Жофруа часто приходил к могиле Эдит на кладбище Пер-Лашез. И здесь жизнь начинала ему казаться лишенной какого-либо смысла. Если бы в такой момент за ним пришла смерть, он даже не попытался бы ей противиться. Однако в конце концов молодость брала свое: ему вовсе не хотелось умирать, прежде чем отыщется Ида. Она-то была жива! Постепенно эта потребность переросла в манию. Жофруа не мог уже вполне определенно сказать, искал ли он ненавистного врага, чтобы заставить его заплатить за причиненное зло, за гибель только что народившейся любви, или же, наоборот, чтобы рядом с Идой найти утешение в своем отчаянном одиночестве.

Наконец он пришел к выводу, что возвращение Иды помогло бы ему забыть пережитый кошмар. Он действительно быстро смог бы забыть прошлое, окажись рядом с ним оптимистичная, неутомимая в своем энтузиазме женщина. Временами ему страстно хотелось ее ласк. Как и в ту ночь, когда он оказался один в квартире на авеню Монтень, с его губ был готов сорваться любовный призыв. Но на этот раз речь не шла об измене: у него вовсе не было ощущения предательства по отношению к памяти своей жены. Теперь два лица как бы слились в одно, обладавшее нежной свежестью Эдит и неотразимым шармом Иды. Исчез даже противоречивый характер их натур. В метущемся сознании одинокого мужчины черты двух женщин воплотились в едином образе той, которая дважды являлась ему в этой жизни. Первый раз ослепительное создание предстало перед ним в дверях парижского салона, где все ожидали на ужин элегантную Иду Килинг. Второй раз — на пороге бара миланского отеля в образе ослепительной искательницы приключений, приковавшей к себе всеобщее внимание ошеломленной публики.

Ида была великосветской дамой, Эдит — таинственной незнакомкой. При этом обе имели одинаковый наряд: платье из белого атласа, вышитое бисером, те же длинные атласные перчатки, та же прическа, тот же чувственный изгиб рта, подчеркиваемый некоторой бледностью нижней губы, тот же золотистый грим. Эту, только эту женщину страстно желал Жофруа. Именно поэтому надо было отыскать Иду…

И вот однажды утром, таким же мрачным, как и минувшая ночь, он рассеянно просматривал почту, доставленную прислугой. И вдруг — словно удар током… О Боже! Неужели у него галлюцинации?

Некоторое время он не мог даже пошевельнуться от охватившего его чувства радостного изумления. А может быть, это все еще сон? На подносе явно выделялся среди других писем прямоугольный конверт с пометкой «Авиа». Ошеломленный, Жофруа не мог оторвать взгляда от адреса, написанного столь знакомым почерком. Это был тот же размашистый почерк, что и в заявлении, хранящемся в сейфе у доктора Зарника. Он узнал бы этот росчерк пера среди тысяч других.

Все еще держа конверт в руках и не решаясь вскрыть его, Жофруа разобрал по штемпелю, что письмо было послано из Флориды четыре дня назад. Значит, Ида находилась все-таки в Америке.

Объятый каким-то неистовством, он судорожным жестом вскрыл конверт и жадно прочел:

«Майами, 13 августа

Дорогой Жофруа!

Мне стало известно о постигшем вас несчастье. Но это также и мое горе. И если я не давала о себе знать до сего момента, то лишь потому, что считала это неуместным в силу разных причин. Вы сможете понять меня гораздо лучше, чем другие.

Во-первых, к чему изображать печаль, если ее в тебе нет? Мы с дочерью не любили друг друга. Так зачем же теперь лгать самой себе и другим, говоря о каком-то чувстве, если одной из нас уже нет в живых. С моей стороны это было бы оскорблением памяти Эдит и лицемерием по отношению к тем, кто меня знал и кому я даже не сочла нужным сообщить о существовании дочери.

За истекшие три года мы с вами настолько сблизились, что я не могу поверить в возможность для вас полюбить за несколько недель другую женщину. В Эдит вас привлекла только схожесть со мной. Поверьте, мои слова вовсе не продиктованы ущемленной гордостью преданной женщины. Это просто констатация факта. Вспомните, как я сказала в день нашего разрыва, что вы останетесь моим любовником до смерти, даже если нам не придется больше свидеться. Я также говорила, что все встреченные после меня женщины будут всего лишь преходящим увлечением… Эдит и была таким мимолетным романом. Вскоре вы забудете ее, как всех тех, кого забыли уже давно. И еще, не в упрек вам, а просто констатируя положение вещей, скажу: вам на роду написано быть моим, а мне — вашей единственной настоящей любовью. Итак, никаких соболезнований вам по поводу случившегося. О да, вы будете протестовать, но я утверждаю — ваша супружеская печаль неглубока. Трагедия в другом — мы никогда уже больше не увидимся.

Я приняла это нелегкое решение вовсе не из чувства обиды, когда узнала о вашей свадьбе, но намного раньше. Это случилось, когда у вас не хватило мужества вернуться ко мне после нашей ссоры, которой не должно было быть у таких любовников, как мы. Я прождала вас до утра, но вы предпочли общество другой, впрочем, уже вами позабытой. Я знаю — вы пришли на авеню Монтень на следующий день, но, к сожалению, уже было поздно.

