо противоречит тому позорному поведению, которым отличаетесь вы.

Барбара, ахнув, залилась краской, но прежде чем успела что-то ответить, третья дама в вишнево-красном бархатном плаще, отороченном серым кроличьим мехом, выступила вперед и ловко втиснулась между обеими женщинами.

– Что же, милорды и миледи, – лукаво объявила вновь прибывшая, – такого зрелиша вы еще не видывали. Знатная шлюха короля, приличная шлюха короля и подзаборная шлюха короля в одном месте и одновременно!

Она рассмеялась. Напряжение несколько спало, поскольку придворные весело вторили ей. Король обернулся.

– Нелли! – мягко упрекнул он, тоже смеясь.

– И вы позволите этой швали говорить со мной в подобном тоне? – взвилась леди Каслмейн.

– И вы позволите этой фурии говорить со мной в таком тоне? – передразнила Нелл Гвин и, взглянув на Фэнси, заметила: – Ты очень красива. Сможешь мирно разделить его со мной, мистрис Деверс?

– Смогу, – кивнула Фэнси, предлагая руку молодой актрисе. – Прогуляемся вместе, мистрис Гвин?

Король довольно хмыкнул. Он терпеть не мог сцен вроде той, которую сейчас устроила Барбара. Кроме того, он по достоинству оценил то обстоятельство, что обе молодые прелестные фаворитки так быстро поладили. Ах, жизнь становится куда легче, когда дамы не ссорятся из-за него.

Король пошел было дальше, но тут же повернулся и обратился к леди Каслмейн:

– Прочь с глаз моих, мадам! Я не желаю видеть вас при дворе до окончания рождественских праздников. А может, и дольше.

И, показав разгневанной женщине спину, он снова зашагал по берегу, но предварительно пригласил с собой Фэнси и Нелл. За ним двинулись придворные, старательно обтекая замершую леди Каслмейн. Вскоре рядом остался только ее маленький паж-негритенок. Мальчик, боязливо поеживаясь, ожидал приказов. Бедняжка заранее готовился к удару, который обязательно падет на его голову, ибо даже издали было заметно, как взбешена хозяйка. Но она вдруг сникла, словно усохла, и, повернувшись, одиноко побрела во дворец. Паж потрусил следом.