Ну вот и все. Полагаю, главное сказано. Вам не стоит искать меня — все равно не найдете. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать, как избежать встречи.

Мне удалось забыть вас, и теперь я обращаюсь к вам на вы. Я вас больше не люблю, Жофруа! Скажите себе теперь, что Ида, которую вы знали, для вас умерла. Но я уверена — в конце концов вы будете о ней сожалеть больше, нем об Эдит. Как знать: не начнете ли вы ее наконец любить так пылко, как не сумели, когда она была рядом. Это единственное мое желание, и тогда я бы считала себя отплаченной за всю ту любовь, что отдала вам!

Прощайте. Жофруа!

Ида»


Оглушенный прочитанным, молодой человек, радость которого была неимоверной, когда он узнал почерк на конверте, стоял как пораженный ударом молнии. Итак, она написала самое главное. От ее строк не исходило никакого тепла: каждое слово было тщательно взвешено. Это даже не было письмом разочарованной любовницы, пожелавшей разрыва. Создавалось впечатление, как будто между ними вообще ничего серьезного не было.

Жофруа захлестнул поток воспоминаний: ее нежный голос, бесконечные любовные ласки, ее милая тирания, ее ни с чем не сравнимая ревность, ее почти материнская нежность, ее каштановые волосы, заставляющие забыть золотистые кудри Эдит… Нет, он не мог не вернуться вновь к Иде. Это было выше его сил.

Отныне главным делом жизни Жофруа станет поиск Иды. Он бросит все: оставит Париж, могилу любимой жены, чтобы разыскать ту, которая помогла ему ощутить вкус жизни и одновременно горечь утраты.

Он отыщет ее сам, без чьей-либо помощи. И тогда Ида, возможно, простит его. Он вовсе не стремится увидеть новую — помолодевшую любовницу. Ему была нужна та, которую он уже хорошо знал. На конверте стоял почтовый штемпель Майами. Значит, Ида находится там. Срочно завтра же лететь туда… А если она вновь исчезнет, как это уже произошло в Биаррице?

Он еще раз, но уже более обстоятельно прочитал письмо, пытаясь отыскать хотя бы намек на ее опасения показаться ему постаревшей. Как это глупо с ее стороны! Такая женщина, как Ида, не может состариться: она всегда будет для него самой прекрасной и желанной.

Прежде всего необходимо немедленно остановить полицейское расследование. Теперь оно может только принести вред. Все рухнет, если выяснится, что он обратился к не умеющим хранить тайны стражам порядка.

Он тут же набрал номер кабинета на набережной Орфевр.

— Алло, это инспектор Бурке? С вами говорит Жофруа Дюкесн. Я был у вас дней десять назад по поводу предполагаемого исчезновения моей тещи Иды Килинг. Прошу извинить меня за беспокойство, но я только что получил от нее письмо. Она действительно во Флориде. Считаю, что нет необходимости продолжать поиски.

— Видите ли, месье, — ответил бесстрастным тоном инспектор, — информация была передана в Интерпол в тот же день. Наше ведомство действительно иногда несколько неразворотливо, но если следствие начато, то его непременно доведут до конца. Я как раз собирался попросить вас зайти ко мне. Имеется кое-какая любопытная информация.

— Хорошо, инспектор. А моя новость не уменьшила важности вашей информации?

— Пока не знаю… Так вы получили письмо от мадам Килинг из США? Конверт случайно не выбросили?

— Нет, он у меня перед глазами. Письмо отправлено из Майами четыре дня назад.

— Прошу вас срочно прийти ко мне. Непременно захватите с собой конверт.

— Есть ли в этом необходимость, господин инспектор?

— Это очень важно. Жду вас.

Положив трубку, Жофруа разволновался: что еще придумал этот инспектор? Конечно, ему хотелось проявить усердие и похвастаться оперативностью своей службы. Нельзя проигнорировать это приглашение. Но, с другой стороны, вполне очевидно, что результатом будет пустая трата времени. А он собирался успеть так много сделать, чтобы подготовиться к отлету в США.

Текст письма Жофруа решил инспектору не показывать. Достаточно и конверта. Не могло быть и речи о том, чтобы инспектор узнал о его любовной связи с Идой. Можно допустить обсуждение таких вещей в узком светском кругу, но недопустимо их упоминание в официальном докладе полиции.

Час спустя Жофруа уже входил в кабинет инспектора Бурке.

— Вы принесли письмо? — спросил тот.

— Вот конверт…

Внимательно изучив оба почтовых штемпеля, инспектор поинтересовался:

— А само письмо?

— Видите ли, оно носит очень личный характер. Впрочем, в нем нет ничего, что могло бы представлять для вас какой-либо интерес. Скажу одно — мадам Килинг в добром здравии.

— Ну что ж, месье, мы рады за нее и за вас. По правде говоря, первые результаты нашего расследования подводили к мысли о некоторых проблемах в психическом здоровье мадам.